– Поделом этой Верке достанется! Ишь, что удумала! Сбегать из детского сада, никому это не дозволено! – думала она про себя.

– Ой, я ведь не спросила разрешения пойти домой! – всполошилась Вера, но было уже поздно что-то менять.

– Ждать наказания лучше с закрытыми глазами, – решила она, но от страха ее глаза почему-то, наоборот, широко раскрылись.

Вдруг из строя вперед вырвалась мама! Она бежала к дочери с вытянутыми вперед руками, еще не веря, что видит ее живой и здоровой. За мамой ускорил шаг и папа, и тут глаза проказницы крепко зажмурились.

Веру не наказали, а чуть не задушили в объятьях ее родители, только воспитательница строго качала головой, зато мама, целуя дочку, всё приговаривала:

– Ну, что же ты натворила! Ну, как же ты могла так поступить?! Это же так опасно! А если бы с тобой что-нибудь случилось?

– Мамочка, со мной ничего не могло случиться, ведь я всё время бежала, со всеми здоровалась и ни с кем не разговаривала! – успокаивала ее Вера, гладя мамины пышные волосы.

Когда воспитательница ушла на работу, мама повела девочку домой. Папа шел рядом и молчал, но лучше бы он ругался. Потому что от его молчания Вере было нехорошо, как-то совестно. Девочка сожалела о том, что она огорчила маму и папу, а ведь они так сильно любили ее, так боялись ее потерять, а она совсем не подумала об этом, принимая свое первое взрослое решение, которое оказалось серьезным проступком.

– Хорошо, что я еще не взрослая, – успокоила себя Вера лежала на своей кроватке, и желтая луна улыбалась ей в окно. На этой хорошей мысли сон ее сморил девочку, и в ту ночь ей приснилась вислоухая собачка, которая давала себя погладить.

На следующее утро ее опять привели в садик родители. На заборе, по-прежнему, висела калитка, но она была уже на замке. Калитка была совсем не виновата в том, что Вера сбежала домой без разрешения взрослых, это был ее выбор.

Так как Вера имела несчастье родиться 13 декабря, то ее мама посчитала нужным, продлить дочери пребывание в детском саду еще на один год. «Лишний год в детском садике пойдет девочке только на пользу», – решила мама, а то, что решалось мамой, не обжаловалось даже в мыслях у ее детей.

Вериным сверстникам были устроены праздничные проводы в школу, и для них наступили летние каникулы, а Веру перевели в другой детский сад, и каждое утро ее водили туда, куда не шли ее ноги.

В новом саду девочку не любили. Оказалось, что ее можно было не любить! Она так старалась всем понравиться, быть доброй и послушной, но для воспитателей она была и оставалась только дополнительной обузой. Никакому ребенку не понравиться идти туда, где его не встречают с радостью, и у Веры пропало желание просыпаться по утрам.

– Мама, я скоро заболею и, наверное, умру, – предупреждала она маму во время сборов в детский сад, но мама отводила ее в чужой детский сад, чтобы ее дочь училась жить там, где ее не любят. «Может быть, моя мама тоже перестала меня любить? – думала девочка печально в тихи       час, когда хорошо думается, но, когда мама забирала ее из садика домой, и от ее усталой улыбки, от запаха духов «Красная Москва», от ласкового взгляда маминых синих глаз Вера забывала все думы и еще больше любила свою маму.

Дети в детском саду не брали Веру в свои веселые игры, потому что для них она была пришлой девочкой. Чувствуя себя отвергнутой, Вера прекрасно играла сама с собой, это у нее хорошо получалось. Только, когда после прогулки дети шли в группу, то никто не хотел вставать с ней в пару, тогда ее одиночество бросалось в глаза всему свету.

В это же время девочка невзлюбила свое тело, которое развивалось не по годам быстро. Другие девочки рядом с ней казались дюймовочками, а Вера выросла раздобрела, и сама себе напоминала растолстевшую жабу. Даже мама стеснялась ее быстро растущей груди и сшила тугой лифчик с бретельками для длинных чулок. Этот лифчик было больно носить, но Вера терпела, чтобы не огорчать маму. Девочка понимала, что она взрослеет, и что, если она будет взрослеть такими темпами, то к окончанию школы превратиться в бабу Бабариху, с грудью до пупка и бородавкой на щеке.

