— Не надо о привычках.

— Хорошо, не буду, хотя приближение вашего образа жизни к спартанскому, несомненно, имело бы большое положительное значение.

— Прошу вас, говорите только суть того, что желаете поведать. Меньше лирических отступлений.

Вэра доводил до бешенства скрипучий голос Илвина. Он отошел подальше и полуотвернулся, чтобы не видеть судорожное глотание пищи.

— Хорошо, продолжу свою аргументацию, изложение которой прервано, я позволю себе заметить, именно вами. Итак, второе: с самого начала мы узнаем, что часть их Информатория для нас будет недоступна. Тем самым меритцы взяли на себя решение некоторых вопросов, входящих в компетенцию Инспекции. В том числе они незаконно присвоили себе право решать, какая информация нам нужна для выполнения поставленной задачи, а какая нет. Хорошо еще, если на все введенные ими ограничения они поставили маркеры. Если это не так, результаты анализа любых затребованных нами материалов могут быть подвергнуты сомнению, поскольку будут базироваться на данных неопределенного объема. И даже если ограничения меритцев в каждом конкретном случае четко определены, одно только их наличие усложняет нашу деятельность: придется каждый раз определять, существенно ли влияют на выводы образовавшиеся лакуны. И, наконец, третье. Инспекция сразу стала объектом грубого произвола, имеющего явно провокационный характер. Я имею в виду тайное медицинское обследование членов инспекторской группы. По законам, обязательным для всего цивилизованного человечества, любые воздействия на человека должны быть по крайней мере предварены получением добровольного согласия. Поскольку ни о каком целенаправленном вторжении в наши сущности мы не были заранее предупреждены, налицо вопиющее нарушение элементарных, неотъемлемых прав личности. Все это вместе взятое позволяет мне сделать вывод, что Инспекция поставлена в условия, практически невозможные для ее работы. Я жду изложения вашей точки зрения.

Илвин с победным видом затолкал в рот новый кусок и принялся сосредоточенно жевать.

Рюон медленно, осторожно и очень мягко заговорил:

— Насчет второго пункта. Я успел немного поработать с Информаторием. Все запреты, о которых говорил Марк и на которые я успел наткнуться, помечены. В каждом случае даны подробные объяснения, что закрыто и почему.

— Это те, на которые вышли вы, Рюон. Но все ли они промаркированы таким образом? Еще хуже, если часть из них помечена, а другая нет.

— Не думаю.

— Необходимо будет сразу четко обрисовать запрещенные для нас области, — вставил Вэр, — тогда и будет внесена ясность. Сейчас ваш второй аргумент носит лишь характер предположения.

— Хорошо, если бы мои опасения не сбылись, — величественно согласился Илвин.

Однако не так-то просто оказалось сдвинуть его с места:

— А остальные мои аргументы — первый и третий? Каждый из них в отдельности довольно весом. Тем более что у меня есть еще несколько. Например, меня не покидает ощущение, что все сегодняшнее общение членов инспекторской группы с аборигенами прошло по заранее составленному ими сценарию. Все наши вопросы, вздохи и ахи заранее срежиссированы. Короче, нам навязали свою волю, отобрали возможность самостоятельного планирования своих действий. Я не говорил этого раньше потому, что мне страшно даже подумать обо всех вытекающих из этого последствиях.

— Меня, если откровенно, также посещали подобные чувства, — отозвался Рюон.

— Ага, — восторжествовал Илвин. — А вы, Лонренок?

Лонренок проявил осторожность:

— Не знаю… не думаю… дикость какая-то…

— Стало быть, вы воздерживаетесь от ответа. А вы, Вэр? Вы опять молчите? Вы что, возомнили, будто молчание — ваша основная функция? Если мне не изменяет память, вы в течение дня не произнесли ни слова. Разве что буркнули что-то этой… Ларе. Вы инспектор или простой поглотитель информации? Ну, чего вы молчите? Видимо, некто так нажал на Инспекцию, что вместо нормального стажера послали вас как особу, облеченную высоким доверием, но способную только к глубокомысленному молчанию…

