Сотов предлагает вывезти бивень к посадочной площадке на лошади. Мы возвращаемся в поселок. В пути он рассказывает о том, что на реке Ксондя часто встречаются кости мамонта. Придется со временем осмотреть и эту речку.

Погрузив бивень на самолет, я возвращаюсь в Нелькан, распрощавшись с Иваном Григорьевичем.

Какие колоссальные просторы, ждущие человека!

Не так давно среди моря таежных лесов были разбросаны маленькие поселки Кавалькан, Маймакан, Цыпанда, Тота, и как трудно было обеспечивать их население всеми видами культурного обслуживания и материального снабжения! Теперь с укрупнением Нелькана, где имеются квалифицированные кадры медиков, учителей, снабженцев, решать эти проблемы стало легче. А завезти охотников на промысел, оленеводов в стада при наличии в Нелькане вертолета не так уж сложно. И что бы ни говорили пессимисты, слияние мелких, далеко разбросанных по лесным дебрям деревушек в крупные села — процесс, оправданный самой жизнью.

Наконец установилась погода, и мы на моторной лодке выехали в нельканский «аэропорт». На летной площадке я встретился с секретарем райкома КПСС Василием Степановичем Охлопковым. В поездке по району его сопровождал председатель райисполкома Евгений Васильевич Москвитин. В ожидании посадки разговорились. Руководители района горячо говорили о том, что приспело время начать строительство местной автотрассы Аян — Нелькан.

— Сами посудите, — убеждал Москвитин, — в бассейне Маи растут не знающие топора корабельные рощи. Кому не известна аянская ель! Ее можно рубить и сплавлять до Нелькана, а из Нелькана вывозить на лесовозах в Аян. Жители Аяна смогли бы получать из-за хребта свежие овощи, молоко и другие сельскохозяйственные продукты. Эта трасса связала бы Тихий океан с Ледовитым — через Маю, Алдан, Лену.

При современном авиатранспорте завоз одного килограмма товаров обходится нам в 58 копеек. Протяженность трассы едва ли превысит 200 километров. Вести ее нужно по современному зимнику… Да и проект этой дороги есть. Выделили бы нашему районному дорожному участку три самосвала и два бульдозера С-100, так мы бы сами эту дорогу потихоньку выстроили.

Эта мечта имеет под собой реальную почву: ведь дорога, о которой шла речь, существовала в прошлом веке!

Мы садимся в самолет. Снова под крылом снежная гористая пустыня, но на побережье снега нет. Ярко расцвеченные осенью леса, ласковое солнце… «Тихо льется с кленов листьев медь…» — всплывают в памяти слова поэта, так выразительно переданные Тамарой в Нелькане.

Летчик делает круг над Аяном, и моему взору открывается живописнейшее место: обрывистый берег, застывшая синева Аянской бухты, чистый поселок с ровными как линейка улочками и подступающий к нему хвойный лес.

И я завидую тем, кто живет в этом романтичном морском селении.

В шестидесяти километрах на восток от Хабаровска течет по заболоченной, непроходимой равнине Немпту, прозванная охотниками Теплой речкой. Вода в Немпту и ее притоках отнюдь не теплая, летом она даже холоднее, чем в Амуре, но зато зимой местами не замерзает, и на ее заливах и ключах, лишенных льда, зимуют оляпки — водяные воробьи. В истоках эта река светлоструйная, стремительная, с перекатами и лесными заломами; в нижнем же течении, при впадении в мелководное Синди некое озеро, — медленная водная равнина.

Много подобных рек на Сихотэ-Алине, но в Немпту скрыта какая-то неповторимая особенность. У нее свой микроклимат, как говорят метеорологи. Я не находил в бассейне Немпту теплых, в полном смысле этого слова, источников, а вот места, на которых стаивает снег, словно под землей проложены горячие трубы, видел.

По берегам Немпту и ее притоков поднимается удивительно пышная растительность. Урожай всевозможных орехов и ягод повторяется здесь чаще, чем в соседних лесах, и бывает столь обильным, что ни люди, ни животные собрать его не в силах.

