Истоки Немпту и Мухена, впадающие в них реки Пунчи и Альчи, Большая и Малая Садама постоянно привлекают к себе зверовых промысловиков. Места здесь для охоты удобные: увалы пологие, высоких крутых сопок нет, заросли пихтачей, которых так избегают охотники, невелики. К тому же в течение всей зимы нетрудно поймать хариуса и ленка и скрасить свой стол ароматной ухой. А если походить в ноябре, пока еще не замерзли речки, то можно собрать тушки снулой отнерестовавшейся кеты, чтобы затем положить ее куски для приманки в капканы.

Разнообразны здесь и объекты охоты: хочешь — ходи за белкой или ставь кулемки на колонка, лови капканом соболя, норку, выдру. Не хочешь заниматься пушниной — добывай медведя, лови тигров либо отстреливай копытных. Мне доводилось стрелять росомаху и индийскую куницу, лося и изюбра. Знаменитые охотники Хабаровска Иван Богачев, Аверьян Черепанов по многу лет охотились в этих местах. Не один десяток тигров взяли они, и первый документальный фильм о поимке владыки джунглей был заснят на Мухене. И. П. Богачев обычно заезжал на Мухен перед самым ледоставом. Окончив охоту, он дожидался вскрытия реки и, погрузив все охотничьи трофеи на большую лодку, привозил их к своему дому, стоявшему на берегу Амурской протоки.

Желание пополнить зоологические коллекции музея не раз заставляло меня браться за ружье и уезжать в знакомые мухенские леса. Последний раз я посетил Мухен в прошлом году. Сперва я приютился в зимовье на устье Альчи. Раньше оно принадлежало Аверьяну Черепанову, ловившему здесь тигров и молодых кабанов. Сейчас в нем хозяйничал Федор Проскуряков. Жил он в избушке вместе с женой. С утра уходил осматривать капканы на соболей и колонков, а жена ловила мелкую рыбешку, готовила обед, заготавливала дрова. Когда-то она работала на железной дороге, а теперь находилась на пенсии и охотно пошла с мужем в лесные дебри, чтобы хоть чем-то скрасить его тяжелую жизнь промысловика. И эта мужественная женщина не роптала на тяготы лесной жизни, не пугалась зверей.

Как-то, преследуя бурого медведя, не залегшего вовремя в берлогу, я ушел далеко в лес, перевалив многие гряды сопок. Вокруг рос первобытный лес, куда, казалось, не ступала даже нога охотника. И вдруг увидел незнакомый след человека. «По соседству кто-то промышляет. Попробую разыскать его избушку», — думал я, шагая по следу. Вскоре я убедился, что незнакомец принадлежит к опытным охотникам и бывалым таежникам. Его интересовали старые берлоги и звериные следы. Но вот зачем он, казалось, без всякой нужды забирался на обрывистые выступы скалистых сопок и подолгу топтался на одном месте, словно изюбр на отстое? Вскоре я догадался, что попал на Садаму — реку, бегущую параллельно Альчи и впадающую в Мухен. Значит, и зимовье странного незнакомца должно стоять где-то поблизости.

След охотника неожиданно повернул вправо, уходя в сопки. День клонился к вечеру. Отказавшись идти по следу, я решил разыскать зимовье, придерживаясь берега реки. Обычно к охотничьим избушкам ведут затесы на деревьях, но здесь таковых не было. Оставалась надежда на новые следы, которые перед жилищем охотника сливаются в проторенную тропинку. В небе зажглись звезды, а долгожданной тропинки все не было видно. «Придется ночевать под кедром», — мелькнула было неприятная мысль, как вдруг под нависшей черной скалой блеснуло стекло. Я остановился и, внимательно осмотревшись, различил следы. Все они устремлялись к скале. Но где же зимовье? Медленно подхожу ближе. В свете полной луны проступили очертания необычного жилья, слепленного из бревен, земли и обломков скалы. Нащупав маленькую дверь, с трудом открываю ее и, сгибаясь, ползу на коленях внутрь землянки. Пахнуло теплом человеческого жилья. Найдя керосиновую лампу, зажигаю огонь, осматриваюсь. Строитель использовал отвесную скалу, приставив к ней две бревенчатые стены, наполовину вкопав их в землю. Получилась своеобразная землянка, у которой были три стены бревенчатые, а четвертая представляла собой сплошную каменную глыбу. Железная печь, придвинутая вплотную к каменной стене, нагревала ее, и она долго хранила в себе тепло, постепенно отдавая его жилищу. Покрывали землянку наклонно поставленные еловые плахи, присыпанные толстым слоем почвы. Крохотное оконце выходило на юг. Сквозь незамерзшее стекло виднелась покрытая льдом Садама. На узких высоких нарах лежал воздушный резиновый матрац и пуховый спальный мешок. Но больше всего меня поразили химические реактивы на двух полках, бачки для проявления фотопленки и набор дорогих фотообъективов, по длине и форме напоминавших коллекцию подзорных труб. «Кто же хозяин этой таинственной избушки — ученый-исследователь или фотокорреспондент?» — терялся я в догадках.

