— Много будешь знать!.. — огрызнулся он, но я перебил жёстко.

— Пойму, что вам нужно, смогу посодействовать в достижении цели, но пока вы все так неумело лжёте, я бессилен! Ни хрена вам не дадут мои пробы, нам и то не помогло разобраться, а мы этим маялись веками!

Гессе угрюмо насупился:

— То есть, ты думаешь, что мы тебя обманываем?

Смотрите-ка отрок невинный! До сих пор верит, что все вокруг говорят правду, только он один стеснительно лжёт? Мне вот, кстати, тоже надоело враньё. Оно мешало двигаться дальше, постигать то, что я хотел. Время уходило попусту, а оно и у вампира дорого стоило.

— Я знаю. Здесь всё этим провоняло. Есть у тебя какой-то начальник или сам способен решиться на искренность? Поверь, если мне здесь с вами, чокнутыми, надоест, я ведь найду способ уйти. Не удержите, как бы не старались.

— Не обольщайся, кровосос. Я сильнее.

— А я умнее, но давай не меряться мускулами или чем-то иным существенным. Договориться всегда проще, хотя подраться и быстрее. Пока что меня удерживает на месте любознательность, но она ведь иссякнет до дна и весьма скоро.

Он окинул меня сумрачным взглядом, я ответил аналогичной любезностью, но более ничего не сказал, вынуждая парня принять хоть какое-то решение. Это хороший способ изменить надоевшие обстоятельств, я его неоднократно проверял в деле.

— Ладно, — буркнул он. — Я поговорю с начальством.

— С Алисой? Она ведь старшая в вашей группе.

Он не ответил, вместо этого гордо вышел и запер дверь. Я не рассердился, вновь растянулся на жёсткой койке и принялся думать дальше. А чем бы ещё занялся дожидаясь, пока тупые жернова человеческих мозгов не переварят мои передовые идеи?

У вампиров всё происходит быстрее чем у людей, при том, что жизнь длится дольше, но вот мыслим мы хоть и проворно, но довольно хаотично. Не знаю уж, сбой в программе происходит в момент преображения или ставится блок на неофита, чтобы жизнь простой не казалась, но как ни зазнавайся, а здесь мы людей почти не превосходим. Помогает опыт долгой жизни и более совершенный способ накопления информации, но не слишком сильно. Ну что делать, весь мир сразу никогда не прогнётся даже под правильно изменённого, обязательно останется упрямая прямая часть.

Я пытался идти от деталей, пробовал сразу объять целое, но итог расплывался как фига в тумане. Почему-то не только таинственные незнакомцы занимали моё воспалённое воображение, но лезли навязчиво в голову жестокие правила столичных игр и странное постфактум внимание к проигравшим. Не мог я игнорировать явные совпадения, слишком одновременно появились в моей жизни специалист по волшебным мышцам и обладатель оных, словно кто-то пихал меня под локоть и жужжал в ухо: подумай, ты сможешь.

А я не смог. Изучал взглядом постылые панели, соглашался с тем, что несомненно заварилась вокруг нешуточная каша, но вот прозреть цели всех движений вокруг не умел. Сказывалась долгая отстранённость от общего течения жизни. Земляне засадили в карантин всю планету, а вся планета обошлась точно так же с нами. Мы научились не обижаться на человеческую жестокость, но широта взглядов, точность понимания происходящего от нас незаметно ушла. Завелись в вампирах, как плесень в углах, местечковые спесь и урезанный кругозор.

Понапрягав напрасно все доступные мне извилины, да так усердно, что они, наверное, окончательно выпрямились от этой езды, я устал и рассердился. Голод не мучил, я и ту кровь что мне пожаловали пил просто впрок, зато раздражение росло и крепло. Я прищурился и посмотрел на дверь. Уверен был, что смогу высадить. День снаружи или ночь? Даже этого я не мог понять, натыкаясь каждый раз на упругую стену. Не ввергни эти люди меня в бессознательное состояние, я мог бы положиться на внутренний счётчик времени, который никогда меня не подводил, но они и здесь подгадили. Я ведь не коммуникатор, который и после отключения не теряет способность отсчитывать часы и минуты. Жаль.

