— Вы пожалеете, — сказал владыка Сопол, кончиками указательного и среднего пальца отряхивая камзол. Его родственник, бормоча проклятья, выбирал куски рыбы из бороды, над воротником камзола у него исходил паром кусок оплавленного козьего сыра. Веля взяла в обе руки кувшин с компотом, так, на всякий случай.
— Шепан, проводите с парнями наших гостей, они уезжают.
— Мы ещё увидимся! — пообещал советник, с гримасой пытаясь протереть глаза. Видимо, специй Селена не пожалела.
— Обязательно. Я ещё раз вас угощу.
По крайней мере Веля оживилась. Разрешила бормочущему ругательства, негодующему доктору снять всю вышивку с предплечья и плеча, а пока он закончил — и успокоилась. Ела уже с удовольствием. Потом пошла смотреть на колодец и завод, а вечером — плавать. Она уже и забыла, как это хорошо, хоть вода и оказалась довольно холодной и левую ногу свело судорогой, но это оказалось так приятно и замечательно! О наслаждении быть в полной мере несчастной и желании максимально растянуть по времени это наслаждение Веля забыла, так что квартовцы, хоть и лишили её удовольствия с упоением предаваться горю, пришлись весьма кстати.
Правда, оставался открытым вопрос с маслом. Веля уже знала, что король сделал при помощи ранее поставленной сырой нефти, а некоторых вещей лучше не знать. Для необходимой «социальной хирургии» она ещё недостаточно очерствела и теперь попросту боялась снова предложить нефть соседнему Трейнту. От этого её тоже брала тоска и оторопь, и вспоминался Тим, метко определивший, что король придумал, как использовать масло в военных целях. А о Тиме после его дезертирства вспоминать было неприятно, потому что всё снова упиралось в крайнюю Велину личную неустроенность. Она начинала снова и снова спрашивать себя, что с нею не так, а вопрос «что со мной не так» априори толкал на вредные глупости. Общая совокупность заданных вопросов и полученных ответов привела к тому что, во-первых, она принялась с остервенением грабить собственный винный погреб и в одиночку напиваться, потому что с большей частью поданных пить было стыдно, а с меньшей — страшно. Во-вторых, она бросила бегать и плавать, потому что теперь каждое утро начиналось с головной боли. В-третьих, снова занялась членовредительством, от которого с большим трудом и помощью четырёх психологов избавилась после травмы и вылета из сборной. Только теперь не было психолога, который смог бы ей помочь. И к её стыду, кроме вышитой руки имелись шрамированные надписи на бёдрах. «Куда бы ты ни попал» — было написано на левом бедре. И «Ты берёшь с собой себя» — на правом. За них, правда, никто не ругался, потому что кроме Таки никто не видел, а та поклялась молчать. Вкратце говоря, канализация забилась одной-единственной мыслью, правда, Тим говорил это не о ней, тем не менее, вполне подходило.
Домочадцы радовались, что Веля пришла в себя, и чем больше они радовались, тем лучше становилось и ей самой. Мрачным ходил только начальник охраны. На Велин вопрос, чего он надулся, Шепан ответил, что радоваться у него никаких причин нет, и что вторая встреча с квартовцами может состояться гораздо раньше, чем Веле бы хотелось, и что теперь, когда весь Либр знает, как разнообразно можно использовать её масло, остров превратится в мишень для разного рода мерзавцев, а у него только сраные двадцать человек и это просто смешно. И значит это одну-единственную вещь. Нужно поскорее просить помощи у Скера Завоевателя и спокойно платить ему дань в обмен на защиту, как все его соседи делают. А уже это для него, Шепана, означает, что пора двигаться куда-нибудь ещё, что, в сущности, особо его не пугает, однако сперва ему бы хотелось убедиться, что с Велей всё будет в порядке, потому что труда в неё было вложено немало.
