– Куин, – сказал всадник на вороном коне. – Ты посмотри, кого нам Боги послали!

Чернокожий верзила, сливавшийся с собственным конем в единое целое, походил на получеловека-полуконя, которыми, как гласили легенды, в древние времена был заселен Срединный мир26. Другой же походил на обитателя северных провинций Нортланда, ибо

отличался огненно-рыжей шевелюрой и бледностью лица.

– Боги нас любят, Бенджи, – отозвался Куин, поправив на боку хирамскую саблю.

Соскользнув с коня, Куин подошел к Тармисе и осмотрел ее с головы до ног с такой бесцеремонностью, что ей стало не по себе: усмешка, затаившаяся в уголках его губ, вкупе с вожделением во взоре, ничего хорошего не сулили.

– Хвала Богам, – неуверенно сказала Тармиса. – Что они послали вас мне в помощь.

– Боги здесь не причем, милое дитя. Просто мой друг Бенджи захотел подышать морским воздухом, и, вот мы здесь!

– Тогда я воздаю хвалу вам!

– И это ни к чему. Если ты не против, милое дитя, могу ли тебе задать один вопрос?

– Конечно, господин.

– Бенджи, сукин сын! – хохотнул Куин. – Ты слышал, мы теперь господа?!

Повернувшись на месте, он обратил взор на Бенджи, бывшего никем иным, как его правой рукой в клане Покорителей штормов – одного из пяти кланов ракушников, господствовавшего в прибрежных водах Соутланда от Бухты смерти до мыса Черепа.

– А что, чем не господа!? – усмехнулся Бенджи. – Тебя вот приодеть, ну чем ни король Вилфрид?

Спешившись, он присоединился к вождю, которого превосходил на целую голову.

– Ты помнишь, как выглядел король?

– Как же не помнить, помню! Мои юные годы прошли в Соутхиллсе, помню и короля, и его братца Мантойю, тот еще ублюдок.

– Ох, мне бы твою память, – проговорил Куин, похлопав капитана по плечу. – Так как, милое дитя, ответишь на мой вопрос?

Резко обернувшись, он обнаружил в глазах Тармисы страх, который ни с чем нельзя было спутать – широко раскрытые глаза и бегающий взгляд выдавали ее с головой.

– Да, господин, – ответила Тармиса.

– Милое дитя, откуда ты?

– Моя лодка… мой корабль, на котором я плыла к своему дяде, попал в шторм и затонул.

– Бенджи, ты видел кораблекрушение?

– Нет, не видел. В последние два дня не видел ничего, ни

утопленников, ни обломков корабля, будь оно неладно.

Всем видом Бенджи показывал, что он чрезмерно недоволен данным обстоятельством.

– А что это означает, Бенджи?

– Это означает, что милое дитя лжет почище божьего слуги, говорящего от имени Богов.

– Верно!

– Клянусь Богами, это правда, ибо мой корабль…, – попыталась оправдаться Тармиса, но, не успела она договорить, как получила удар в лицо.

Упав на песок, она схватилась за рот и зашлась кашлем, отплевываясь от крови.

– Это не важно, милое дитя, ибо, Бенджи, что?

– Что вынесло на побережье, все наше, – закончил Бенджи известное правило ракушников.

– Верно, – подтвердил Куин. – Грузи милое дитя, пора возвращаться.

Вскочив на коня, он пустил его рысью, а вслед за ним последовал и капитан с Тармисой. Путь был недолгим, ибо через полчаса езды по дюнам, они оказались в лагере ракушников, где ее передали одному отвратному типу, с лица которого не сползала улыбка. Взгляд незнакомца смутил ее, ибо он напоминал взгляд торговца скотом. Передав Бенджи увесистый кошель, незнакомец подошел к ней и схватил за волосы.

– Давай, дыхни, – сказал он, приложив к ее носу стеклянный флакон с прозрачной жидкостью.

Не в силах сопротивляться, Тармиса дыхнула и провалилась в темноту. Это все, что она помнила о последних своих злоключениях. Вздохнув, она вспомнила об отце, но, тут ее мысли отвлек крик, резкий и пронзительный, как крик чайки.

– Эй, эй, пошли прочь!

Открыв глаза, Тармиса с облегчением выдохнула, ибо в комнате, кроме нее, никого не было. Однако вслед за тем ее прошиб пот: на теле была кровь, как и на кровати. Посмотрев на живот, она все поняла и завыла, словно волчица на луну.

– Чего орешь!? – крикнула госпожа Делиз, внезапно возникнув в дверях.

– Мое дитя… что вы с ним сотворили? – простонала Тармиса, судорожно трясясь и захлебываясь слезами.