Было позднее время, и я занялся приготовлением ужина. Избушка быстро наполнилась горячим воздухом, пришлось распахнуть дверь. В это время послышался скрип снега и громкое покашливание. На пороге показалась незнакомая фигура. Скинув с плеч ружье и рюкзак, человек протиснулся внутрь избушки и, глядя мне в лицо, протянул руку как старому знакомому.

— Шотин! — представился он. — А вы кто будете?

Я назвал себя. Шотин улыбнулся:

— Как на Садаму-то попали? — поблизости здесь никто не охотится. — После моего объяснения настороженность Шотина растаяла, он присел к столу и, пока мы ужинали, изредка задавал вопросы, избегая отвечать на мои. Беседа явно не завязывалась. Но когда легли на нары и погасили лампу, Шотин разговорился.

— Вы спрашивали меня, где проживаю, чем занимаюсь. Пенсионер я. Живу с семьей в Подмосковье. Пенсия приличная, в деньгах не нуждаюсь, имею благоустроенную квартиру, все хорошо. Да вот тоска сердце гложет. Невероятная сила влечет меня на Дальний Восток. Не могу простить себе, что уехал отсюда. Ведь четверть века прослужил я здесь в армии, ушел в запас майором. Затем работал охотоведом в военно-охотничьем обществе, полюбил зверовую охоту. А в последнее время увлекся поиском женьшеня. Бывало, неделями бродишь в девственных лесах Сихотэ-Алиня — и вдруг перед тобой таинственный «корень жизни»! В прейскурантах стоимость женьшеня достигает пяти тысяч рублей за один килограмм. Да разве дело в деньгах? Очень полезна для человека настойка этого корня. Я систематически пью ее, поэтому и не старею.

Очень увлекаюсь фотографией живой природы. Мечтаю тигра сфотографировать в естественной обстановке. Я убежден, что один удачный снимок живого медведя дороже сотни убитых. У меня уже сейчас накопился огромный фонд негативов, кое-что опубликовано в книгах, журналах. Но эти увлечения не разделяют семья и близкие друзья. «Нельзя жить человеку одному в лесу — это опасно», — говорят они. А мне думается, что в современном городе опасностей еще больше. Здесь все просто и естественно. Меня окружают девственные леса, и душа наполняется радостью и спокойствием. По натуре я лесной бродяга. Отберут у меня ружье — пойду в лес с палочкой, но пойду обязательно. Не могу я жить без дальневосточной тайги, не могу…

Он умолк.

Мы долго лежали, прислушиваясь к монотонному шипению сырых дров, думая каждый о своем, пока сон не погасил наши мысли.

На следующий день я возвратился на Мухен.

В русских сказках волшебники воскрешают убитых богатырей, окропляя их тела живой водой. Я всегда вспоминаю эти сказки, когда иду к источнику нарзана, выбивающемуся на поверхность земли недалеко от Мухена. Узкая тропинка, проложенная охотниками и лесоустроителями, вьется по сумрачному пойменному ельнику и приводит к небольшой впадине, устланной крупной и мелкой галькой и наполненной бурно кипящей водой. Нагибаешься, чтобы зачерпнуть кружкой живительной влаги. Лицо обдает газ. В носу легкое покалывание, набегают слезы. Вода холодная, острая, приятная на вкус, как из шмаковского источника. Прекраснейший нарзан! Невозможно залпом выпить даже четверть кружки — так высока степень насыщения воды углекислым газом. Булькание воды в ключе столь сильно, что кажется, будто она кипит, подогреваемая скрытым огнем.