Утром рано ласка выбралась наружу. По небу неслись низкие дымчатые облака. С глухим невнятным рокотом стремительно мчалась река. Затопив прибрежный лес, она хозяйничала по всей долине. Убирая валежник в одном месте, река громоздила его в беспорядочные кучи в другом, подмывая обрывистый склон сопки, валила деревья, размывала песчаные острова, чтобы создать затем новые.

Много застигнутых врасплох четвероногих погибло в воде. Иные спасались на незатопленных еще деревьях и кустах. Хищные птицы и вороны, пользуясь бедственным положением мелких зверюшек, успешно охотились над рокочущей долиной. Парящий в небе коршун заметил плывущую на дереве ласку. Сделав круг над тополем, он ринулся на свою жертву. Когтистые лапы уже готовы были пронзить маленькое тельце, но ласка юркнула в дупло, и промахнувшийся хищник взмыл в небо.

Несколько дней плыла ласка рекой. Тополь то садился на мель, то цеплялся за тальник. Голод давал о себе знать, но где добыть пищу? Ласка съела всех жуков и муравьев, обитавших на тополе. Она была рада даже случайно залетавшим на плывущее дерево поденкам, хотя эта скудная пища не насыщала. Если бы тополь плыл поближе к берегу, можно было бы попытаться достичь его вплавь. Но дерево не подносило к берегу, а река становилась все шире.

Однажды, когда ласка лежала в дупле и мечтала о лесных мышах, тополь вздрогнул. Соленая вода покрыла его сухую поверхность, попала в дупло и намочила ласку. Испугавшийся зверек подумал, что дерево начало тонуть, и проворно выскочил наружу. Пронзительный ветер чуть было не сбросил ласку в воду. Исчезли маячившие вдали деревья. Вокруг простиралась необозримая водная гладь — течение вынесло тополь в море. Подхваченный ветром, он стал удаляться от берега. Не слышно стало шума прибоя. Ласке угрожала голодная смерть, да и вода была соленой до отвращения.

Прошло еще несколько дней. После короткого сна ласка вылезла из дупла. Голод гнал ее на поиск пищи. Ветер стих. Зеркальная поверхность моря отражала крупные звезды. На стволе тополя сидело несколько куликов-веретенников. Спрятав под крылышки головы, перелетные птицы спали крепко. Дрожа всем телом от нетерпения, медленно подкралась ласка к спящим куликам. Прыжок — и одна из птиц затрепетала крылышками в предсмертной агонии. Проснувшиеся кулики с жалобным криком улетели в темноту ночи. Затащив добычу в дупло, охотница с жадностью принялась за еду. Веретенник оказался столь крупным, что съесть его полностью ласка смогла лишь на третий день. К ней вернулась прежняя энергия, возросло желание поскорее выбраться из ненавистного плена, но как только она погружалась в морскую воду, чтобы плыть к неизвестному берегу, пыл ее мгновенно угасал, и, круто развернувшись в воде, она стремглав карабкалась на тополь.

Большую часть дня она проводила в дупле. Ее пугали крупные чайки и бакланы, иногда опускавшиеся на ствол тополя, чтобы отдохнуть и просушить свои перья. Как-то ее чуть не схватил большой поморник, пролетавший низко над водой.

Тихая погода сменилась ненастьем. Подул сильный ветер. Свинцовые тучи закрыли небо. Приближался шторм. Волны захлестывали тополь. Появляться наружу было опасно: могло смыть ударом волны. Тем временем волны так сильно набегали на тополь, что вода проникла в дупло и стала его наполнять. Предчувствуя гибель, ласка решилась покинуть свое убежище, но стоило ей только выглянуть наружу, как она чуть не захлебнулась. Пришлось снова прятаться в дупло. Мокрая, дрожащая от холода, забилась ласка в верхний угол своей норы. Теперь, казалось, уже ничто не могло ее спасти. Она слышала, как монотонно завывал ветер, как с шипением проносились потоки воды по дереву, заливая ее убежище. Дупло настолько наполнилось водой, что во время ударов волны по дереву зверек погружался в нее с головой. С тупым безразличием погибающего животного ласка уже не реагировала ни на усилившуюся качку, ни на оглушительный грохот прибоя, ни на последовавший затем резкий толчок перевернувшегося тополя. Еще несколько толчков — и тополь застыл на месте. Вода вылилась из дупла, а за ней выбралась на поверхность полуживая «пассажирка».

