– Тетя Лиза, эту девочки нашли взрослые дяди? А сколько лет было этой девочке, у которой от телеги с бревнами отвалилось колесо?

В этот момент Вере вдруг сделалось страшно, ведь на месте той несчастной девочки могла очутиться, и она сама. Как такое могло случиться в стране, где все дети должны быть счастливыми. Перед глазами Веры уже вырисовался дремучий лес. Потерявшие листву деревья тревожно постукивали голыми ветками, отодвигая приближение ночи, но стоящие вдоль дороги высокие сосны хмурились на тощую лошадку, которая отказывалась тащить телегу, нагруженную бревнами, потому что от телеги отвалилось колесо.

Лошадь выбилась из сил и приготовилась стоять в лесной чаще вечность, ее голова и хвост опустились до земли. Из-под опухших век старая лошадка виновато поглядывала на худенькую девочку, которая представлялась Вере очень похожей на нее, только более худой. А бедная девочка дрожала от холода, и ее не согревало пальтишко, сшитое тетей Лизой из старого мужского костюма. Отчаянно пыталась она закоченевшими руками приставить отвалившееся колесо к телеге, загруженной бревнами, но это ей никак не удавалось. Маленькие пальчики бедняжки отмерзали, и она умоляюще смотрела то на темнеющее небо, то на уставшую кобылку. Что могло стать с девочкой, если никто не спешил ей на помощь? Вера могла только догадываться об этом. Ведь ночью лес цепенел от холода и тьмы, в нем нельзя было оставаться живому человеку, тем более ребенку.

– Как звали эту девочку? Что с ней случилось дальше? Ее не спасли? – эти Верины вопросы остались без ответа. Тетя Лиза и ее подруги с удивлением и тревогой посмотрели на Веру и снова перешли в разговоре на немецкий язык.

– Лучше бы я молчала! – подумала девочка про себя, вспомнив мамин совет о пользе молчания. О том, что же дальше случилось с этой незнакомой ей девочкой, Вера так и не узнала. Но, если честно, Вера боялась это узнать.

Вечером, когда за Верой пришла мама, тетя Лиза передала маме тарелочку с золотистым ободком, на которой весело уместились четыре окрашенные яйца. Это были пасхальные яйца, которые надо было есть в воскресенье утром. Тогда девочка еще не знала, что такое Пасха, и почему только воскресным утром надо есть крашеные яйца, как и не знала, что ее счастливое детство скоро оборвется …

Лежать на полу с каждым часом становилось всё невыносимее.

Ночь тянулась так долго, что казалась, ей не будет конца. Теперь Вера вспоминала о девочке, оставленной в лесу, со злой завистью. Та девочка, забытая взрослыми людьми в лесу, имела выбор. Она могла бежать, кричать или просто тихонько замерзать рядом с покладистой серой лошадкой, тоскуя по своих родителях, а у Веры даже такого выбора не было. Она лежала на полу со связанными за спиной руками, связанными ногами, и ждала рассвета. Даже умереть у нее не получалось, хотя этого она очень хотела, потому что со смертью ее не станет ни для родителей и ни для мучений.

В темноте комнаты Вера могла различить силуэт кровати. Пружины кровати уютно прогибались под маминым телом. Мама тихо посапывала во сне, сонно вытягивая из-под одеяла то руку, то ногу. Образ спящей мамы на мягкой кровати был притягателен и недосягаем, как потерянный праздник. Веру мучило осознание того, что она раньше не ценила всю прелесть сна в настоящей кровати.

Как она могла не наслаждаться мягкостью своей койки или уютом роскошного дивана? А теперь все, что ей досталось от жизни – это лежать на полу, чувствуя, как деревенеет тело, и завидовать маме, которая даже не радовалась тому, что может нежиться под одеялом и видеть сны. Смотреть на маму Вера не могла долго, потому что немела шея и голова бессильно падала на пол, и ее взору открывался только высокий потолок в маминой спальне, по которому чередой ходили лунные блики.

Что же случилось с ее жизнью?

Всё было так чудесно. Вера закончила свой первый класс отлично, только по рисованию у нее стояла четверка. Впрочем, и этой четверке девочка была рада, потому что рисование представлялось для Веры очень скучным занятием. Ей всегда было жалко тратить свое детское время на раскрашивание груш и яблок, не имеющих вкуса, на кропотливое выведение узоров на боках у небьющихся вазах, ей совсем не хотелось рисовать под одиноким деревом маленький домик, двери которого никогда не откроются для веселых гостей. Хорошо, что перед сдачей рисунков Анне Ивановне мама их подкрашивала, это придавало им более нарядный вид.

