— Не забывай, что на этой станции работала тысяча человек. Им приходилось составлять графики посещений, чтобы иметь возможность поплавать хотя бы пару часов в неделю.

— Это уже похоже на космический курорт.

— Не сказал бы. На таких станциях были тяжелые рабочие условия и по нескольку лет не было связи с цивилизацией. Наличие некоторых удобств скорее необходимость, чем излишество.

Вильма оттолкнулась от края бассейна, и распласталась морской звездой на спокойной водной глади, едва рябящей в мягком свете щадящих глаза светильников. Теплая кровь уже давно покинула ее пальцы рук и ног, но все остальное тело наотрез отказывалось покидать водную среду. Возможно, Илье придется вылавливать ее силой, при помощи сетей и гарпуна, но до тех пор она была настроена наиграться с водой до посинения или на всю жизнь вперед, если получится. Если бы не ровный ритм мужского голоса, ее чувство времени уже давно пошло бы ко дну.

— Жалко, что корабли не комплектуются такими «удобствами», — умиротворенно промолвила она, прикрыв глаза. — Это как-то несправедливо.

— Если ты считаешь это несправедливым, то я даже не знаю, как ты отреагируешь, когда узнаешь больше о рабочих этой станции.

— Думаю, ты очень хочешь мне рассказать.

— Таких, как мы, заставляли сдавать множество тестов только ради того, чтобы нас приняли в программу подготовки, а потом пять лет готовили к тому, чтобы мы не угробили себя и свой экипаж посреди космоса, делая перерывы лишь на то, чтобы в очередной раз проверить нас на прочность. И что в итоге? Отбор был слишком строгим, чтобы заполнить экипажами пустые корабли, и при этом слишком мягким, чтобы снижать планку еще сильнее. Укомплектовать тяжелый буксир экипажем из шести человек уже было достижением, а что уж говорить о том, чтобы укомплектовать станцию в глубоком космосе тысячью человек?

Вильма открыла глаза.

— Так поэтому в отсеке криостаза заморожены лишь шестьдесят семь человек, вместо тысячи?

— Нет, на этой станции трудилась положенная по норме тысяча человек до самого ее снятия с эксплуатации. Около сорока из них были квалифицированными специалистами, ответственными за работу реакторов, маневровых двигателей и прочих систем повышенной ответственности. Почти все остальные перед назначением прошли лишь ускоренные курсы по профилям металлургов, стропальщиков, операторов грузовой техники, бурильщиков и технологов. Почти все из них были преступниками.

— Как преступниками? — взволновала Вильма воду, вернувшись в вертикальное положение.

— Их набирали из тюрем, — пояснил Илья.

— И убийц тоже?

— Нет, разумеется, — разнеслась усмешка, разбитая на акустикой бассейна на сотню осколков. — Брали в основном воров, мошенников, диссидентов, коррупционеров, хулиганов, контрабандистов, взломщиков… В общем, отбирать старались людей без склонности к насилию. А иначе представляешь, что бы тут творилось?

— То есть это не просто горно-обогатительная станция, но еще и исправительное учреждение?

— Юридически нет. Юридически это скорее, — наморщил он лоб, — горно-обогатительная станция с функциями исправительного учреждения. На такие станции брали не только преступников. Преступниками лишь заполняли пустые рабочие места, а таковых было много.

— И поэтому тут везде камеры? — указала она пальцем в угол, и вода ненадолго скрыла ее нос.

— Да, именно поэтому, — кивнул он. — Ты наверное думаешь, что они все это не заслужили, и к преступникам относятся слишком мягко?

— Да, — восстановила она плавучесть. — Я уже за один этот бассейн их практически ненавижу.

— Пусть тебя этот бассейн не обманывает. В дальний космос никого не посылают против воли. Каждый заключенный, трудившийся здесь, сам выбрал такой способ выплаты долгов перед обществом. В целом это были люди, которые просто хотели вернуть себе доверие, чтобы им стало легче вернуться к законопослушной жизни…

— А еще поплавать в космическом бассейне, — брызнула Вильма ядом. — Ты опять что-то недоговариваешь. Просто признай, что работа на такой станции подразумевала послабления, от которых заключенному было сложно отказаться. Наверное, эта станция была самой элитной из всех тюрем. Многие сразу соглашались себя хорошо вести, лишь бы их отправили в тюрьму с удобствами и без решеток.

