Я впился взглядом в причальный блок, изучил, наверное, каждую заклёпку, хотя вряд ли были там эти наверняка устаревшие элементы конструкции. Несколько секунд расплылись в вечность. У Гессе лицо покрылось испариной, и я решил, что на борту жарко, хотя сам не смог бы даже приблизительно определить температуру: организм отключил лишние функции без подсказки со стороны. Честно говоря, и не представлял, что буду так волноваться.

Хотелось заговорить, сказать станции, что мы свои, как же она способна сомневаться, ведь никто чужой тут и рядом пролететь не мог, попытаться уболтать скопище чужого металла, как вампиры поступают с людьми. Почему-то я сразу поверил, что землян на борту нет, лишь механизмы. Не знаю, как объяснить. В этой истории с карантином угадывался не только страх, но ещё изрядное высокомерие. За века первый должен был утихнуть, зато второе набрать обороты.

Нас выкинули потому, что могли прекрасно без нас обойтись. Отвернулись, считая себя достойнее брошенных на перепутье, ну а там уже гордость росла, росла, пока не взгромоздилась выше небес. Ничто так не помогает избавиться от подспудного чувства вины, как раскрученное самомнение. Все мы отчасти этим грешны, ну да ладно.

Я старался поменьше думать. Отгонял тревоги.

Там, внизу, сейчас прятались в глубины вампирского города люди, которым предстояло поднимать цивилизацию с очередных колен, избранные, но пока не знающие о своей миссии, мальчишки и девчонки. А правители нашего мира улыбались на экранах, а то и разъезжали по улицам, чтобы показать всем прочим, как весело иногда поиграть в немыслимое для реальности нападение. Я не слишком хорошо изучил этих людей, но теперь узнал о них достаточно. Они выполняли свой долг.

Вот и я справлюсь, даже если придётся пробивать стену станции лбом. Я упрямый.

Откуда что взялось, и сам не знал, навеяло как-то. Сторонился всех, надувался нелепым высокомерием, а тут вдруг, поднявшись в небо, ощутил себя посланником земли. Человеком своего народа. Воином общей армии. Частью социума. И не стыдно было, что интересно ни за прошлое, ни за настоящее, ни за грядущее. Если есть оно у нас.

Ну же!

И станция ответила. Платформа призывно раскрылась, и я повёл к ней наш корабль, скаредно дожигая последние граммы горючего. Впившись взглядом, не дыша и ничего другого не сознавая. Затаившись. То есть, я обнаружил в себе всё это безобразие лишь когда кабина легла на приёмные выступы и зацепилась за них, чтобы стать частью враждебного мира.

Как долго я сам сидел, сжимая более ненужные лапки рулей, сказать не берусь. Мы молчали, не смея поверить в удачу, всё ещё опасаясь, что это коварная ловушка и ничто не помешает станции жахнуть по нам и в этой относительно безопасной позиции. Обнаружив, что, словно чахоточный орёл, вжимаю голову в плечи, я опомнился, отлип от управления и непослушными пальцами выбрал новый сигнал из нашей богатой коллекции — запросил доступ в недра станции.

Более от нас не зависело почти ничего. Лишь теперь, наверное, я до конца осознал, насколько безумную мы затеяли авантюру. Планировали достичь своей цели если повезёт, а коли сорвётся — красиво сгореть в кипении взрыва. Мы не предполагали, не подумали, что можем зависнуть в пустоте, остановленные у самого порога, просто не принятые станцией не столько за нашей подозрительностью, сколько за ничтожностью притязаний.

У Гессе, как видно, варились в голове те же пораженческие мысли.

— Подыхать тут один на один с вампиром, — прошептал он, едва шевельнув губами, но я услышал.

Паника поднялась в душе, метнулась туда-сюда и затихла. Никогда я ей не сдавался.

— Почему тебя не устраивает компания? — спросил сварливо, искренне озабоченный этим моментом. О серьёзных вещах какое-то время следовало не думать. — Там был хорош, тут чем не вышел?

Гессе вздохнул еле слышно:

— Неправильно всё…

Я его понял, потому что много чего уже уяснил и про миссию, и про людей, но на откровенность не развёл. Хватило двух-трёх мгновений, чтобы взять себя в руки. Событиям следовало развиваться последовательно. Я грубо рыкнул, пресекая ненужные разговоры:

— Вот и заткнись! На станции мне душу изольёшь. Разрешу даже порыдать на моём мужественном плече, если дашь себе труд нагнуться.

