Я ей остро не нравилась, и отчетливо ощущала волны негатива, исходившие от толстухи. Но с другой стороны, это ее Расти выкрал меня самым наглым образом. Я сопротивлялась как могла, но против лома, вернее, против акупунктуры…

— Небось, не желаешь, чтобы изо рта воняло? — насмешливо фыркнула Лали, прерывая мои размышления. — С кем-то целоваться собралась?

Я помотала головой. Еще чего не хватало!

— Уж не с Расти ли? — Лали впилась в кусочки луковицы, словно это было яблоко. — То-то я смотрю, лыбится он тебе, как кот рыбе!

— Лали, достаточно! — вежливо, но твердо осадил ее паренек. — У нас же гости, разве можно быть такой злой и подозревать каждого встречного?

— Все равно, красотка, Расти мой! Слышишь? — Лали придвинулась ко мне вплотную, шибанув мерзким луковым запахом.

Я отшатнулась от убийственного аромата, как вампир от чеснока. Это было уже слишком!

— Ну, хватит! — отчаянно воскликнула я. — Вообще-то не просила меня спасать или похищать!

Щеки мои запылали, с шумом втягивала воздух. Руки сжались в кулаки от гнева.

— И вообще, мне надо многое узнать от Стивника! Он скрывает нечто важное… — взболтнула было, но вовремя прикусила язык. Мало ли что? Теперь мне не хотелось доверять всякому встречному.

Лали всплеснула руками, поднялась, смыла в миске с водой луковые пальцы и, вытирая их коричневым, вылинялым полотенцем, вполне мирно поинтересовалась у парня:

— Ну и зачем ты ее притащил?

Расти нахмурился, ссутулился еще больше и сердито сверкнул глазами:

— Ты прекрасно знаешь, зачем! — внезапно ударил он по пустой миске. Да так, что та разлетелась на несколько черепков, а он выскочил из лачуги, громко хлопнув хлипкой дверью.

Лали удовлетворенно крякнула, будто доводить парня до белого каленья было ее излюбленным сортом развлечения, и, подбирая осколки ни в чем не повинной посуды, махнула рукой, довольно мирно заметив:

— А! остынет и вернется. Не обращай внимание.

— Чего он так? — я чувствовала себя просто мега неловко, не любила быть эпицентром ссор.

— Пошли, — почти нормальным тоном позвала меня толстушка, — я буду мыть, а ты вытирай.

Лали ловко, будто из воздуха вытащила другое полотенце и передала его мне. Я была только рада помочь, а заодно и выслушать интересный рассказ, почему то в том, что Лали его поведает, сомнений не было.

— Уже год как прошел, после всего. Но Расти до сих пор не может забыть. Вот и злится от бессилия, — руки Лали споро брали тарелки из мыльной пены и перекладывали их в тазик с чистой водой. — Сестра у него была. Младшенькая, хорошая, точно майская роза, на тебя чем-то похожая.

Я невольно улыбнулась — как и всякой девушке, мне было приятно получать комплименты. А уж из уст таких барышень и подавно.

— Так вот. Увидел однажды в городе Стивник Пэнни — так ее звали, — и тем же вечером за девушкой приехала стража.

— Зачем? — искренне удивилась я. — У вас красота — это преступление?

— Хуже! Во дворец забрали ее, конечно, — вздохнула Лали. — Уж как она плакала, как умоляла оставить дома и никуда не тащить! Но, приказы Стивника не обсуждаются. Никогда. В общем, потом нам все рассказали знакомые местных слуг, тех, кто убирал покои принца после той страшной ночи.

Я вытаращилась на Лали, приоткрыв от ужаса рот. Что значит, убирали покои после ночи… что он там с ней сделал?!

— Да. Растерзал он ее, бедняжку. Говорят, принцу пришлось несколько дней пожить в другой спальне, пока не побелили заново кровавые потеки на стенах и не повесили новый гобелен. А уж кто выносил останки, и вовсе утверждают, у бедняжки ни одного живого места на теле не оказалось…

— Он что, оборотень? — не веря, что спрашиваю это на полном серьезе, проговорила я.

— Хуже! — понизила голос Лали и опасливо покосилась на окно. — Поговаривают, что он и есть сам Лордон!

Да что же у них тут все хуже и хуже… куда я вообще попала? Еще и этот Стивник психованный… скорее всего он и есть тот Лордон или его близкий родственник… хотя, как я поняла из всего услышанного ранее, Лордон тут на вроде местного бабайки или черта. В общем, что-то несерьезное, чего темные люди от невежества пугаются неимоверно. Стивник, на мой взгляд, со своими реальными заскоками и любовью к кровожадности выглядел куда страшнее и опаснее, нежели мифический фольклорный персонаж.

