– Так, – сказала она строго, – Ты эту глупость выбрось из головы, потому что это не твое дело. Ты девочка, которая потеряла честь, и ты за это будешь наказана папой, когда он приедет домой. А теперь без лишних слов иди спать в Сашину кровать.

Папа приехал на следующий день после этого разговора. Перед ужином Вера добровольно легла на ковер и приготовилась перенести десять положенных ударов ремнем за потерю девичьей чести. Папа бил ее не пряжкой, как брата, а ремнем, но бил с силой. Вера не плакала и не стонала, она хотела лишь одного: прощения и возврата к прежней жизни, возврата в свое детство, но детство к ней так и не вернулось.

Теперь Римма постоянно находилась рядом с дочерью. Она взяла отпуск на работе, чтобы оберегать Веру круглосуточно, но ей это не удавалось, Вера разочаровывала ее всё больше и больше. Страх опять вернулся к Римме, и он оказался сильнее, чем любая надежда на благополучный исход исправления ее детей. Ровно через две недели после приезда папы домашнее спокойствие взорвалось от ее истошного крика.

– С кем ты ходила за угол школы? Или это случилось с тобой в туалете? – выпытывала мама ужасную «правду» у дочери. Вера не понимала, что как ей ответить правильно, и отвечала невпопад. потом ее избила уже мама, она ее била тем, что попадалось ей под руку.

– Да! Нет! Нет! Да! – выкрикивала девочка, защищая руками свою голову. Когда мама схватила палку, то увертываться от ударов было труднее и на ее на теле появились кровоподтеки. Вера от рыданий уже не могла произнести ни слова, и перестала себя защищать. Потом мама успокаивалась, положила палку на видное место и выключила телевизор, по которому шла развлекательная программа.

– Что разлеглась на полу? Не хочешь признаваться, будешь битой! А теперь ядь на стул и говори мне правду. Ты убегала с мальчиком за угол!

Девочка послушно кивнула.

– Он тебя трогал и надругался над тобой!

Вера опять послушно кивнула головой.

– Завтра мы пойдем в милицию, и ты там расскажешь свой позор.

– Хорошо, мама, – прошептала девочка вспухшими губами.

Довольная признанием дочери, Римма отправила ее в ванну, чтобы та привела себя в божеский вид, а потом стала готовить ужин, Вера покорно сидела на стульчике рядом, хотя кушать она не хотела, очень болела голова. Пришедшему Володе очень не понравился несчастный вид ребенка и после ужина он сразу отправился спать.

Вера видела, что папа устал и был рад, что ее воспитанием занялась мама. Она сочувствовала своим родителям, ведь они считали ее очень плохой девочкой без чести, а любить такую нехорошую девочку им трудно. Когда и папа перестал ее любить, то он уже рассказывал ей о звездах, о притяжении Солнца и Луны, а только вздыхал и проходил мимо.

В милицию мама привела Веру ранним утром следующего дня. На девочке было одето школьное платье, закрывающее ее руки и шею, на голове был повязан шарфик, из-под которого торчали две длинные косички. Каждое движение вызывало боль во всем теле, но она терпела, как того хотела мама. У женщины-милиционера, с которой мама вела беседу, были добрые светло-зеленые глаза. Эта доброта совсем не сочеталась с ее темно-синей строгой милицейской формой. Милиционерша смотрела на маму с явным неодобрением, но вежливо слушала и что-то записывала на листок. Вере так хотелось довериться этой женщине и рассказать всю правду, которую она знала, но тогда бы она предала свою родную маму, поэтому она молчала и смотрела в окно, за которым пели птицы. В тайне девочка гордилась своей мамой, сильной и умной, которая проведет любого милиционера.

Неожиданно тетя-милиционер обратилась к самой Вере с вопросом, который та проворонила.

– Всё правильно. Всё так и было! – с готовностью ответила она на всякий случай.

– Что правильно? – милиционерша вдруг улыбнулась девочке и повторила свой вопрос: – Ты готова завтра пойти со мной в школу и показать нам мальчика, который трогал тебя в туалете?

Тут Вера растерянно посмотрела на маму.

– Конечно, она покажет нам этого мерзкого мальчишку! – ответила мама за дочь, и Вера утвердительно кивнула головой, больше не сказала ни слова, ни в милиции, ни по дороге домой, ни дома. Она теперь хорошо умела молчать, в молчании хорошо думается, а думать девочке было необходимо. Октябренок не может предать того, кто не виноват, даже, если ее убьют! Нет, Вера не станет искать невинного мальчика, который виноват только в том, что у него впереди висят три «коричневые колбаски».

