— Разворот на сто восемьдесят, — приказал Ленар.

Ирма замешкалась. Ему достаточно было сказать слово «разворот», и она бы все поняла. Зачем уточнять про сто восемьдесят градусов? А если он настолько сильно сомневался в ее способностях, почему не уточнил ось, по которой надо совершать разворот?

— Ирма!

— Да-да, — отозвалась она, вынырнув из облаков. — Разворот на сто восемьдесят.

Разворот состоялся успешно, и она дошла до самого сложного.

Обычно эту процедуру выполняют маленькие буксиры… да, ирония. Несколько маленьких буксиров подталкивают один большой буксир в зазор между стыковочными балками так, чтобы сцепные головки смогли попасть на колотушки. Это требовало почти хирургической точности. В теории стыковку с грузом можно было провести самостоятельно, но обычно такая теория никого не интересовала. На приборной панели высветились показания с четырех дальномеров. Вот и все. Лишь по четырем числам, измеряющим расстояние разных частей кормы до станции, предстояло поймать небольшую точку в пространстве. Наверное, так пытаются кувалдой вдеть нитку в иголку. Спустя три часа Ирма была рада покинуть мостик, и даже чувство полного поражения не смогло отравить ее аппетит. Она пообедала консервированным азу. Вкус консервированных блюд значительно отличался от свежих. Во время консервации блюда теряют вкус, и это пытаются компенсировать различными специями. Сказать, что азу не было похоже на азу, было бы справедливым замечанием, но Ирма была довольна, словно собака, голодавшая последние три дня. У нее приподнялось настроение, и она даже успела смириться с тем, что попытки стыковки со станцией растянутся на ближайшие несколько дней. Встреча с цивилизацией опять откладывается на неопределенный срок, но набитый под завязку желудок упорно мешал ей огорчаться. Возвращалась на мостик она с легкостью на душе и тяжестью в животе. Самая тяжелая работа — это та, которая не получается, но Ирма была рада и этому. Это было все равно лучше, чем безделье. Она снова чувствовала себя нужной.

— Стоп, — сказала Вильма спустя десять минут топтания судна на месте. — Полметра. Можно начинать стыковку.

Полметра было катастрофической погрешностью для стыковки и феерической победой для большого неуклюжего корабля. Ирма попыталась обрадоваться, но на душе было все так же тихо. Оставшиеся полметра, в которые она не попала, будут скомпенсированы лебедками, и, в конце концов, они зацепятся за груз. На ближайшие же несколько часов она снова станет ненужной.

Вильма знала, что Ленар был полон противоречий. Он был хладнокровен и вспыльчив, законопослушен и бесчестен, и если он сказал, что все должны прыгать, вполне могло статься так, что себя он ко всем не относил. В целом она считала его сносным человеком, который мог прикрикнуть на своих подчиненных или бросить в них какую-нибудь издевку, при этом позволяя им некоторые вольности, вроде распития кофе на мостике, расклеивания открыток на приборной панели и, в особо исключительных случаях, мог позволить безнаказанно пнуть себя по больному колену. Он хотел, чтобы его команда состояла из профессионалов, но при этом позволял им иногда сделать шаг в сторону от профессионализма. Вильма считала, что так работает в нем совесть. Пусть на словах он и требовал многого от своего экипажа, но на деле он морально не был готов наказывать людей за поступки, которые, возможно, совершил бы сам. Так или иначе, Ленар совершал нарушения. Некоторые мелкие, некоторые покрупнее, но все были без серьезных последствий, и это единственная причина, по которой его подчиненные, поймав его за руку, тут же ее отпускали. Он был не без греха, но он не был реальной угрозой экипажу.

Так Вильма думала до тех пор, пока не прогремел очередной взрыв. На этот раз взорвался Ленар.