– Уж лучше превратиться мне в лягушку-царевну, – вздыхала Вера про себя, – тогда никто меня не узнает, и маме не будет стыдно за свою «золотую рыбку».

Но лягушка-царевна в ее фантазиях от поцелуя заблудившегося в дремучем лесу принца быстро превращалась в прекрасную плоскогрудую царевну с белокурыми кудрями, одетую в пышном бальном платье и в хрустальных туфельках на ногах.

Наступило лето. Воспитатели стали оголять детей для солнечного загара, и тугой лифчик пошлость снимать, и теперь каждый мог посмеяться на выросшей грудью Веры, которая под насмешливые взгляды других детей, была готова со стыда провались провалиться под землю. Вот, тогда она возненавидела мальчишек, они показывали на нее пальцами, их беззубые рты растягивались до ушей в ехидной улыбке. Что улыбки могут быть такими гадкими, Вера до этого времени не подозревала. Девочка не могла себя защитить. В полной беспомощности она прикрывала ладонями свою грудь и шаг за шагом пробиралась к кустам, где и проводила всё время, отведенное для прогулок.

Однажды, когда Вера играла в кустиках, окружавших игровую площадку, к ней подошла еще более новенькая девочка, чем она. Эту девочку звали Софой, ее тоже раздели до трусиков, но, в отличии от Веры, ее округлую грудь покрывали черные блестящие волосы. Теперь девочки могли играть вместе, и им было хорошо. Оказалось, грустить вдвоем было гораздо веселее, чем в одиночестве.

Под сенью летних деревьев они мечтали о наступлении осени, когда придёт пора идти в школу и навсегда забыть этот недобрый к ним детский сад.

Софа была кроткой и доброй. Верины рассказы Софа слушала с удовольствием. В ее больших и удивительно выразительных глазах Верины истории оживали. Такого замечательного слушателя у Веры еще не было.

– Софа, тебе страшно? – с удивлением спросила Вера подругу, видя, как та трясется от ее рассказа о пирожках, в начинке которых был обнаружен детский ноготок.

Этот рассказ Вера впервые услышала от мамы и не на шутку испугалась. Время было вечернее и за окном стояли густые сумерки. Мамин вкрадчивый голос рисовал в воображении девочки ужасную историю похищения маленького мальчика и жуткую картину расправы над ним. От таких вечерних рассказов страх холодил сердце Веры и становился ночным реальным ужасом. Вечером всегда страшные истории кажутся страшнее, чем днем, когда светит солнце и поют птички, но маме хотелось пугать дочь именно вечером, когда весь мир медленно погружался в ночной кошмар.

Однажды, мама после очередного рассказа о убийстве маленькой девочки отправила дочь ее в темный зал, принести стул для папы, потому что настало время ужина. В темном зале оживали истории насилия над маленькими детьми. Ватными ногами входила девочка в темную комнату, словно в гости к Кощею Бессмертному. Кощей выжидал момент, чтобы схватить ее мертвой хваткой и вырвать из груди ее бьющееся от страха сердце, а потом разорвать Веру на кусочки и оставить на память родителям только ее маленькие ноготочки. Прежде всего у девочки пропал голос, потом она перевоплощалась в того мальчика из маминой истории, которого никогда уже не позовут на ужин, потому что мертвым есть уже не хочется.

– Зажги свет! – донесся до нее заботливый голос брата из кухни. Дрожащими руками Вера нашла выключатель, и нажала на кнопочку. Комната тут же озарилась светом от люстры под потолком. Кощея не было. Вера схватила стул и бегом умчалась на кухню.

– В зале был настоящий злодей. Я его боялась, значит, он был. Но я зажгла свет, и он пропал. Может, он сам боится света? – думала Вера позже, когда в ночной пижаме лежала в своей пружинистой кровати.

– Сейчас я его не боюсь, хотя и темно. Значит, сейчас его в комнате нет.

Она посмотрела на кровать, что стояла напротив, где ворочался брат Саша, потому что ему было совсем не страшно.