— Да, — произнес он твердо и неопределенно, чем был способен заставить полиграф нацарапать «ну черт его знает» на бумажной ленте.

Вильма сделала с ним все, что было в ее силах. После ряда расспросов о его самочувствии она отказалась от мысли, что он расскажет ей что-то интересное, а если у него и были какие-то тревожные симптомы, помимо сыпи на коже, то он их тщательно скрывал, или же она не там искала.

Она отпустила Густава и попросила его позвать следующего. Следующим оказался Аксель, и с ним медосмотр прошел гораздо быстрее. То, что он был слегка подавлен гибелью товарищей, уже не вызывало у нее сомнений, но когда она заставила его снять рубашку и прикоснулась к его груди стетоскопом, она заметила на боковой части его торса, почти под мышкой, татуировку, значение которой не оставило у нее никаких сомнений. Она кольнула его в татуировку своим указательным ноготком и вежливо спросила:

— Как я должна понимать эту чертовщину?

Аксель явно не любил афишировать эту татуировку, и его смущенное выражение лица едва не заставило Вильму чувствовать себя виноватой. Он лишь повторил, что полностью здоров, и попытался что-то объяснить, но Вильма даже не стала его слушать. Она выгнала его из лазарета, напоследок сказав ему фразу вроде «вы совершенно точно не здоровы», только чуть громче и не так вежливо. Он не стал возражать или упираться, а просто смиренно вышел, не проронив ни звука. Оставшись на минуту одна, она все же почувствовала легкое чувство вины, но тут же вырвала его из себя зубами, прожевала и выплюнула в урну. Ленар просил ее убедиться, что они здоровы, она так и поступила. Нездоровым людям нечего делать в космосе.

Илья зашел к ней без вызова, и застал ее с задранной штаниной, обнажившей ее голень. Она стыдливо расправила штанину, но было поздно. Илья быстро сложил в уме одно с другим и поздоровался с ней вопросом:

— Вы не доверяете нам?

— Любое доверие надо заслужить, — выдохнула она.

— А когда вы впервые заняли пост на этом корабле, вы так же требовали от сослуживцев заслуживать ваше доверие?

— Нет, — мотнула она головой, порывшись в памяти. — Тогда была совсем другая ситуация. Присаживайтесь.

Они присели друг напротив друга, и она достала фонарик из ящика стола. Зрачок, обрамленный голубой радужкой, испуганно съежился от яркого света, и Вильма вслух отметила, что «ПОКА все нормально».

— Не хочу критиковать ваши методы, но для чистоты обследования тест реакции зрачка должен был проводить кто-то другой.

— Вас не устраивает, как я провожу тест? — приготовилась Вильма оскорбиться.

— Нет, просто вы вводите мой зрачок в заблуждение.

— Каким образом?

— Он не может понять, сжиматься ему от яркого света или расширяться от вашей ослепительной красоты.

Вильма теперь поняла, почему Ленар неоднократно назвал Илью «скользким типом». Даже чтобы сделать женщине комплимент, он выбрал неоправданно извилистый способ. Она не любила такой подход, но когда кто-то делает женщине комплимент ее внешности, это просто не может не вызвать небольшую щепотку теплоты где-то глубоко в груди.

— Если вы решили сделать мне комплимент, то спасибо, — промолвила она сконфуженно. — Но если вы таким образом просто хотите отвлечь меня от медосмотра, то у вас ничего не выйдет.

— Я серьезно, — заверил ее Илья и легким фамильярным жестом щелкнул ее пальцем по лежащей на плече пружинке волос, чтобы пронаблюдать за тем, как она отпрыгнет за спину. — Кажется, я слишком долго отсутствовал. В производстве криостазового геля что-то поменялось, или наконец-то придумали шампунь, который хорошо его смывает?

На самом деле шампунь от геля придумали уже давно, но в нем был один минус — вместе с гелем он смывает волосы.

— Боюсь, ни то ни другое, — поспешила похвастаться Вильма. — Просто мне лень стричься.

— Вашей ленью, наверное, можно горы свернуть.

— Смотрите на кончик моего пальца, — оттопырила она указательный палец и начала описывать в воздухе крест.