Веля испугалась. После того, как король сделал из её масла что-то вроде греческого огня и сжёг флот Васара, сосед ей больше не нравился. Слухи расползались с торговцами и беженцами, добрались они и до Ганы. Беглые шелководы-васарцы, которых она приютила на Гане и разрешила поселиться небольшой колонией в старой деревне, рассказали, что король убил их ворона. Также говорили, что король живёт с их несчастной владычицей, которую сделал вдовой и насильно увёз с собой. Если это было правдой, получалось, король завершал истребление всех известных ему священных зверей, кроме своего. А это значило, что драгоценный и милый Пол в ужасной опасности. Веля так тосковала по нему, ей казалось, стоит только взять его на руки, такого тяжёленького и мягкого, сразу всё стало бы хорошо, а если бы он носом ткнулся в шею, как раньше, то вообще отлично и можно умирать. Пусть бы даже обслюнявил, не страшно. Но лучше, конечно, не видеть его, если ему от этого будет легче, она готова потерпеть. Кроме того, неизвестно что делал тот у короля самый ужасный бородач, пугавший Велю до холодного пота. В общем, к настоящим монстрам обращаться с какими-либо просьбами было неизвестно насколько благоразумно и довольно страшно.
— Шепан, давайте поговорим…
Она с улыбкой взяла под руку хмурого начальника стражи и стала водить вдоль берега.
Насколько плохи, по его мнению, их дела? О, дела по его, Шепана, мнению, нехороши. Остров уже давно представлял собой добычу, а теперь ещё и все проведали, что масло — тоже оружие. Ему кажется, что квартовцы в такой дрянной манере вели себя не просто так. Смотрим дальше. Ходили слухи, что Старые Земли платили пиратам, чтобы те нападали на торговые судна Васара, так ли это, или же пиратам платил кто-то другой, нагревший на их сваре руки, Ганы это не касается, а вот то, что сейчас капитаны остались без этой самой оплаты и без васарских и староземских торговых кораблей — факт. Пусть Веля сама сложит пять пальцев с остальными пятью. Для постоянной обороны нужны солдаты, нужно оружие, о чём он уже сто раз говорил, но ей было недосуг, за это надо было платить, а теперь пусть Веля посмотрит объективно: всё, что она получила от его королевского засранства пошло на оплату труда рабочих, на стройку харчевни с гостевым домом в угоду старому пердуну, на то, чтоб разместить беглых васарцев и на дурацкие эти асфальтовые дорожки, положим, вполне, конечно, ровные, но Веля снова, как всегда, на мели, и даже ему, Шепану, оплату задержала, и вместо того, чтоб искать, куда продать сырое и очищенное масло, она полтечения лила в дырку в голове красное вино, не будем говорить из-за чего, или кого, хотя и креветке понятно, кто на самом деле виноват. Так что нравится ей король или нет, про это думать уже поздно, а надо ей с Дебасиком садиться в одну лодку и валить в Трейнт, клясться в верности, просить себе трейнтинского консула, солдат и обещать ему какое хочет масло, а ему — в другую лодку и грести с Ганы, потому что он и так живёт в долг.
Откуда Шепан знает короля? Он знает его с детства. Креветок сачком вдоль берега ловили, вот как эти. Эй, пацан, это у вас песчарка в сачок попала? Ничего себе, какая здоровая. Так вот, никаким королём он тогда ещё не был, а был сыном владыки самого посредственного острова с единственным настоящим богатством — со зверем. Что потом? А потом все выросли, детка, и стали приходить к соседям за тем, что плохо лежит. А у неё, Вели, лежит из рук вон плохо. Так что он не понаслышке знает, о чём говорит. И не надо так на него смотреть, и руку тоже глупо забирать, они полчаса под руку прогуливались, ничего не изменилось. Почему разругались? По сути, не особо и ругались, просто Шепан понял, куда дело движется, как этот сраный инженер говорил — канализация у короля забилась ещё в те времена, и было слышно, чем пахнет, поэтому Шепан решил его убить, но не вышло, потому что их предали. Тогда король решил казнить Шепана, но тоже не вышло, потому что Мирра вступилась, а она как-то так умела короля просить, что он часто вёлся. В общем, всех повесили, а его отпустили жить в долг. Да, королева. Ах, детка, какая это была чудесная королева, да что теперь говорить.
В конце концов сошлись на том, что утром Веля помоет голову и почистит ногти, чтобы быть максимально красивой, наденет юбку с оборками, возьмёт Дебасика и отправится в Трейнт, а он дождётся их возвращения и себе маршрут подыщет, а попрощаться и выпить по кубку они ещё успеют.
