— Впервые вижу берлогу гималайского медведя в березе, — говорю егерю и фотографирую редкую находку.

— Вот видите, если в заповеднике мы станем удалять старые и сухие деревья, то гималайские медведи, оставшись без зимних «квартир», уйдут из этих мест.

К исходу дня, обливаясь потом, мы поднялись на центральный хребет Большого Хехцира. Кажется, будто и незначительное препятствие преодолели, а чувство торжественности разлилось в душе. Да и как же было не торжествовать, когда перед нами с юга, запада и севера раскрылась такая обширная и красивая панорама, что дух захватывало! Словно с борта самолета мы увидели излучины Уссури и полноводного Амура с разбросанными по их берегам поселками. А на северо-востоке в свете гаснущего солнца раскинулся громадный красавец город Хабаровск. Он был виден на протяжении более двадцати километров: от Красной Речки до Краснофлотского района протянулись светлые дома и заводы, подступая к Амуру и отражаясь в его воде. Тридцать лет прожил я в этом городе и вот теперь, созерцая его с вершины Хехцира, задумался о его бурной жизни и судьбе. Вспомнился день приезда, когда я ожидал на вокзале единственного в городе автобуса, ходившего только до Комсомольской площади… Теперь перед нами расстилалась настоящая столица Приамурья! Мы чтим основателя Хабаровска капитана Дьяченко, сумевшего так удачно подобрать для него прекрасное место, где теперь скрестились водные, сухопутные и воздушные пути Востока Родины, но мы еще больше благодарны советским строителям и архитекторам, в столь короткое время выстроившим величавый город на Амуре!

Полюбовавшись амурскими далями и видом Хабаровска, двинулись в обратный путь. Не прошло и часа, а мы уже спустились к ключу. Решили разбить табор и переночевать под открытым небом. Запылал костер. Поставили накомарники, но спать никому не хотелось. Подбрасывая в огонь валежник, Подгурский следил за чайником.

— Слыхал я, что железную руду сыскали геологи на Хехцире, может, начнут скоро разработку. Тогда нашему заповеднику конец придет.

— Руду нашли — это хорошо, не первая и не последняя находка. Наш край богат рудами, и если даже на Хехцире есть руда, это вовсе не значит, что рудники и шахты обезобразят этот чудесный уголок природы, уничтожат его растительность, разгонят животных. Скорее всего, люди сохранят Хехцир как большой природный парк, где разместятся санатории, дома отдыха, туристические базы, а часть Хехцира останется живой лабораторией — заповедником. Ведь имеется же на Хехцире большой каменный карьер. Добывают гранитоид. Какие сильные взрывы потрясают землю, а звери не уходят — привыкли к этим звукам. Дикие животные хорошо уживаются даже на артиллерийских полигонах. Главное, чтобы их никто не преследовал.

Гаснет костер. Теплая уссурийская ночь, полная невнятных звуков, шорохов и шелеста осиновых листьев, окутывает сопки.

Белыми столбами поднимались в морозное небо дымы из труб таежного поселка. Было тихо… Перекатов — высокий, немного сутуловатый, долго смотрел, как оранжевый диск солнца прятался за синие тучи, лежавшие у самого горизонта. Казалось, ничто не предвещало плохой погоды.

Охотовед Перекатов только недавно закончил учет лосей. Полевые работы затянулись, он соскучился по жене, маленькой дочурке. Приближался Новый год, и охотовед мечтал встретить его в кругу своей семьи. Только бы не задержал циклон — столь частый гость в этих местах. Утром Перекатов проснулся от громкого гудения проводов. Сквозь оттаявшие окна виднелась молочная пелена, висевшая над тальниками, — начиналась пурга.

— Павел Васильевич! Никак погода нелетная, — с беспокойством окликнул летчика Перекатов.

— Да, ветер сменился. С моря тянет. Теперь дня на два запуржит, видать, циклон идет.

Летчик так же, как и охотовед, хотел попасть в Хабаровск к Новому году. Последние сведения, полученные по радио, были безрадостными: все аэродромы закрыты, по всему Приамурью свирепствует циклон. Три дня бушевала пурга. На улицах поселка выросли сугробы вровень с крышей. На четвертый день ветер стал стихать. Наступило тридцать первое декабря.

— Неужто Новый год будем встречать здесь? — волновался Перекатов.

— Улетим, — успокаивал его пилот. — Лишь бы Хабаровск принимал. Вы собирайтесь, а я побеспокоюсь, чтобы техник машину разогрел.