Выброшенный штормовой волной на берег тополь лежал на крупной гальке, с него стекала вода. Рядом с грохотом дробились волны, а здесь, на берегу, было спокойно, пахло водорослями, солью и сухой рыбой. Ласка спрыгнула с тополя, и как только коснулась земли, силы снова вернулись к ней. Мелкими прыжками она достигла зарослей кедрового стланика, забралась в гущу его обнаженных корней и принялась сушить свою мокрую шубку, выжимая из нее воду лапками и языком. Кончилось ее необычное морское путешествие.

Настало утро. Выспавшаяся и обсохшая ласка прыгала в зарослях кедрового стланика в поисках пищи. Вскоре ей посчастливилось поймать полевку. Как ни голодна была ласка, но съесть целиком этого маленького зверька она не смогла. Отдохнув в теплом, с мягкой подстилкой гнезде полевки, «охотница» тронулась в дальнейший путь. Ей не терпелось поскорее познакомиться с новым местом жительства. Вскоре кончились густые заросли кедрового стланика. Ласка выбежала на просторную поляну. В конце ее стояли две избушки метеорологов. Дальше высилась куча дров: на долгую зиму их требовалось немало. В этом складе сухих деревьев даровых «квартир» было хоть отбавляй. Жилище людей всегда привлекало к себе лесных мышей. Все это оценила ласка и поселилась в лабиринте дровяника. Она бодрствовала большей частью в ту пору, когда люди отдыхали, и поэтому долго была «невидимкой». Лишь однажды ранним вечером, выйдя на промысел и бегая по поленнице, она попалась на глаза радисту. Любуясь проворным зверьком, человек воскликнул:

— Ребята, а у нас ласка поселилась!

С тех пор и живет ласка на далекой метеостанции, и никто не знает, как появился этот зверек на гористом острове.

В гуще ветвей старой ели едва виднелось большое гнездо. Снизу оно напоминало обычное гнездо сороки, но если посмотреть сверху, то скорее всего это был шар, искусно сделанный из мелких сухих веточек, переложенных мхом и лишайником, и выстланный изнутри мочалом, изюбриной и кабаньей шерстью, перьями птиц. Кропотливо собирала белка Чернохвостка по лесу этот редкий материал, но мочало приготовила сама, рассучив зубами кору на сухой липовой ветке. С наступлением темноты белка проникала внутрь гнезда через единственный лаз, находившийся сбоку, и затыкала его мхом. В сильные морозы и пургу по нескольку дней не появлялась Чернохвостка наружу, отлеживаясь в своем теплом убежище.

Тяжела суровая зима для белки. На ветвях лежит кухта, мешающая свободно прыгать с дерева на дерево, на земле глубокий рыхлый снег, по которому ходить не легче. Готовясь к длинной зиме, Чернохвостка прятала в дупла орехи и желуди, развешивала по сучкам грибы, вставляла в развилки веток шишки. Но о многих своих запасах она впоследствии забывала. Природа наделила белку очень тонким обонянием: даже через полутораметровую толщину снежного покрова она улавливала запах лежавшего на земле ореха и добиралась до него. В начале зимы прыгунья выходила на кормежку рано утром и перед вечером, когда же день стал совсем коротким, перерыв на отдых было делать некогда.

Прошли январь и февраль — самые трудные месяцы для четвероногих. Мартовское солнце наполнило лес светом, удлинились дни, засуетились на деревьях белки. Чернохвостка в компании живших по соседству приятельниц носилась по деревьям с цоканьем и урчанием. Своими шумными играми они не раз привлекали внимание ястреба-тетеревятника. Однажды пернатый разбойник, неслышно подлетевший к зазевавшимся шалуньям, схватил одну из них когтистыми лапами и унес в гущу леса. В страхе разбежались остальные, притаились на древесных ветвях, но ястреб больше не появлялся.

Дни становились теплее. Журчание ручьев сливалось с пением птиц. Набухали и зеленели почки, появились свежие ярко-зеленые иголочки на лиственницах. Теперь Чернохвостка могла утолить голод зеленым кормом, напиться сладковатого сока березы, стекавшего тонкой струйкой по надгрызенной ею сверху коре.