Настало утро.

– Мама, я не пойду в школу. Я не знаю того мальчика, о котором ты говорила в милиции. Я не могу его выдумать.

Уверенный отказ дочери остановил Римму, которая уже перешагнула порог дома. Девочка упрямо стояла у тумбочки с телефоном, спрятав руки за спиной, и спокойно смотрела перед собой. Такое сопротивление Веры надо было сломить во чтобы-то ни стало, потому что ребенок не может знать той беды, от которой ее уберегают взрослые люди, а Римма ради спасения дочери жертвует своей работой, своей репутацией!

– О, это отцовское упрямство я в тебе переборю, чего бы мне это ни стоило?

Бросив на тумбочку ключи от квартиры, Римма зашла в дом и закрыла за собой дверь.

– Раздевайся! – приказала она. Вера медленно раздевалась и слышала, как мама милым голосом объясняла милиционерше по телефону, что ее дочь серьезно больна. Когда девочка натянула на себя домашний халатик, мама повела ее в свою спальню, в ее руках был кухонный нож и бельевая веревка.

– Вытяни руки! – потребовала мама, и девочка послушно вытянула перед собой, но мама сильным движением завела ее руки за спину и связала веревкой. Вера повернула голову назад, чтобы понять, что с ней будет дальше, и все поняла, ее родную маму погубила нечистая сила, а злая колдунья приняла ее обличие и обманула папу, став ему женой, а ей с братом мачехой! Горько стало на ее душе и слезы посыпались из глаз девочки от жалости к настоящей маме, которая, как в сказке, замерзает на дне пруда, опутанная сине-зеленой тиной. Из этой страшной сказки Веру вывел резкий толчок в грудь, и она неуклюже упала на пол, оказалось, что и ее ноги были связаны бельевой веревкой.

– Если ты живешь, как собака, своим телом развлекаешь других собак, то и живи, как собака.

Это было последнее, что слышала Вера. Дверь в спальню закрылась на замок, и Верочка осталась лежать на полу одна-одинешенька. Горькие рыдания сотрясли ее детское тело, и ее сиротская душа совсем поникла от горя.

Вера уже теряла счет дням и ночам. Наверное, прошла неделя с тех пор, как ее бросили на пол в маминой спальне. Если папа днем был дома, значит, наступили выходные дни. Папу она видела мельком, когда ходила в туалет. Он сидел обычно на кухне и даже украдкой не смотрел на Веру, так она была ему противна. Девочку никто теперь не расчесывал и не умывал. В каждой комнате были вставлены замки, чтобы никто-никто в мире больше не надругался над ней. Папа пытался заступиться за дочь, и мама переставала развязывать Вере руки перед едой. Оказывается, кушать без рук очень трудно для человека. Девочке приходилось лизать языком кашу с блюдца, поставленного перед ее носом, как собачонка. Это у нее получилось, но пить языком она так и не смогла.

У Веры было много времени думать и о своей собачьей жизни. Раньше она жалела собак, но теперь девочка поняла, что собачья жизнь совсем не такая уж плохая. Они бегают по городу, кусаются, если их обижают, и у них очень ловкий сильный язык, которым можно хорошо пить воду или молоко. Веру мучила жажда, но пить она боялась, потому что для нее стало пыткой терпеть до того времени, когда мама поведет ее в туалет. Онемевшие руки не могли быстро двигаться после освобождения от веревки. Нужно было какое-то время переждать, чтобы они опять начали подчиняться воле девочки, и капли мочи непроизвольно стекали по ее ногам еще до того, как она садилась на унитаз. Конечно, это очень не нравилось маме. Когда Вера впервые пописала в трусы прямо на полу в маминой спальне, а потом долго лежала сначала в теплой, то она уже не сомневалась, что для нее настала собачья жизнь. Конечно, она была не милым белым пуделем, а жалкой побитой дворняжкой, которая виляет хвостом и ползает на своем брюшке, выпрашивая у прохожих обглоданную косточку или маленький кусочек хлеба. Чтобы совсем не сделать собакой, девочка решила пойти в школу и указать на кого-нибудь мальчишку, кто тоже станет жертвой ее собачьей жизни.