Пока она его осматривала и ощупывала его лимфоузлы на предмет неприятных сюрпризов, он сделал ей еще несколько комплиментов и один раз даже улыбнулся. В представлении Вильмы человек, еще вчера потерявший товарища, должен вести себя как-то по-другому, и отвечала ему сдержанно и отстраненно. Либо он настолько черствый человек, либо он еще не миновал стадию отрицания, но когда он в очередной раз находил повод сказать что-нибудь плохое об Объединенном созвездии, в его голосе было слышно все, кроме черствости. Казалось, еще чуть-чуть, и он найдет способ обвинить государство в гибели своего товарища, и пусть лучше так, чем он начнет винить ее или Ленара, которые имели к его смерти непосредственное отношение. Это они вскрыли капсулу, в которой находилось жизнеспособное тело, и это с их руки оно утратило жизнеспособность.

Она попросила его оголиться выше пояса, и заткнула уши стетоскопом. Он вздрогнул, когда холодный металл ужалил его в грудь, и Вильма тщательно вслушалась в его дыхание. Она не была дипломированным терапевтом, и при нормальных условиях ее бы не допустили к осмотру пациентов, но в космосе не было врачей, а были лишь дальнобойщики, которых снабдили самыми базовыми медицинскими навыками, которые могли бы им пригодиться посреди межзвездной пустоты.

Осматривая его торс, она вдруг ощутила дурное предчувствие. Жест, который она совершила, несомненно мог оскорбить пациента, но кодекс поведения вовсе не принуждал ее к учтивости с людьми, которые не относились к ее экипажу. Она взяла Илью за руку и подняла ее на уровень головы, чтобы осмотреть бледную кожу на его боку.

— Что вы ищете? — спросил он, но Вильма не поверила, что он не знал ответа на этот вопрос.

— Ничего, — отпустила она его руку. — Простите.

— Говорите прямо, я все пойму.

— Я заметила отметку обезвреженного на вашем операторе.

— И вы думали, что у меня такая же? — послышались ноты усмешки в его голосе. — Кажется, вы излишне подозрительны. Вы ведь понимаете, что обезвреженных в космос не пускают?

Вильма понимала это настолько ясно, что этот разговор начинал казаться ей каким-то бредовым сном. Метка обезвреженного — это почти позорное клеймо первородного греха, безошибочный знак того, что у человека есть врожденные проблемы со здоровьем. А при работе в космосе отбирают только здоровых людей, и это был чистый прагматизм без доли дискриминации, насколько бы сильно ей ни казалось обратное.

— А какого тогда… — она прервалась и прочистила горло, чтобы собраться с мыслями. — Могу я узнать, что ваш оператор забыл в космосе?

— Его зовут Аксель.

— Верно. Так как же так получилось, что Акселю доверили должность оператора?

— Очень просто. Он прошел медицинскую комиссию.

— С меткой обезвреженного?

— Вот за это я и не люблю Ось, — нахмурился Илья. — Они внедряют в нас дурную привычку вешать на людей ярлыки, и затем судить людей по несправедливым ожиданиям, порождаемым этими ярлыками.

— Эти «ярлыки» ставят людям с генетическими дефектами. По-вашему, в этом есть что-то несправедливое?

— Скажите, как вы понимаете слово «справедливость», и я постараюсь ответить на ваш вопрос.

— Я не собираюсь вступать с вами в полемику, — отрезала Вильма и спрятала стетоскоп в шкафчик. — Одевайтесь.

Илья лениво натянул на себя футболку и накинул потертую куртку на плечи, спрятав гусиную кожу от прохлады, которой только что наполнился лазарет. На очереди были проверки слуха и зрения, на которых Илья начал проявлять нетерпение. Вильма решила, что ему наскучил медосмотр, и ему хотелось поскорее закончить с этим, но он лишь ждал, пока его язык освободится, и с блеском прочитав предпоследнюю строчку таблицы Сивцева, он выпалил вопрос, который Вильма от него ждала, но надеялась не дождаться.

— Вы забраковали Акселя?

— Разумеется, забраковала. Такие метки здоровым людям не ставят.

— Эту метку ему поставили за ген, который нарушает работу печени.

— Так… — проснулся в Вильме интерес, и ее глаза сверкнули ярче, чем ей хотелось. — И почему человека, у которого врожденные проблемы с печенью, пустили работать в космосе?