«Вместо нормального стажера», закипая, мысленно передразнил его Вэр. Это следует понимать, конечно же, как намек на то, что Илвин считает его агентом КЗЧ, эдаким судьей всех их, простых инспекторов. Запрещенный прием. По Уложению, инспектор не должен никаким действием, даже намеком выяснять, кто из группы козач, а также не должен ни при каких обстоятельствах доказывать, что сам не является функционером КЗЧ. Что ж, Илвин, ты считаешь, что я козач. Я, как и положено, не скажу ни «да», ни «нет», но упаси меня бог принять твои слова за чистую монету и предположить, что ты сам не можешь быть из КЗЧ.

— Я жду ответа. Или вас только и учили, что по страусиному вытягивать шею?

— Лучше молчать, чем служить посмешищем, — не выдержал Вэр. — Вы зато говорите за десятерых, и весьма преуспели — вот только в чем, не пойму. И не ясно мне, причем здесь Инспекция. Ваше истинное призвание, коллега Илвин, — торговля. Кто уполномочил вас вырывать у меритцев тайну интэ, при этом обвиняя их в сокрытии других жизненно важных достижений? По какому праву вы командуете нами? Вам было доверено ведение процедуры встречи — почему вы промолчали тогда, когда еще можно было что-то исправить? Что толку сейчас бурно махать кулаками? А ваше возмущение по поводу медицинского обследования граничит, на мой взгляд, с патологической стыдливостью. Не пора ли вам обратиться к психиатру?

Вэр остановился передохнуть. Илвин, не ожидая столь бурной реакции, сник и оттого казался еще более маленьким.

Воспитанный на постоянном соблюдении чувства собственного достоинства и потому исключении всякой попытки унизить любого другого, Вэр круто повернул разговор, стараясь отвлечь внимание от своей отповеди Илвину.

— Я считаю, что мы вообще не имеем права вступать в приватные разговоры до того, как разберемся в здешней жизни. Все наши сегодняшние действия — ошибка. Я впервые участвую в инспекции, поэтому считал, что не в праве вмешиваться. Полагался на ваш опыт, ваше дипломатическое чутье. Сейчас вижу, что был не прав. Предлагаю прекратить прения и приступить к работе. Впредь в любые контакты с аборигенами вступать только по крайней необходимости.

— Согласен. Это единственный по-настоящему правильный путь, — последовала примирительная фраза Рюона.

— Кстати, Рюон, вы случайно не состоите в обществе борцов за Простоту? — Илвин был неутомим. Отпор, полученный от Вэра, лишь немного притушил его яростный напор.

— Членство в организациях, подобных названной, не совместимо с работой в Инспекции. Это должно быть вам известно.

— Известно-то известно. Но вы явно разделяете их взгляды. Вот я и подумал, не перешли ли вы от мыслей к действиям.

Общество Простоты, вспомнил Вэр, объединяет людей, утверждающих, что все службы Галактического Содружества выродились в бюрократические конторы, тормозящие прогресс человечества, что необходима срочная перестройка всего и всех, а первое, с чего следует начать — расформировать центральные органы Содружества, сослав их руководителей на далекие необжитые планеты.

— Своим особым умением нарушать этикет и задавать каверзные вопросы вы умело воспользовались, чтобы…

— Прекратите, Илвин, — резко оборвал его Лонренок.

Лонренок был инспектором-ревизором первым. В Содружестве он считался одним из лучших ксенологов, и до прихода в Инспекцию добился на том поприще выдающихся результатов. История открытия им разумности Движущихся лесов Тары-2 вошла в школьные учебники, и каждый раз при виде своего коллеги Вэр испытывал почти благоговейный трепет. Даже Илвин считался с его авторитетом. Лонренок, однако, старался как можно реже пользоваться правами и обязанностями старшего и более опытного товарища. И сейчас, прервав Илвина, он сделал отсутствующее лицо и отвернулся. Продолжать пришлось Вэру:

— Илвин, мы зашли слишком далеко в обвинениях друг друга. Если кто-то из нас и совершил промах, то без умысла. Я повторяю свое предложение: давайте работать.