— Официально просто погуляем, — жмёт плечами Том, пока загадочная улыбка не желает покидать его губы.

Официант приносит наши блюда, размещая их по столу, и я решаюсь не выпытывать ничего дальше.

Не зная, на чём остановить выбор, мы слепо доверились официанту, и согласились на предложение для меня в виде навратан корма и сабджи для Тома. В итоге напротив Тома расположилась тарелка с блюдом, похожим на овощное рагу, я далеко не ушла, получая что-то похожее, но с ореховым ароматом.

Как только первая вилка достигает рта — закрываю глаза и мычу. Нежность и приятные вкусы начинают кружить голову. Моя вторая бела в том, что я не растягиваю удовольствие, а сметаю всё и сразу. Попутно успеваю воровать из тарелки Тома, а он пару раз из моей. Это мелочи жизни. Кажется, что приезжая в другую страну, мы желаем распробовать её на вкус. Дело касается не только традиций и какой-то истории, но и того, что она может дать и рассказать о себе в форме еды. Индия одна из тех стран, что придерживается древних традиций и культуры, хотя новшества наверняка успели внедриться в её жизнь.

Кафе мы покидаем сытыми и довольными.

Тёплый вечерний сквозняк теребит подол сарафана, когда мы медленно шагаем по заполненным улочкам. Оказывается, по активности этот город может легко дать фору Нью-Йорку. Народу тут ничуть не меньше ровным счетом так же, как и машин, велосипедов и мопедов. Всё вокруг живёт и двигает в быстром ритме, словно город начинает просыпаться к вечеру.

Благодаря карте доходим до желаемого мною места, и глаза округляются от бесконечной красоты.

— И что это? — спрашивает Том.

— Храм Лотоса.

— Лотоса? — с ноткой удивления, переспрашивает он.

— Да. Главный бахайский храм.

Том вопросительно смотрит на меня. Благодаря его взгляду понимаю, что в эту самую минуту становлюсь экскурсоводом, но ничего не имею против. Мысль о том, что я могу поделиться с ним своими знаниями — довольна приятна. Это то же самое, когда он рассказывает мне о бейсболе.

— Эта первая религия, которая желает объединить всех. Для Бахаи не важен цвет кожи, национальность, статус и вероисповедание. Он говорит, что Бог один, просто он носит разные имена. Бахаи выступает за гармонию во всём. Неважно, касается это науки или духовности — он не желает ставить на пьедестал что-то одно. Сила в единстве, нужен лишь рациональный подход. Он считает важным научное развитие, но и не забывает о духовном, которое помогает человеку расти внутренне. Он проповедует равенство. Не признаёт касты, социальный статус. Он не весит ярлыки, для него нет высшего и низшего. Тут нет главенства. Всё уживается в мире и гармонии.

— Похоже на хиппи, — улыбается Том.

— Может быть. Почти как мир во всем мире. Раньше эту религию не принимали, но она имеет право на существование. И если говорить честно, то мне по вкусу то, что проповедует Бахаи.

— Когда ты стала такой начитанной?

Пожимаю плечами и улыбаюсь.

— Смотрела места, которые хочу посетить, и когда дошла до Индии — первым увидела его. Потом начала читать и узнала больше. Придём сюда завтра? Он открыт до пяти.

— Да, — соглашается Том.

Обвиваю его руку и прижимаюсь виском к плечу, смотря на храм вдали.

Белые мраморные нахлёсты выстроены в форме раскрывающегося цветка лотоса внушающего размера и размаха. По прямой тропинке из камней, тянется ночное освещение вплоть до стен храма и вокруг его территории. Сама постройка освещается не меньше окружения. Тёплый желтый цвет от низа до верха — покрывает стены и, кажется, что храм примерно таких цветов, но на самом деле он белоснежный, а вокруг него девять бассейнов, наполненных водой. При дневном свете — они небесно голубые, но под освещением фонарей и подсветки — темно синие или даже ближе к серому цвету. Храм выстроен так, словно цветок поднимается из воды и желает раскрыть лепестки.

— Красиво, — говорит Том.

— Да, — соглашаюсь я, — это самое первое место, которое я хотела тут посетить.

