С потолка гулко сорвалась капля.

— Мне туда ходу нет, иначе я бы тебя ни о чём и не просил. Даже здесь стоять тяжело, будто что-то отталкивает и не пускает дальше. Очень странное, знаешь ли, чувство, будто идёшь против ветра. Найдёшь в полу плиту, высыплешь на неё пепел, дальше будешь действовать по обстоятельствам. Помни: мне из гробницы нужна одна-единственная вещь — шлем, в котором первозверь похоронен.

— Чтобы предотвратить луну?

— Чтобы наконец-то узнать, кто я на самом деле, — прозвучало еле слышно.

***

Это было странное чувство, осознавать, что её драгоценный зверь остался позади и ждёт. Теперь она шла за огоньком лампы Шепана, сжимая факел в одной руке и мешочек с пеплом во второй. Под ногами бесконечно хрустело — вся старая штольня была завалена иссохшими, источенными временем и крысами человечьими останками. Кости, кости, кости рассыпались в труху у неё под ногами при каждом шаге. Когда-то по приказу отца катакомбы расчистили от стихийных захоронений. Видимо, всё сбросили сюда — уж слишком беспорядочными нагромождениями лежали они, будто после адской битвы или смертельного поветрия, которое прокатилось волной и оставило за собой горы мусора.

Хитрая игра коптящего факела во влажном и жарком воздухе старой штольни представляла её глазам какой-то бесконечный погост разгромленной церкви, и отовсюду, куда ни посветишь, с издёвкой ухмылялись черепа детей и взрослых, целые и разрушенные, вперемешку с камнями — остатками самодельных и убогих надгробий из песчаника — раскрошенными, расщеплёнными, растёртыми в каменную пыль. Сколько лет катакомбам? Что здесь было до того, как отец собрал своё королевство и поставил жирную точку — вычурный дворец с широкой террасой и протекающей крышей? Весь Трейнт, стоящий на костях и в аллегорическом, и в прямом смысле, был таким вычурным дворцом. Веля чувствовала, как давит это место, как оно деформирует её.

Огонёк впереди остановился, потянулся вправо, затем — влево, вернулся назад, и замер. С замирающим сердцем она приблизилась к Шепану, который стоял со своей лампой посреди тупикового круглого помещения, сплошь заваленного костями.

— Дальше хода нет, детка, — будто извиняясь, произнёс он. — Гляди, иголка показывает сюда…

С потолка сорвалась капля, упала на шею за волосами. От сырой её мягкости Веля вздрогнула всем телом. Она тупо смотрела на гору костей, в которую указывала стрелка-игла.

— Давай расчищать, — сказала она, мотнула головой и принялась расшвыривать ногами чужие опорные основы.

Затем стала брать в охапки и носить, сваливая в стороне, все эти головки, хребты, колючие рёбра, рассыпающиеся ручки и ножки, а из кучи во все стороны брызгали потревоженные крысы и насекомые, и что-то больно укусило её в руку чуть выше локтя, но Веле было плевать. То, ради чего она превратилась в полноценную, чёрт побери, Эвелину и стала тем, что всю свою сознательную жизнь ненавидела, было рядом, и она собирала, таскала, швыряла, без всякого уважения к костям, когда-то облачённым живой плотью, без страха, что потревоженные хозяева плоти явятся к ней в коротких обрывочных снах.

Наконец, весь пол был расчищен. Подозрительно ровный для катакомб, без горбов и ям. Они стояли на огромной гранитной плите, разрезанной пополам и сцепленной без единого зазора. Тот, кто не знал, что следует искать, никогда бы не нашёл гробницы Первозверя в огромном стихийном некрополе.

— Что теперь, детка? — непривычно робко спросил Шепан.

Кажется, он был растерян, если не напуган.

Веля боднула воздух головой.

Она сняла с шеи мешочек с пеплом, развязала его и постояла, вспоминая инструкции Пола и собираясь с духом. Затем, будто в воду прыгнула с вышки — перевернула мешок и высыпала на пол.

А потом случилось странное — пепел будто ожил.

Побежали по камню сухие серые змейки — он сам по себе собрался в странную, неведомую надпись, сложился в нечитаемые ни на одном из знакомых ей языков символы и, прежде чем Веля успела ужаснуться и восхититься, огромная плита со скрипом, скрежетом, поднимая в воздух горы костяной и каменной пыли, пришла в движение.