– Заткнись, сука, – прохрипела госпожа Делиз и бросилась к ней с кляпом в руке.

Схватив Тармису за челюсть, она надавила на ее щеки и принялась заталкивать кляп в рот, преодолевая упорное сопротивление. Мотая головой, Тармиса не переставала рыдать, исходя грудным плачем.

В такт ей плакал и младенец, орущий под окном, лежа на грязной мостовой. Впрочем, продолжалось это недолго, ибо он был атакован стайкой крыс. Вцепившись в комок живой плоти, они рвали его на куски, огрызаясь и кидаясь друг на друга, стараясь урвать лучшие куски.

– Прочь, прочь! – завопил Клиф Талбот, местный свинопас, сотрясая посохом так, будто проклинал Богов за непогоду.

Подбежав к младенцу, он отшвырнул ногами пару крыс, а третью пришиб посохом, после чего крысы бросились врассыпную.

– Подожди-подожди, – пробурчал он, бросившись на колени перед младенцем.

Стянув с себя рубаху, Талбот в спешке завернул в нее искромсанное тельце младенца.

– Нет, нет, нет…, – шептал он, ощущая кровь младенца на руках.

– О, Боги, как вы такое допустили!? – возопил он, подняв к небу взгляд, полный слез, но, Боги не ответили.

Ночное небо, моргавшее мириадами звезд, безучастно наблюдало за разыгравшейся трагедией. Равнодушие проявлял и полумесяц, безмятежно плывший среди облаков. Не найдя поддержки у Богов, Талбот огляделся и кинулся к черному входу борделя, обнаружив в себе неслыханную прыть.

– Откройте, откройте, Богами заклинаю! – заорал он, забарабанив кулаком в дверь, чем переполошил весь квартал.

То здесь, то там в темных окнах появлялись лица, и тут же исчезали, словно говоря, что не желают вмешиваться в то, что их не касается. Переложив младенца на другую руку, он забарабанил с удвоенной силой, не обращая внимания ни на окровавленный кулак, ни на кровь младенца, сочившуюся на мостовую.

– Кого нелегкая принесла!? – послышался глухой голос за дверью.

– Помогите, Богами заклинаю!

– Ах, же ты скотина, я тебе покажу Богов.

– Откройте, Богами!.. – крикнул, было, Талбот и, ввалился в

бордель, упав в объятия госпожи Делиз.

Уткнувшись лицом в грудь хозяйки борделя, он чуть было не потерял сознание, ощутив запах пота и кислого молока. Та же, недолго думая, схватила непрошеного гостя за шею и оторвала от себя, точно репейник.

– Мразь! Скотина! Бездельник! – посыпала госпожа Делиз оскорблениями, сжимая и сжимая шею свинопаса.

– Дитя…

– Я тебе покажу дитя!

Замахнувшись, госпожа Делиз отвесила Талботу звонкую оплеуху, от чего тот отлетел в сторону и покатился кубарем, выронив младенца из рук. Подрастерявшись, ибо такого оборота дела Талбот никак не ожидал, он с пару мгновений приходил в себя, глядя в ночное небо. Когда же пришел в себя, то оцепенел, завидев младенца в окружении крыс. Повизгивая, они вгрызались в мягкую плоть, разрывая ее на части без особого труда, не обращая внимания ни на кости, ни на ошметки от рубахи. Не в силах более смотреть на происходящее, Талбот закрыл глаза и обратился к Богам.

«О, Боги, за что караете? Что я вам сделал? Я истинно верующий, и я не заслужил…»

Не закончив общения с Богами, Талбот услышал смрадный запах, а затем ощутил легкое прикосновение, словно кто-то невзначай коснулся его мизинца. Открыв глаза, он узрел жирную черную крысу, обнюхивающую его лицо. Холодная волна обдала его с головы до ног, а волосы на голове зашевелились, будто от легкого ветерка. Острые желтые зубы крысы, обагренные кровью младенца, были так близки, что ему стало не по себе. Желудок, точно ворчливый старик, заурчал, чем привлек внимание другой крысы. Обнюхивая руку свинопаса, она подняла морду, поводила усами и, цепляясь острыми коготками за его штанину, с легкостью вскочила на его непомерный живот, стянутый широким кожаным ремнем. Медленно, дюйм за дюймом, она подступала к его лицу, обнюхивая покрывшееся холодным потом тело старика. Подобравшись к подбородку свинопаса, она приподнялась на задние лапки и глянула на него черными глазками. Не осталась в стороне и первая крыса, уже было открывшая пасть, чтобы вцепиться в ухо свинопаса.