— Пошли-ка в курятник, — кивнула на дверь Лали, — чего языками просто так чесать, за работой и поболтаем.

Продвигаясь за широкой спиной Лали сквозь узкий, заставленный разным хламом, дворик, покрытый тут и там чахлой слегка зеленой травкой, я увидела очертания покосившегося сарая, хлева и курятника.

— У вас какое время года? — поинтересовалась я, зябко поводя плечами.

— Лето, — пробасила хозяйка и толкнула дверь в грязное помещение, дурно пахнущее пометом, кислым сеном, дрожжами и комбикормом.

— Ну и лето… — у меня едва попадал зуб на зуб, — тепло бывает когда-нибудь?

— Дык сейчас тепло! Зимой — вон, вообще стужа — десять телогреек надень и прозябшей останешься!

Лали быстро зажгла небольшой факел на стене, и смердящее нутро озарилось скудным огнем. Я разглядела длинный насест и спящих на нем нескольких десятков кур. Огромная хозяйка быстро обшарила гнезда и, найдя пару яиц, довольная засунула трофеи в карман домашней юбки. Несколько птиц встрепенулись, Петух угрожающе прокукарекал на всполошившихся жен, и вскоре стало тихо.

— Ты что умеешь лучше? Курицу резать или перья щипать? — буднично поинтересовалась Лали.

Мой желудок откровенно свело. Мне раньше и в голову не приходило, каким образом добываются грудки или голени птицы, аккуратно расфасованные в лотки и продающиеся на полках супермаркетов. Нет, теоретически я, конечно, знала, что вкусное диетическое белое мясо не растет на дереве, но пыталась не особо вникать в подробности изготовления.

— Чего молчишь? — хмыкнула Лали.

— Ни то, ни другое, — осторожно проговорила я, очень надеясь, что гренадерша не заставит меня делать ни первое, ни второе… что угодно, но только не это!

— Эх вы, Лордоновы вторженцы, — вздохнула хозяйка. — Ягодами да овощами что-ли питаетесь? Ладно. Сама прирежу! А ты ощиплешь!

Она придирчиво оглядела ряд мирно спящих курочек. Выбрала самую упитанную, и ловко подхватила ту с насеста.

— Э-э, Лали, может не надо? — было неимоверно жаль птичку.

— Как это не надо? Зря я ее, что ли, кормила? Сейчас потушу мясо, завтра на рынке продам, а из косточек опять суп сварю. — А ты думала, как мы тут живем? Только своим хозяйством и спасаемся.

Лали, придерживая добычу одной рукой, сняла топорик со стены, вручила мне факел, и, прикрыв курятник, мы вышли во двор. Курица проснулась и возмущенно захлопала крыльями.

— Подсвети мне тут, — деловито приказала хозяйка, присев на травке.

Держа факел на вытянутой руке, я отвернулась и крепко зажмурилась для большей надежности. Даже свободной рукой ухо прикрыла, — боялась услышать несчастную птичку. Что-то глухо тюкнулось о землю. Мою шею обрызгало чем-то влажным и горячим.

— Вот и все, — буднично сообщила Лали. — Сейчас кровушка сольется, и можно ощипывать.

Я все еще боялась открыть глаза и наткнуться на обезглавленную тушку.

— Эх, как ты ее забрызгала. — раздался сзади голос Расти. — Вовремя я баньку затопил. Милая девушка, в пылу спора даже не спросил твоего имени. А ты, Лали, поинтересовалась?

— Надо мне, сто лет имена всех твоих баб запоминать, — опять превратилась в ревнивую фурию Лали.

— Оливия. — приоткрыла я один глаз и уставилась на Расти, боясь смотреть на землю.

Расти снова улыбнулся мне и забрал факел. Лали зло глянула в мою сторону и прошипела сквозь зубы:

— Баньку он ей растопил. Оливии своей. Мне, понимаете, не растапливает!

— И тебе, Солнышко, всегда растапливаю, — мирно проговорил парень.

— Ага. Как же! Пусть сначала перо снимет, а потом моется! — приказала ревнивица.

Наша троица перекочевала в дом. Лали положила тушку в таз, Расти залил ее ведром разогретого на огне кипятка. По комнате поплыл отвратительный смрад мокрых перьев. Боже, какая гадость!