И вот, когда все было готово к полету, торопливо подошел директор зверопромхоза:

— Товарищи, у нас беда! Прибежала из тайги лошадь охотника Семенова. На ней хомут, сбруя порвана, а хозяина нет. След перемело, сами знаете. Я выслал людей на поиски. В зимовье Семенова нет. Где теперь его искать? Много времени надо, а для вас — момент! Слетайте, прошу вас! На ЯКе и сесть везде можно, — человека подберете, может, замерзает он.

Перекатов задумался. Он уже видел себя за праздничным столом. Разрумянившаяся жена подает блинчики, фаршированных рябчиков — любимое его кушанье… А тут нужно идти на поиски неизвестного человека. Колебания недолго владели его душой. Искоса взглянув на летчика, он повернулся к директору зверопромхоза:

— Что же ты сразу с утра к нам не пришел? Показывай на карте, где зимовье Семенова и какой дорогой он должен был ехать. Каждая минута дорога.

— Вот тут его зимовье, на краю этой большой мари, дороги-то настоящей нет, а ехать он должен был по речке.

— Дежурьте у диспетчера. Если мы обнаружим охотника, радируем вам и попробуем сесть. — И, обращаясь к летчику, добавил: — Не суждено нам, Павел Васильевич, встречать Новый год в Хабаровске.

— Ничего, встретим его под елкой в тайге.

Прихватив с собой аптечку и термос с горячим чаем, Перекатов вылетел на поиски охотника.

Хотя снегопад прекратился, ветер порой достигал пятнадцати метров в секунду, самолет бросало словно автомобиль, пробирающийся по кочкам. Перекатов и летчик пристально всматривались в каждое темное пятно на земле, в каждое поваленное дерево, в каждый холмик. «Если жив, должен пережидать непогоду у костра, — размышлял Перекатов. — Но почему прибежала лошадь? Чего напугалась, как не удержал ее бывалый таежник?» Много возникало вопросов в голове охотоведа. Самолет бросало то вверх, то вниз. Под крылом плыли однообразные пейзажи. Заснеженный лес был лишен какой-либо жизни. Вот и то место, где должна находиться избушка Семенова, но не видно никаких признаков человека. Сделав несколько кругов, пилот обратился к Перекатову:

— Что делать?

— Осмотрим соседнюю речку. В пургу он мог потерять дорогу и уйти в сторону.

Рискуя быть застигнутым ураганным ветром, самолет взял курс на север. И вот, когда пилот хотел уже поворачивать обратно, Перекатов заметил на одной из излучин реки маленький дымок.

— Нашли! — вскрикнул он и хлопнул ладонью по спине пилота.

Но вскоре стало ясно, что дымок вьется из избушки каких-то рыбаков, вышедших на берег посмотреть на самолет.

— Павел Васильевич, делай посадку, расспросим людей.

Хотя и трудно было садиться на узкую, с высокими берегами в тальниках речку, но опытный пилот мастерски приземлился и подрулил к самой избушке. Выпрыгнув из самолета, Перекатов подошел к незнакомым рыбакам.

— Здравствуйте! Мы разыскиваем охотника Семенова, может, знаете такого? Он заблудился в пургу.

— Как не знать. Да вот он перед вами. Никуда не девался. Два дня у нас отлеживается.

— Неужели правда?! — радостно воскликнул Перекатов и бросился обнимать застенчиво улыбающегося рыжего бородача. — Вот какого новогоднего деда мы сейчас привезем из тайги!

— Да что же мы тут стоим, пошли в избушку, пельменями из тайменя угостим вас, — пригласил гостей один из рыбаков.

Пока Перекатов с пилотом уписывали чудесные пельмени, Семенов рассказывал:

— Тут от моего зимовья до поселка километров восемьдесят напрямик. Вздумалось мне к Новому году дичинки промхозу подбросить. На прошлой неделе подфартило: медведя жирнющего добыл. Завалил зверя в сани и чуть свет на деревню тронул. Конь медвежий дух учуял, похрапывает, везет резво, ну, думаю, рано приеду. А тут ветрюга поднялся, с ног валит. И надо же было свалиться сухой березе, когда я перелеском проезжал, да по возу суком задеть. Медведь шевельнулся. Ну, конь хватил и понес! Сани — на кочку, оглобли пополам. Коня как и не бывало. Остался я один с возом. А тут пурга, свету божьего не видно. Я — назад, да на старую протоку вышел. Как заблудился — и самому дивно. Хорошо, на зимовье попал. Здесь и пережидал непогодь…