Все и так шло наперекосяк, начиная с того момента, как Ленар объявил о своем уходе, и заканчивая тем, как чуть не погиб Радэк. Вильма теряла ощущение реальности вместе с уверенностью, что ей прямо сейчас сгоряча не сломают челюсть, но исключительно инстинктивно встала у Ленара на пути и заслонила своим телом скрутившегося в болезненных спазмах Илью. Она слышала, как он издает стоны, задыхаясь от точного удара по солнечному сплетению, и с трудом пересиливала в себе желание обернуться. Она заставляла себя смотреть Ленару в глаза, демонстрируя ему свою решимость, словно дикому зверю, и подозревала, что из ее предательски раздувшихся зрачков лился лишь страх. Если двое членов экипажа не сходятся друг с другом во мнении — это досадное неудобство, но если один из них при этом начинает бояться второго, то это уже симптом смертельной болезни, поразившей корабль.

— Остановись! — приказала она и мысленно приготовилась, что сейчас ее просто отпихнут в сторону, и ситуация окончательно утратит контроль.

Этого не произошло.

Она не поняла, возымел ли ее выкрик хоть какое-то действие, или Ленар изначально хотел ограничиться лишь одним безопасным, но болезненным ударом, но драка прекратилась столь же внезапно, сколь и началась. Ленар лишь сделал глубокий вздох, и Вильма услышала в нем почти садистское наслаждение. Ему понравилось то, что он почувствовал костяшками кулака, и что бы за демон в нем не проснулся, его потребности были полностью удовлетворены. Он ничего не ответил. Он молча сел за стол, уткнул локти в столешницу, и этот жест сказал все за него. Помогая Илье сесть за противоположный край стола, она как бы невзначай провела рукой по его торсу с поисках признаков сломанных ребер, и не нащупала весомых поводов как можно скорее увести пострадавшего из кают-компании. Хорошо это или плохо, но им придется серьезно поговорить. Илья благодарственно кивнул, немного успокоив ее, и Вильма заставила себя присесть на чертовски неудобный стул. В такие эмоциональные моменты абсолютно все стулья вселенной были чертовски неудобными.

Ленар начал первым.

— Целую неделю я жил с мыслью, что по неосторожности убил Бьярне, — выдавливал он из себя слова стальными брусками. — Не скажу, что неделя была трудная. Смирился я с этой мыслью уже где-то через двадцать минут после того, как понял, что Бьярне уже не вернуть. И знаете, как я переживал все эти двадцать минут? Знаете, какую ответственность я взвалил на свои плечи? Вы хоть понимаете, сколько я потом времени потратил на придумывание текста для отчета?

— Это прискорбно слышать, — с хрипом согласился Илья. — Но совсем не нам судить, кто виноват. И уж точно не нам назначать наказание.

— Это было не наказание, — возразил Ленар, не шелохнувшись. — Я просто был в состоянии аффекта и не соображал, что делаю, так что все в порядке.

Вильма не поняла, шутит он так или пытается оскорбить собеседника, но то, что он сделал, совершенно точно не было состоянием аффекта. С тех пор, как до Ленара дошел рассказ о новых находках, он успел все обдумать, перекусить, поговорить с Вильмой и дождаться момента, когда в кают-компании окажутся лишь они втроем, чтобы остальной команде не пришлось это видеть. Пусть Ленар и был способен временами слегка погорячиться, но этот расчет был холоднее самой вселенной.

— Я был благодарен вам за спасение, — Илья перестал напрягаться из-за боли, и начал напрягаться из-за чего-то другого. — И я ни единого обвинительного слова не сказал в ваш адрес. Никто не винил вас в том, что случилось с Бьярне, и уж точно никто из нас не мог знать, что такое может произойти. Мы все должны были сойтись на том, что это был несчастный случай.

— Я уже сыт по горло вашей ложью. Вы много болтаете, и в ваших словах меньше смысла, чем в криках кукушки. Я бы еще мог поверить, что взрыв реактора — несчастный случай, но то, что произошло с вашей командой — это уже череда закономерностей, о которой вы мне врали даже больше, чем рассказывали.

— Да, я лгал вам, довольны?

— Ни капельки, — качнул Ленар головой. — Зачем вы мне врали? Вы ведь должны знать, что по прибытии в космопорт вся ваша ложь развалится на куски сию же минуту.

— И пусть разваливается. Я врал вам исключительно для того, чтобы не сеять разногласия посреди космоса, чтобы мои и ваши люди добрались до космопорта спокойно, без подобных… — почесал он грудь, — инцидентов. Правда вам все равно ничего бы не дала.