– Ронни, посмотри, какой зайчик у меня в руках, – стала донимать мальчика няня-волонтер, добровольно работавшая в больнице.

– Ронни, не плачь! Смотри, как зайка может шевелить ушками!

Невидящими глазами Ронни посмотрел на игрушку. Это был надувной раскрашенный заяц. Ему показалось, что заяц высмеивал его. Этот резиновый заяц смеялся над его горем! Тогда мальчик, никогда не державший в руках даже игрушечного оружия, вдруг резко выставил в сторону зайца правую руку и выстрелил в него своим выпрямленным указательным пальцем.

– Паф! – коротко произнес Ронни, и надувная игрушка в руках женщины взорвалась, как от настоящего выстрела. Ошеломленная женщина выбежала из комнаты, оставив убитого горем ребенка одного в палате. Потом всё отделение приходило смотреть на Ронни, расстреливающий зайцев своим указательным пальцем. Свидетельница «расстрела» была верующей женщиной и поступила так, как подсказывала ей совесть: к Ронни был вызван священник, чтобы совершить над мальчиком обряд причастия. Женщина была крайне удивлена тем, что мальчик с охотой пошел в маленькую церковь при больнице. Ронни любил Иисуса, о котором в школе говорилось, что его тоже обижали. Бабушка Мария говорила, что Иисус любил своих обидчиков непонятной для мальчика любовью. Истории из жизни Христа нравились мальчику своей простотой. Ему нравилось, что Иисус был добрый и совершал чудеса.

Своей добротой Иисус Христос напоминал ему его бабушку Марию, любви которой ему порой так недоставало.

Мальчик пролежал в детском отделении городской больницы без малого две недели. Каждый день ему в вену вливали чью-то законсервированную кровь, ставили уколы в ягодичные мышцы и заставляли есть. В больнице Ронни общался только с мальчиками, и это было хорошо, они предают друзей. Многие из ребят тоже страдали бедностью красной крови, и у них тоже бывали носовые кровотечения. Если для мальчиков родители приносили то, что положено: фрукты и соки, то для Ронни каждый день мама готовила мясные котлетки и кормила ими сына, что совсем не полагалось по больничным правилам. Когда мальчику захотелось отведать жареный ростбиф, Альфонс понял, что сын пошел на поправку.

Такой наплыв больных детей с кровотечением, мог заставить задуматься докторов, что дети в Бельгии стали жертвой пролетевшего над страной радиоактивного облака, заряженного пылью разорвавшихся атомных бомб в Японии.

После выписки из больницы Ронни вместе со своей семьей переехал в новый дом, купленный Альфонсом в дачном поселке. Дом стоял за чертой города, на берегу морского канала. Вокруг поселка в те годы рос густой лес. Ронни был рад переезду, так как с притворщицей Диан ему встречаться совсем не хотелось. Услышав слова доктора о том, что из-за слабого сердца ему позволяется только сидеть да лежать, Ронни опять воспротивился врачебного приговору, жить по-старушечьи. «Как бы, не так», – сказал сам себе мальчик и начал, ступенька за ступенькой, покорять домашнюю лестницу. Наконец, состоялся его первый подъем на второй этаж, за которым последовал долгий спуск на исходную позицию. За первым последовал второй подъем, за вторым третий. Вскоре, при подъеме и спуске мальчик стал усиливать нагрузку, держал в руках по утюгу. Постепенно одышка прошла, и воодушевленный Ронни уже носился по лестнице, как метеор. Валентина радовалась выздоровлению сына, и скоро утюги сменились ведрами, полными угля, которые мальчик приносил домой из подвала.

Первое время после переезда в дом над каналом у Ронни не было друзей, кроме маминого отца, Маленького Франца, который тоже захотел жить поближе к семье дочери и купил в тех местах маленький домишко. С дедом скучно не бывало.

Маленький Франц гулял с внуком по лесу, учил его ориентации на незнакомой местности и способам выкорчевывания деревьев. Иногда Ронни засиживался допоздна, играя с ним в карты, и тогда ему приходилось возвращаться домой в полной темноте. Свет луны не проникал сквозь густую листву деревьев, и Ронни шел на ощупь по чуть заметной узкой тропинке, каждые пять-шесть шагов приседая от страха, прислушиваясь к таинственному шепоту леса. Его слух напрягался, как у собаки нюх, чтобы вовремя различить приближение злого человека или дикого зверя, но о его страхе никто не должен был знать. Какому мальчишке хочется прослыть трусом? Поэтому Ронни учился не бояться, идя по ночному лесу, и его оба деда, Большой Франц и Маленький Франц, любую пугливость выбивали из внука пинками да подзатыльниками.