В ответное сердитое сопение не вслушивался. Я деловито прикидывал, как попытаюсь выбраться из кабины и начну личную атаку на станцию, смогу или не смогу, но попробую процарапать дорогу, пусть человек и помрёт в процессе от существенного недостатка кислорода. Я выносливее, я справлюсь. Когда их автомат коротко пискнул в ответ на наш запрос и механизм полной стыковки пришёл в действие, я прям чуть не расстроился — не пригодился столь красивый и отчаянный героизм.

Нас подтащили ближе. В боку станции неспешно и как-то лениво повернулись незаметные прежде панели, формируя нечто вроде портала. У настоящего спутника сейчас расправился бы зарядно-заправочно-переходный рукав, но мы таким не обладали. С планеты не удалось разглядеть толком, как это работает, да и каждый килограмм разработчики считали лишним, так что отправили нас в дорогу без ступенек и даже без перил. Впрочем, я видел, что и так справлюсь, теперь следовало действовать самостоятельно.

— Пошли! — прошипел я.

Человек двигался неуклюже, потому я расстарался сам. Сначала отжал собственные крепления, потом его отстегнул от кресла и отпихнул с дороги, чтобы налечь на основательно сделанный затвор люка.

Как ни странно, мне удалось раскачать механизм без особого труда. Нас ведь могло заварить тут как в банке от высоких температур старта, но дверь поддалась, хотя и не сразу, а потом воздух злобно свистнул, покидая кабину и несильно рванув обоих к щели. Я обругал себя за то, что раньше времени отстегнул Гессе, к счастью, проём не пропустил бы сквозь себя ни одного из нас: пока недостаточно для этого раскрылся.

Передохнув, я увеличил зазор и глянул в отверстие. Приёмный зев станции был тут, рядом и в тоже время недостаточно близко, чтобы шагнуть из кабины прямо в него. Хорошенькое дельце. Чего мы в простоте своей не предусмотрели, так это верёвок, а выйти погулять просто так, значило рискнуть всем сразу.

Станция, как легко понять, не могла вечно вращаться на орбите одним лишь манием небес, она упала бы, не имей собственных двигателей, которые включались на нужных этапах и корректировали её положение в пространстве. Врубись они в момент нашего исторического прохода по корпусу, лететь бы двум незадачливым космонавтам в вечность. Так вот.

Помимо прочих неприятностей, костюмы несколько раздулись, хотя их и конструировали с учётом компенсации забортного низкого давления, и движения приобрели изрядную неловкость, тупость, я бы сказал. В невесомости и так ощущаешь себя дураком, а тут ещё и руки-ноги едва слушаются команд владельца. Не столько сила нужна, сколько сноровка. Ну и решимость действовать, пока эта орбитальная бандура не передумала нас приглашать.

— Гес! — сказал я негромко, мы всё ещё придерживались режима относительного молчания и пользовались лишь внутренней связью, но всё равно тянуло приглушить голос. — Сейчас мы попытаемся перебраться на борт станции. Слушай сюда. Пусть ты теперь и главный, но сделаем всё по моему плану. Сейчас я выйду в открытый космос и попытаюсь дотянуться до края этого портала. Тут близко. Ты держи меня за руку (не бойся — никто не увидит и не осудит), а другой граблей вцепись в ремень крепежа, это будет надежнее чем царапаться за скользкий край люка. Понял?

— Да! — хрипло ответил он.

Вампирская сила помогала, но пришлось изрядно повозиться прежде чем я, где оторвал, где отстегнул, ненужные уже фиксаторы и связал вместе.

— Не отпускай! — напутствовал я напарника в последний раз и сам вцепился в его перчатку правой рукой.

Я, если что, левша.

Выбираться было непросто, но я успел приноровиться к обстоятельствам и сумел вынырнуть наружу не так изящно, как пробка вылетает из бутылки, но и не повредив костюм. Гессе копался, словно вещички с собой собирал, и я предложил помощь, нарвавшись при этом на приглушённую ругань вместо громкой благодарности, но выяснять причину его дурного настроения не стал. Живой пока, и этого вполне довольно. Отлично.