Достаю телефон и делаю несколько кадров, каждый из которых получается лучше другого. Магия и не более.

Том кладёт ладонь на мою поясницу и подталкивает вперёд со словами:

— Иди, я сфотографирую.

Счастливо улыбаюсь и спешу вперёд.

Сложив руки в молитвенном жесте, закрываю глаза и улыбаюсь, когда слышу звук сделанного снимка. Так меняю несколько поз, но лицо остаётся прежним: лучезарным.

За спиной Тома ещё десятки других, не менее восхищенных зрителей. Какая-то женщина предлагает ему помощь, и он соглашается, направляясь ко мне и вручив ей телефон. Пользуясь случаем, рассматриваю её ярко желтую сари и молча восхищаюсь красотой слоев ткани и золотистой вышивкой по краям.

Обняв меня сзади, Том оставляет на макушке поцелуй, в свою очередь кладу поверх его рук свои и улыбаюсь, повернувшись и посмотрев на безмятежность и умиротворённость, которые отражаются на его лице.

Благодарим женщину, которая возвращается к своему мужу, и открываем фотографии.

Сердце начинает стучать быстрей, когда на одном из снимков наблюдаю наши счастливые лица и глаза, которые смотрят друг на друга. Их всего лишь два: тот, где мы смотрим в камеру, и тот, где друг на друга. Оба наполнены нежностью, любовью и счастьем, от чего внутри сжимаются органы и тянутся невидимые ниточки души.

Том тихо смеётся у моего уха, когда я закидываю оба снимка в ленту сети, обозначив знаком бесконечности. Я люблю его до бесконечности, и когда смотрю в серо-голубые глаза — понимаю, что это взаимно.

Многомиллионный раз кручусь вокруг зеркала, в то время как Том занял место на диване и подпер кулаком подбородок. Кстати говоря, я не услышала ни одного вздоха и укоризненного взгляда, который мог сказать об усталости и нежелании находиться в магазине. Всё в точности наоборот: он честно высказывал свою позицию по тому или иному варианту. В итоге, выбор сократился до двух сари.

— Я не могу определиться, — хмурюсь я, смотря в отражение.

Красная ткань огибает талию, поверх которой через одно плечо тянется тюль с вставками золотых капель, а по краям следует цветочный орнамент такого же оттенка; рукава три четверти, но правую руку закрывает нежная прозрачная ткань. Тут же перевожу взгляд на желтую сари, которая послушно висит в примерочной. Различие в длине рукава и плотности всего материала. У желтого нет тюли. Все платье выкроено из одной ткани.

Смотрю на Тома, который получает электроволны моего замешательства.

— Красный, — говорит он.

— Почему?

— Потому что на выпускном ты была в красном.

— И это единственная причина за?

— Нет.

Покинув диван, он подходит ближе и обнимает меня сзади, смотря на наше отражение.

— А ты не хочешь свадьбу в индийском стиле? — предлагаю я, получая впервые подобный звоночек в голове.

— Ты не хочешь традиционное?

— Я никогда не думала об этом. Хотя, нет. Раньше я представляла что-то пышное, потом в А-силуэте, потом в греческом…

— Ты перебрала все варианты? — смеётся Том.

— Нет, цвет всегда был белый, — пожимаю плечами и поворачиваюсь к женщине, которая стала нашим консультантом.

— Если вы хотите такую свадьбу, то в Индии не принято выходить замуж в белом. Этот цвет носят вдовы. У вас огромный выбор, но красный выбирают чаще всего. Он символизирует благополучие и счастье, — улыбается она, понимая, какой вопрос я задам.

— Это… очень странно. Белый символизирует чистоту.

— Да, но ещё говорит о трауре. У нас он ассоциируется со смертью и перерождением души.

Выдыхаю и принимаю всю непоколебимость индийской культуры, но подобная идея всё равно не желает покидать мой пылкий мозг.

— Оно идеально для тебя, — улыбается Том, поглаживая талию большими пальцами.

— В любом случае, к тому времени можно купить новое.

— Да, но и сейчас бери то, что понравится.

— О, я возьму, — хихикаю я, — ты видел витрину с браслетами?

— Видел, мне страшно.