Они едва успели отскочить в сторону, как пол развалился надвое. Огромная каменная крышка поползла в обе стороны и вверх, сминая в порошок отброшенные ранее кости. Гробница открылась. Веля подождала, пока осядет пыль. Заглянула вовнутрь. Вниз уходила лестница.

— Пойдём.

Она ступила на первую ступеньку, и пространство у неё под ногами осветилось бледным дробным светом похожих на светодиоды светлячков. Ступила на вторую — и свет послушно покатился вниз, приглашая, обещая, ввергая в трепет.

— Что это такое? — спросил Шепан, спускавшийся следом за нею.

В его растерянном голосе сквозил настоящий ужас. Кажется, он был готов ко всему, кроме того, что увидел.

Да и Веля в полной растерянности смотрела на идеально-сферическое пространство, заполненное странными, никогда не виданными и ни с чем не сравнимыми предметами, толи искусственными, толи выращенными, её убогих, зачаточных знаний не хватало, чтобы догадаться что это, остатки умерших существ или техника, но светлячки были живыми и они мигали-переливались на чудных, покрытых столетней пылью внебрачных детях роботов и монстров, с клешнями, отростками, лапами и собственными огоньками. Над всем царило огромное и разлапистое чудовище в белых огоньках. А рядом с ним стояла конструкция, то ли ложе, то ли глубокое кресло. На ложе покоилось тело, будто панцирем обтянутое костяной какой-то тканью, на которой тоже светились крохотные точки светлячков.

— Что это за хрень, детка?! — повторил Шепан растерянно. — Какие странные доспехи, отродясь такого не видал.

Кажется, ему просто нужно было услышать чей-то голос.

— Это гуманоид, — произнесла Веля, тупо глядя на иссохшую мумию, широко ухмылявшуюся ей из-за живой, текучей плёнки шлема. — По виду — человекообразный. Сложение — как у нас с тобой. По крайней мере, кисть руки, сам смотри. Я не антрополог, но череп, по-моему, тоже человеческий.

Нервно сглотнув, она подошла к креслу и двумя руками потянула за шлем. На ощупь он казался таким, как и выглядел: не пластмассовый и не металлический, а чуть шероховатый, как обглоданная кость. Плёнка прекратила переливаться, утекла куда-то вглубь. Шлем хрустнул и отделился от панциря. Мёртвая голова Первозверя устало запала на плечо, безрадостно ухмыляясь Веле — сюрпри-и-из! А над ложем пришла в движение какая-то конструкция. Будто само по себе зажглось светило, вокруг него двигалась небольшая планета, чуть больше астероида. Две луны, большая и малая, вокруг. И третья.

Огромная, как вселенная, тяжёлая, как осознание конечности бытия, мёртвая как сама смерть планета, утыканная погибшими костяными и панцирными монстрами — порождениями чуждого разума. Мёртвая, возможно — рукотворная планета, по инерции ползущая вокруг светила. Чуждый мрак, притянутый солнцем этого мира.

Кит, дельфин, ворон, чайка, лис, опоссум. Фигурки возникали из воздуха и исчезали в никуда, сменяя друг друга, перетекая друг в друга, как расплавленный воск, пока не слились в подобие пояса, охватывающего планету по окружности.

— Что это значит? — с ужасом спросил Шепан.

— Не знаю, — Веля покачала головой, она чувствовала себя жертвой грандиозного обмана. — Идём быстрее, надо позвать отца. Он должен это увидеть. Тогда он оставит Пола в покое. Хотя, какая уже разница…

Она подумала, что приливов, возможно, не было, потому что мёртвая планета изменила гравитацию Либра. Эти шесть зверей каким-то образом держали планету на расстоянии, а может, умели создавать защитный барьер или что-то в этом роде. На секунду ей захотелось отшвырнуть чёртов шлем, но она только покрепче его перехватила, поднимаясь в катакомбы.

Стоило им обоим покинуть гробницу первозверя, как за спиной раздался грохот — всё обвалилось. Светлячки погасли, хитрая игрушка-макет оказалась где-то под тонной камней. Звать короля стало некуда. Да и не за чем. Всё равно все обречены.