— Да, некоторые послабления были. Но еще раз говорю — они тут не сидели, а работали. Им приходилось отрабатывать каждую поблажку.

— Ладно, пусть так. Но куда все делись? Почему тут осталось всего лишь шестьдесят семь человек?

— Правильнее было бы спросить, почему тут осталось ЦЕЛЫХ шестьдесят семь человек, — поправил ее Илья и, устав сидеть в одной позе, прилег на край бассейна. — Когда эту станцию списали, оказалось, что наше доблестное Объединенное Созвездие не смогло выделить достаточно транспорта на перевозку персонала. Было решено, что эти оставшиеся шестьдесят семь человек вернутся в родной мир вместе с самой станцией, на буксире.

— Значит, вы буксировали эту станцию уже после списания?

— Вот именно.

— И что же случилось потом?

— А откуда я знаю? — всплеснул он руками. — Я заморозился на своем корабле, а разморозился уже на твоем. Думаю, никто не узнает, что произошло, пока не расшифруют бортовой самописец. Все, что я знаю, так это то, что, несмотря на печальную участь Бьярне, мне и всем этим людям очень сильно повезло, что вы нас нашли.

От слова «везение» в Вильме что-то зашевелилось. Это была тайна, который она скрывала от всей вселенной уже полгода, и ей отчаянно захотелось поделиться этой тайной с человеком, которого она знает меньше недели. Для нее он был практически незнакомцем, но ей нравился этот незнакомец. Это идеальный набор характеристик для человека, которому можно высказать то, что нельзя высказать самым близким людям. Порой незнакомцы бывают самыми лучшими слушателями.

— Это не везение, — решилась она, и уже начала чувствовать, как горный массив оползнем сходит с ее плеч. — Это человеческий фактор.

— Не понял, — повернул он к ней голову.

— Мы вас нашли только лишь благодаря тому, что наш корабль немного сбился с курса. Я никому этого не говорила, но корабль сбился с курса из-за меня.

— Почему не говорила?

— Стыдно было, конечно же. Я уже не первый десяток лет прокладываю курсы, а тут я взяла и промахнулась на миллиард километров.

— На таких расстояниях это не такой уж и страшный промах.

— Страшный, если он выбивается из полетного коридора, — расплескав звук воды по всему помещению, она подплыла к Илье вплотную. — Это был последний гравитационный маневр, когда мы подобрали Петре с его камерой и длинным носом. Пришлось в последний момент внести коррективы, поправить курс, а у меня в тот момент было паршивое настроение, и я, кажется, слишком сильно округлила некоторые параметры.

— То есть меня спасло твое паршивое настроение? — уточнил он, и Вильма с неохотой улыбнулась.

— Можно и так сказать. Хотя, конечно, это надо было еще ухитриться отклониться именно в нужную сторону, чтобы засечь ваш сигнал. Наверное, без везения тут действительно не обошлось, но все же главный виновник вашего спасения — это мой непрофессионализм.

— А в чем же была причина твоего паршивого настроения?

Вильма ждала этого вопроса.

— Ленар «обрадовал» всех новостью о том, что скоро расстанется с нами и сойдет на твердую землю. Ты, наверное, сейчас думаешь, что я слишком сильно привязалась к Ленару, но дело не в этом. Знаешь этот страх, который преследует тебя, когда ты присутствуешь при эвтаназии близкого родственника или даже своей собаки? Ты видишь чью-то смерть, и вдруг ты словно бы гораздо яснее начинаешь осознавать собственную смертность. Я в тот момент почувствовала что-то подобное.

— Но он же не умирает.

— Он собирается бросить дело, которым жил последние семьдесят лет, и сойти в незнакомый мир, полный чужаков и вещей, о которых он знает лишь понаслышке. Звучит это страшно, но я уверена, что на практике это еще страшнее. Это как чувствовать себя пришельцем из другой галактики, а я совсем не хочу чувствовать себя пришельцем.