Особенно же славятся эти леса могучими высокоствольными кедрами. Многовековые темно-зеленые великаны господствуют над всеми деревьями. До сорока метров поднимаются в небо их столообразные вершины, усыпанные в урожайные годы золотистыми крупными шишками. Бывает так, что у самой земли тишина, не шелохнется пожухлая листва на кустарниках, а там, в вышине, мерно покачиваются от ветра мохнатые ветви, издавая невнятный шум, схожий с морским прибоем. Красновато-коричневые стволы трехсотлетних исполинов столь толсты, что иное дерево втроем не обхватишь. По своей девственности и чистоте мухенские кедровники не имеют себе равных во всем Приамурье!

Немпту и ее притоки очень богаты рыбой. Обычны хариус, ленок, краснохвостый таймень, а в нижнем течении — карась, сазан, щука. Осенью сюда ежегодно приходят на нерест из Тихого океана лососи.

Изобилие разнообразной растительности, обширные природные солонцы привлекают к себе изюбров, лосей, косуль, кабанов. А где скопления травоядных — там привольно живется хищникам, и не случайно, что истоки Немпту, особенно ее приток Мухен, облюбовали тигры. Эти лесные владыки живут здесь испокон веков, и хотя невдалеке проходит северная граница их распространения по земному шару, чувствуют они себя в мухенских лесах превосходно, сравнительно многочисленны и нередко попадаются на глаза человеку. Видимо, поэтому и названа причудливая скала, стоящая в истоках Мухена и напоминающая средневековый замок, Тигровым домом.

Сейчас в верховья Немпту попасть нетрудно: летают туда самолеты, можно доехать на поезде. А в пятидесятые годы охотникам приходилось брести десятки километров по топким болотам или по нескольку дней пробираться на моторной лодке извилистой рекой. Заходило туда промысловиков немного, и зверя мало кто тревожил.

Неизгладимое впечатление произвела на меня Теплая речка, и хотя богат и разнообразен был ее животный мир, мне казалось, что в этом обширном и кормном зверином царстве с успехом могут разместиться новые ценные виды животных. В 1953 году решил я выпустить на ее берегу 75 штук американских норок, успешно акклиматизировавшихся на Анюе. До Сидими их доставили по железной дороге, далее везли на огромных санях, которые тащил трактор С-80. На берегу Теплой речки стояла тогда одинокая избушка лесника Морозова, как раз на том месте, где теперь расположен большой поселок лесорубов — Мухен. Около нее мы и остановились.

На следующий день семья лесника охотно приняла участие в разноске норковых клеток по берегу реки. Переселенцы быстро освоились на новом месте: корма всякого здесь было вдоволь, да и укрыться в зарослях от врагов нетрудно.

Морозов был человеком любопытным и, узнав, что норка питается рыбой, забеспокоился.

— Эта тварь всю рыбу теперь пожрет в нашей реке, — с сокрушением сказал он.

— Всю не съест, — утешал я Морозова. — Норка будет поедать прежде всего мелкую рыбу, «сорную»: гальяна, чебака, ну, конечно, мимо ленка и хариуса не пройдет, но ведь эта рыба в свою очередь уничтожает мальков кеты и этим приносит вред разведению морского лосося. Следовательно, норка станет защитником кеты. Да и не только рыбой питается норка. Она, как колонок, ест лягушек, полевок, очень любит раков. Разведем норок — ты же первый на них охотиться будешь.

Эти предположения подтвердились. Успех акклиматизации норки воодушевил меня на новые поиски. Вскоре я пришел к следующему заключению: обследованные места имеют большие запасы излюбленных кормов бобра — ивы и осины, характер берегов позволит ему устраивать норы, а медленное течение не будет помехой при строительстве плотин. Смущало только то обстоятельство, что бобры не привыкли к летне-осенним половодьям, когда вода поднимается на два-три метра, к обмелению рек зимой, относительно большому числу опасных хищников. Но должны же они приспособиться к этим неблагоприятным условиям!

Наконец наступил долгожданный 1964 год. Прибыла первая партия белорусских бобров, и мне довелось участвовать в выпуске их на Немпту. К всеобщей радости, бобры сразу основали устойчивую колонию, и на Дальнем Востоке образовался первый бобровый заказник.