Верины первые каникулы тоже прошли хорошо: с веселыми играми во дворе и с редкими, но замечательными выездами семьи на озеро, что находилось в семидесяти километрах от города. Эти поездки были всегда волнующими событиями в жизни Веры и ее брата Саши. С раннего утра мама жарила пирожки с картошкой и капустой, варила яйца для пиршества на природе. Потом сумки, набитые до отказа вкусной едой, переносились из дома в багажник автомобиля «Москвич». Когда все приготовления заканчивались, всё семейство усаживалось в салон папиной персональной машины с Петром Петровичем за рулем, (Петр Петрович был бессменным папиным персональным водителем и другом семьи Шевченко), и отправлялось в дальний путь. По дороге пелись бравые революционные песни, песни военных лет, а также детские песенки, которые, благодаря папиному сильному голосу, звучали очень задорно. «Мы едем, едем, едем в далекие края…»

Вера любила в этих поездках сидеть у окна, видеть, как все вокруг радуется жизни, но это разрешалось только ее брату, как более ответственному за свое поведение. Родители не доверяли cвою непоседу дочь дверцам машины, но это Веру не огорчало, сидя между папой и братом на заднем сиденье, она могла любоваться выгоревшей под солнцем степью через лобовое стекло автомобиля.

Степь казалась бесконечной, она разлеглась от края и до края, и путнику укрыться от солнцепека было негде. Вера подозревала, что за дальними оранжевыми сопками начинался другой мир, где проживали жили сказочные герои из рассказов Бианки, поэтому она смотрела себе под ноги, чтобы случайно не раздавить веселых человечков.

Проезжая степной дорогой, путники увидели странные постройки, огороженные колючей проволокой, за которой прогуливались женщины, одетые в одинаковые курточки синего цвета и с голубой косынкой на головах.

– Вера, перестать таращиться в окно. Эти женщины – враги народа и преступницы! Они наказаны! – строго сказала мама, но девочка ее не послушалась.

– Как же много на свете нехороших женщин! – удивилась Вера и испугалась не на шутку вспомнив страшные мамины истории. Тревожно стало у нее на душе.

– Здесь только женщины, а преступников-мужчин значительно больше! Они сидят в тюрьмах за железными решетками, – уточнил ситуацию всезнающий Саша.

Взрослые молчали. В салоне машины, взбирающейся на сопку, слышалось натруженное гудение мотора и посвистывание степного ветра. Но, когда за сопкой открылся вид на голубое степное озеро, хорошее настроение выходного дня вновь вернулось в семью. Настроение было такое хорошее, что его не смогли испортить ни дождик, ни гроза, и ни ураган. Дети купались, играли в мяч и просто гуляли по траве в поисках клада с несметными сокровищами.

Иногда в озере купалась и мама. Папа учил ее плавать. Он говорил, что мама может плавать только по-собачьи, и Вера верила этому, видя, с каким ужасом в глазах мама бултыхалась в воде.

Возвращались домой они под вечер. За окном сгущалась сумерки, а в их дребезжащей на ухабах машине звучали песни о любви. Их пела мама тонким родным голосом. Ей тихим эхом вторил ей папа, на руках у него засыпала от усталости и счастья Вера, но теперь это счастье, быть ребенком, осталось в прошлом.

Вера, преодолевая уже привычную боль в костях, усилием всего тела перекатилась на другой бок, теперь ее голова была повернута к окну. Луна уже уползла с неба, и за окном царила тьма. Вера тихо, чтобы не разбудить маму, вздохнула. Свет потух в ее жизни такой же глубокой ночью, как эта. В ту ночь ее разбудили не осторожные руки мамы, будившие ее каждое утро перед школой, а дикий визг брата Саши. Этот визг даже сейчас дрожью прошелся по ее жилам. И то, что с ней случилось потом, не было сном, когда можно проснуться и улыбнуться рассвету, потому что оно стало началом Вериного медленного умирания. И теперь рассвет не радовал девочку. Он был просто дребезжанием света, означавшим, что подходит время, чтобы пойти в туалет. Каждый рассвет встречала она с надеждой, что он будет последним в ее, Вериной, биографии.