А вот с ядом, который меня отрубил, я, как ни странно, разобрался окончательно: странная сложная вытяжка из ряда местных растений. Нашли-таки упорные люди аналоги чеснока и осины, хотя за отсутствием тут аутентичных земных растений никто не мог с уверенностью сказать, что нам они действительно вредны.

Ещё я, поразмыслив, сообразил, что состав, подействовавший как снотворное, вреда мне не причинил, а организм, однажды с ним разобравшись, мог быстро нейтрализовать воздействие в следующий раз. Научился противостоять. Как я это понял не скажу, потому что сам не понял. В голове иногда возникали голые, как я недавно, знания без предварительных логических основ. Поначалу я их побаивался, но постепенно научился доверять прозрениям и не раскаялся. Вампиры менялись, в них время от времени пробуждались непонятные силы и раскрывались резервы. Я не только в себе наблюдал прогресс, в других тоже, но полагал, что время терпит, пока вот не вляпался в это исследование, если его можно так назвать.

Я снова внимательно посмотрел на дверь, посверлил её взглядом. Кипело желание высадить преграду совсем и посмотреть не только то, что мне изволили предъявить с барского плеча, но и всё остальное. Ощущай я угрозу своей жизни, наверное, давно пустил бы в ход кулаки и прочие физические возможности, но со мной обходились довольно предупредительно и явно не намеревались чинить существенный вред. Сексуальное насилие ведь не назовёшь истязанием, тем более, что разрядку я получил качественную.

Мне бы успокоиться и налиться до краёв сиропом миролюбия, но как ни странно, именно гуманность этих психов особенно раздражала. Никаких тебе кандалов, не считать же за унижение пластиковые браслеты, ими и пользовались тюремщики лишь для того, чтобы себя обезопасить, а не мне специально досадить.

Почему я так жаждал пыток? Не ради них самих, конечно, а для того, чтобы ситуация прояснилась. Одно конкретное действие могло протереть грязное стекло неизвестности и поставить перед настоящим фактом. Меня останавливало от немедленного прорыва на волю, к знаниям стойкое нежелание бить этих пришельцев — не за что ведь было.

Я отвернулся, чтобы удержаться от искушения и вновь принялся перетирать жерновами разума зёрна вершившегося вокруг действа, но муки в итоге получилось так мало, что не хватило бы и на лепёшку. Жаль всё же, что изменение не прибавляет мозгов, я бы не отказался от полезного гостинца.

Вспомнилось вдруг, как внезапно нахлынули тогда перемены, какой внушали ужас. Я воспринимал себя чудовищем, жалким червём, блевотиной, исторгнутой захворавшим человечеством. Надо же! Хорошо ведь всё закончилось, замечательно просто, к чему тогда было кипешить? Впрочем, это сейчас все всё знают и каждому новичку найдётся покровитель и опора, а тогда пробуждение древнего зла (как нас обзывали экстремисты) пугало всех без исключения. Трагедия несчастных переселенцев грозила потрясти вселенную до основ. Не потрясла. Всё устаканилось ещё при жизни первого поколения. Карантин, войнушка, злые обиды и невозможность предсказать, кого пронесёт, а кого вынесет — случилось так много забот сразу, что мышление переселенцев без особых потерь настроилось на новую волну.

Каждый мог влететь в клыки и кровожадность, и каждый при этом хотел выжить. Это нас и примирило, не помню уже, что конкретно пробудило начальную рассудительность, но с тех пор мы уживались. Нет, время от времени вспыхивали всякие неприятности, возникали моменты, но стабильный порядок убирал их не замечая, как лопата гребёт мусор. Потому и не тянуло раздувать конфликт. Сейчас что-то изменилось, но учитывая набранный предыдущими поколениями опыт, я полагал, что само как-нибудь наладится, хотя и не горел желанием ждать.

То ли у пришельцев времени было — завались, то ли они решили гуманно дать мне отдохнуть от пуза, но я и выспался впрок, так что к тому моменту, когда Гессе опять бесцеремонно ввалился в мою комнату, успел не только вволю отлежать бока, но и привести себя в порядок после этого.

— Ну как? — спросил я добродушно.