Веру водили по классам. Она стояла перед старшеклассниками, которые сидели за своими партами и внимательно смотрели на незнакомую им девочку, на ее маму, на женщину в милицейской форме и на директора школы, которого все знали в лицо. Когда Вера выбрала жертву в виде высокого рыжего мальчика, то ее не мучили угрызения совести. Его дальнейшая судьба Веру уже не интересовала. Ей было всё равно, что будет с ним и что будет с ней. Пусть ученики в школе смеялись ей вслед и крутили пальцем у виска, когда мама за руку вела ее по коридору, а она не опускала глаз, потому что они не знали того, что знала одна она.

Во-первых, они не знали, что у нее есть внутреннее сердце, которое стало ее большим секретом, этим сердцем она видела мир не так, как другие дети. Во-вторых, никто из школьников не догадывались о том, что это счастье, просто ходить в школу. Многие из них приходили в школу недовольными, учились из-под палки, а Вера приходила в школу отдыхать от домашнего кошмара.

Незаметно наступила зима с морозами и снегами. Теперь мама боролась с теми негодными дяденьками, которым Вера давала себя трогать в теплом подвале. Мама била дочь под громкую музыку телевизора, применяя для битья старый шланг от стиральной машины, который не оставлял синих пятен на ее теле. Иногда, Вера сутками сидела закрытой в комнате, она не могла видеть через замерзшее стекло улицу, но веселые голоса идущих в школу детей радовали ее, эти голоса напоминали ей о детстве, которое больше к ней не вернется.

Уже то, что руки ее были не связаны веревкой, было для девочки, если не счастьем, то большим облегчением в жизни. Самым мучительным испытанием для девочки привязанной к стулу бельевой веревкой было по-прежнему ожидание прихода мамы, чтобы та повела ее в туалет.

В канун Нового Года Римме видимо надоела эта борьба с невидимым врагом, тем более что Вера стала очень покладистая, поэтому она решила сберечь «остаток» ее девичьей чести операционным путем. Это был обычный зимний вечер, за окном трещал мороз, Веру положили на спину на стол в детской спальне, ее ноги были широко раздвинуты и привязаны к столу. Настольная лампа освещала промежность девочки и нежное тепло исходило от нее. Потом мама что-то сшивала у Веры внизу живота, сидя между ее бедрами. Когда игла прокалывала кожу было больно, но стыд был гораздо сильнее этой боли. Стыд перекрывал боль, и у девочки кружилась голова от отвращения к самой себе. Когда все закончилось Веру уложили на диван в зале, где мирно мигал в углу черно-белый телевизор. Мама нежно укрывала ее одеяльцем и кормила из ложечки куриным супом. Это было давно забытое удовольствие, которое вместе с супом разливалось по всему телу девочки и проникало так глубоко, что достигало даже ее внутреннего сердца. Как же она соскучилась по заботливым материнским рукам. Это был самый прекрасный вечер, вечер ее мечты.

После Нового года Римма стала работать врачом в детском саду, и после школы забирала Веру к себе на работу, где девочка играла среди детей и на какое-то время забывала свою настоящую жизнь. Иногда, Римма опять начинала мучить дочь подозрениями, а после допроса она вместо палки брала шланг от стиральной машинки, от ударов которого не возникало синяков. Постепенно Вера стала привыкать к этому существованию в маминой тюрьме, зато теперь она с большей силой научилась ценить минуты затишья в своей жизни. Друзей у нее не стало, а гуляла девочка только с папой.

Наступила весна, стало пригревать солнце и чувствовалась, как в природе зарождалась радость от пробуждения от сна. Сугробы таяли, превращаясь в прекрасные ледяные замки, и Вера могла часами любоваться их острыми башенками, резными балкончиками и узорчатыми окошечками. Жаль, что с наступлением весеннего тепла ледяные замки проседали и становились бегущими ручейками. Когда зажурчали весенние ручьи, то Вера боялась пропустить появление первой травинки, которая неожиданно выпрыгнет из-под земли, такая нежная и такая зеленая, потом зажмуриться от солнца и улыбнется ей и всему миру.

Был радостный погожий денек, когда Вера с папой пошли гулять к старому дому, где когда-то жила она и ее друг Булат. У Веры появилось странное чувство потери, когда она увидела, как весело играют незнакомые дети в ее старом дворе. Вера не была на них в обиде, только ее внутреннее сердце очень затосковало. Потом в скверике она качалась на качелях, и слышала тихое пение ветерка. Когда папа вел ее домой, то говорил больше он сам, а Вера с удовольствием слушала его рассказы о звездах и вулканах, о морях и океанах. Когда они, довольные прогулкой, пришли домой, их встретила у порога мама, глаза которой глаза светились холодно-синим светом. «Сейчас начнется…» – только и успела подумать девочка, приготовившись к обвинению, но папа загородил ее от мамы.