– Стыдно мужчине в любом возрасте пугаться и кричать, как петуху недорезанному. Ты родился не у крестьянина в сарае, ты потомок знатного рода настоящих мастеровых, – внушали ему деды.

Старания Валентины откормить больного ребенка не прошли даром. Тело мальчика постепенно наливалось силой, и быстро набирало вес. Через какое-то время Ронни уже вновь мог сам постоять за себя, и с этого времени, как ни странно, у него стали появляться друзья, все высокие и стройные, как на подбор, хотя он был среди них самым маленьким, но его стойкий характер и необычная сила кулаков приносили ему уважение не только друзей, но и врагов.

Летние каникулы на новом месте прошли замечательно, и с началом учебного годы Ронни отправился в одну из лучших школ пригородного поселка, что находилась в двадцати километрах от дома. Эту школу Валентина выбрала по совету ее новых подруг, и в этой школе мальчика взяли на класс ниже, ведь школа-то была более передовой, чем прежняя. Школа при католической церкви «Братья по Любви» учила детей наукам еще с прошлого века. Так как обучение в школе находилось на высоком уровне, то и требования к ученикам были более высокие, чем в соседних школах, то Ронни не роптал. Все до единой школы казались ему тюрьмами, тюрьмами без решеток и наручников. Учеба его интересовала поскольку постольку, лишь бы его пораньше отпускали домой.

По правилам новой школы все ее ученики должны были каждое воскресное утро приходить на богослужение в церковь. Ранним воскресным утром ехал сонный Ронни на трамвае, чтобы получить на бумажке штемпель, от которого зависела его успеваемость. Постепенно Ронни невзлюбил не только школу, но и церковь.

Однажды, он шел в школьную столовую, где собирался съесть приготовленный мамой бутерброд, его подозвал к себе дьякон, который ставил школьникам печати о присутствии на воскресном богослужении. Ронни был уверен, что монах начнет его журить за повторный пропуск воскресной службы, хотя причина, по которой мальчик не приехал в церковь, была уважительной: утром он проснулся вовремя, но потом опять случайно уснул, а как следствие этого, не успел на трамвай. Спрятав вожделенный бутерброд в школьную сумку, мальчик робко подошел к дьякону и склонил перед ним свой курчавый чуб. Вдруг Ронни почувствовал мужские руки, гладящие его по голове. Мальчик вздрогнул от неожиданности и поднял на дьякона зеленые злые глаза. К чему такие ласки?

– Не бойся, сынок! – ласково сказал церковный слуга. – Я не буду тебя бранить. Я ведь прекрасно знаю, как нелегко вставать с рассветом, мой мальчик, но Богу это нравится, – от таких слов у Ронни чуть не вывалился язык от удивления. Он совсем не был готов к такому обороту событий. Его жалели за прогул?!

– Ох, сынок, я тебя так хорошо понимаю. Дай мне тебя пожалеть! Садись ко мне, мой хороший мальчик, сюда, на коленки.

Тут дьякон крепко ухватил Ронни за плечи и с силой посадил его на свои острые коленки. Мужские дрожащие руки заскользили по телу мальчика. Почувствовав их прикосновение, Ронни зайцем вскочил с колен и отпрыгнул от дьякона на безопасное расстояние.

– Никакой я вам не «сынок»! – сказал и был таков. У Ронни уже давно имелся план побега. Поэтому, недолго думая, парнишка обезьянкой переполз через ограду школы, ворота которой были весь день на замке, и побежал домой, не дожидаясь трамвая.

Вечером Валентина рассказала мужу о том, что узнала от сына, и Ронни перевели в школу, в которая располагалась на окраине города. И в этой школе мальчика записали на класс ниже, так, на всякий случай, чтобы не повредить общей успеваемости школьников. Впрочем, любви к знаниям у Ронни от перемены ее месторасположения так и не появилось. Учение давалось ему легко, кроме грамматики, а тут еще по программе ученикам старших классов было положено изучать французский язык.