– Римма, успокойся. Я сам свидетель! Никто не прикасался к Вере!

– Тебе нельзя доверять ребенка, простофиля! – набросилась она на него с кулаками, но папа поймал мамины руки в свои руки и еще раз спокойно проговорил:

– Никто не прикасался к Вере. Она невиновна.

– Ах, так! – закричала на весь дом мама. – Я вам устрою гуляние!

Высвободив свои руки, она толкнула дочь в комнату и закрыла дверь на замок. Папа остался по другую сторону двери. В этот день мама била Веру палкой и била особенно жестоко, от удара сломался ее палец, а папа что-то кричал за дверью. Необычно злое чувство охватило девочку, это была ненависть к своему отцу. Он хотел правды! Кому нужна была его правда, когда у Веры не было силы жить! От боли потемнело в глазах, боль становилась невыносимой, а мама продолжала бить ее несчастное тело, потом Веру вырвало прямо на пол. Поскользнувшись, она упала и осталась лежать, покорно скрестив избитые руки на груди.

– Да, да! Мама, всё было, как ты говоришь! Всё было, как ты говоришь! – быстро-быстро забормотала Вера, – А ты, там за дверь, ты, замолчи! Замолчи, это я приказываю тебе!

Володя растерялся и притих, притихла и Римма, увидев, как покалечена и как несчастна ее любимая дочь. Это был самый страшный день в Вериной жизни. День, когда она поняла, что никто, никто на свете, не может ее защитить! Папа перестал быть героем ее жизни, теперь надеяться было не на кого.

– Ленину тоже не нужны такие вруньи, как я!

Последняя надежда погасла в ее жизни.

Вот уже несколько месяцев Вера с мамой жили в сибирском городе Барнауле, где никто не знал, что Вера потеряла «девичью честь», и это успокаивало ее маму.

Перед отъездом в Россию Римма опять положила дочь на стол в детской комнате и под светом той же настольной лампы расшила между ног девочки то, что было ею не так давно крепко зашито, но на этот раз после операции несчастная Верочка не получила причитающуюся ей порцию ласки. Зато она была рада-радёшенька, что могла ходить в туалет, как все нормальные дети, и от ее нее не исходил противный запах застоявшейся мочи.

Римму и Веру приютила семья ее старшего брата Леонида. Жену брата ласково звали Арочка, хотя она была совсем не ласковой, а очень строгой и неулыбчивой тетей.

Тетя Арочка была вторым маминым кумиром после Джейн Эйр, которой Вера искреннее сочувствовала. Отрывки из книги о судьбе этой сиротки Джейн мама читала дочери в поезде, когда они ехали в чужой край, чтобы начинать вдали от дома жить заново, но уже без папы и без Саши. Вообще-то, девочке было безразлично, где ей теперь жить. Если честно сказать, не интересовал Веру ни незнакомый город, ни ее очень близкая родня, ни какая-то книжная Джейн Эйр. Она не нуждалась в дружбе с одноклассниками и не хотела ни с кем говорить ни по душам, ни по пустякам. Девочка уже научилась хорошо жить в самой себе и хорошо общаться со своим верным внутренним сердцем. Только две вещи сохранила ее память из череды этих черных дней.

На первом месте была сосиска. Сосиска, которую подавали на обед в школьной столовой, была нежной и очень тоненькой. Она аппетитной короной украшала горку из желтого картофельного пюре. Об этом лакомстве Вера мечтала уже с самого рассвета, еще перед уходом в школу. На большой перемене она бежала в столовую, там стояла в очереди за обедом, ни с кем не говорила и по сторонам не глядела. Когда подходила ее очередь получить тарелку с дымящимся картофельным пюре и отварной сосиской, девочка уже не успевала сглатывать слюну. Сначала Вера быстро съедала недосоленное картофельное пюре, при этом она ни на мгновение не отводила взгляда от сосиски, потом брала сосиску двумя пальчиками, отводя мизинец в сторону, и любовалась сосиской какое-то время на расстоянии, вдыхая аппетитнейший мясной запах. Прокалывать сосиску вилкой девочке казалось кощунством. Разглядев сосиску, как диковинку, привезенную из заморских стран, девочка отправляла ее в рот. При откусывании сосисочной верхушки капли чудесного мясного сока, попадая на язык, вводили девочку во вкусовой трепет. Но кушать сосиску медленно, смакуя каждый кусочек, у Веры получалось недолго. В какой-то миг с ней происходили странные вещи, и сосиска быстро проглатывалась, не утоляя голод девочки. Зато шкурку от сосиски можно было жевать долго-долго, и весь последующий урок ее пряный мясной вкус улучшал настроение Веры.