Когда пришло время размораживать спасенный экипаж, она забыла про эту книгу и так и не вспоминала про нее до тех пор, пока случайно не наткнулась на нее во время своего бесцельного брода по кораблю, переживая потрясение в спутанных мыслях. Ей хотелось одновременно спать и отвлечься на какую-нибудь работу, но работы для нее не нашлось, а сон не приходил. Перед глазами настырно маячили картинки с бледным безжизненным мужским лицом, руки до сих пор нервозно подрагивали, а на губах явственно ощущался вкус криостазового геля даже после зубной пасты. Лишь одна мысль четко пульсировала в ее голове — почему ее сослуживцы ведут себя так спокойно? Как они могут после такого работать, разговаривать и вообще уверенно стоять на ногах? Ее ноги сдались быстро, и она упала на свою спальную полку, открыв похищенное техническое руководство. Настроения для чтения у нее так же не было, но она надеялось, что это хотя бы заставит ее заснуть. И правда, более скучного чтива придумать было нельзя. Когда-то давно она едва ли не заучивала наизусть книгу под названием «Гаял-Т38Д/51: Техническое руководство», которая была идентична этому техническому руководству примерно процентов на девяносто. Считалось, что читать техническое руководство от корабля другой серии вредно. Оставшиеся десять процентов разницы могли создать путаницу в памяти, но Вильме было даже интересно распознать эти самые десять процентов. Она с трудом заставила себя распознать буквы в первых пяти строчках, затем провалилась в мир букв, цифр и схем, и на главе «Ручное замыкание ключа дроссельной электроцепи — порядок действий» потеряла сознание.
Проснулась она с головной болью, открытой книгой на груди и Ленаром, толкающим ее в плечо.
— Долго спишь.
Разбуди он ее какой-либо другой фразой, ее пробуждение было бы гораздо легче, но при слове «долго» она оглядела комнату отдыха и не обнаружила ни одной занятой спальной полки. Либо еще никто не ложился, либо уже все давно выспались и ушли, и это «либо-либо» заставляло ее ощутить себя потерянной во времени сильнее обычного. Что-то между доброй традицией и нерушимым законом призывало экипаж вставать одновременно, вместе делать зарядку, делить трапезу и обмениваться пустой болтовней перед рабочей сменой. Это настолько глубоко укоренилось в порядок вещей, что нарушение этого порядка значило, что произошло что-то ужасное. Смерть на корабле была вполне ужасной вещью, и ее оказалось достаточно, чтобы ненадолго разбить привычный уклад вдребезги.
Вильма неторопливо села, отложив книгу в сторону, и ее пальцы, вонзившись в растрепанные кудри, начали массировать кожу головы. Затекшие конечности издали хруст.
— Где наши гости? — вяло зашевелился ее язык.
— Уже встали и позавтракали. Тебе тоже пора. Работа есть.
— Какая? — встала она и заставила себя раскручивать суставы.
— Нужно устроить нашим гостям медосмотр.
— Что? — остановилась она и увидела на Ленаре то выражение лица, какое бывает, когда у него в ответ на какой-нибудь глупый вопрос созревает хорошая колкость. — Но они ведь мужчины.
— Ты молодец, — одобрительно хлопнул он ее по плечу. — Медосмотр еще не начался, а ты уже смогла определить их пол.
— Их должен осматривать мужчина, — продолжила Вильма разминаться, прибавив резкости своим движениям.
— Их не нужно раздевать догола, так что и ты подойдешь, — настоял он.
— Почему я?
— Потому что ты в последнее время сильнее всех бездельничаешь, и тебя надо чем-то занять.
— И что ты хочешь, чтобы я сделала? Я ведь не врач.
— Как только у нас появится врач, я стану по всем медицинским вопросам обращаться к нему, а пока что у всех нас примерно один уровень медицинской подготовки. Сделай, что сможешь, и убедись, что их здоровью ничто больше не угрожает.
Она видела выживших в лицо и помогала им добираться до душевой — это все, что она могла о них сказать. Она даже не слышала звуков их голосов, поэтому, пока она ела свой остывший завтрак в кают-компании, Ленар сидел за противоположным краем стола и лил ей в уши свои впечатления от беседы с ними. Несколько раз в его речи всплыло выражение «скользкий тип», и он не переставал повторять, что от самого болтливого из них он получил немногим больше информации, чем от самого молчаливого. Они не были расположены к открытому разговору, и когда Вильма спросила с набитым ртом:
— А какого черта ты не надавил на них?
…он ответил:
— Мы грузоперевозчики, а не следователи. Наше дело — доставить их в населенный пункт, а там пусть с ними уже разбирается кто-то другой.
Что сделано, то сделано. Ответами на скопившиеся вопросы мертвеца не воскресить, а взорвавшийся корабль не починить. Спасенные не хотели делиться подробностями, но проявили желание содействовать. Вильма отнеслась к таким новостям скептически и выплюнула:
— Уж не знаю, что у них за отравление такое, но если я хоть намек на простуду у них найду, я их запру в челноке и не выпущу до конца экспедиции.
Ленар кисло улыбнулся и ответил:
— Если бы я ожидал от тебя иной реакции, я бы не доверил тебе медосмотр.
Помыв за собой посуду, она забыла, что ела на завтрак, и вновь окунулась во вчерашние воспоминания. Ленар был прав — ей действительно нужно было чем-то заняться, но она не чувствовала себя расположенной к общению с людьми. Ей была больше по душе работа с числами, но до тех пор, пока корабль находится в дрейфе, штурман — самый бесполезный член экипажа, и его работа с числами не стоит ни гроша.
Она нашла гостей на третьей палубе, негромко беседующих о чем-то с Радэком и Эмилем, и их одежда ненадолго отвлекла на себя ее внимание. Они все были одеты в форму, которая не менялась уже больше ста лет, но она выглядела какой-то неестественно потрепанной. Где-то виднелись потертости, где-то себя выдавали швы, а былая белизна обернулась оттенком бежевого. За этой формой определенно ухаживали, но ухаживали слишком долго. Форма, которую носила Вильма, еще ни разу не успевала достигнуть такого состояния до выдачи нового комплекта. Немного подумав о том, что гостей следовало бы переодеть, в ней разгорелся стыд за мысли об одежде, и она выбросила их из головы. В тот момент было много вещей, на которых следовало сосредоточить свое внимание, и одежда точно в них не входила. Она попыталась сосредоточиться на их лицах, но не узнала их. Те люди, которых она видела вчера в открытых капсулах, куда-то исчезли. Растворились в душевой воде и утекли в сливное отверстие, а их места заняли эти трое мужчин, которые даже при своих кислых физиономиях и слегка странной осанке имели больше схожих черт с живыми людьми.
Поздоровавшись со всеми она решила обменяться с ними парой фраз на отстраненную тему, чтобы составить о них хоть какое-то представление без участия посредников, но сильно переоценила свои возможности собеседника и завершила разговор так же сумбурно, как и начала. Она смотрела на их спокойные лица и не понимала, как они так легко переживают потерю своего товарища. Когда смерть добралась до ее товарища по команде, это так ударило по ней, что она чуть не уволилась с корабля, но ей помешал сам космос. Насколько бы сильно не погорячился человек в своих решениях, преодолевая космические расстояния у него будет более чем достаточно времени, чтобы остыть и подумать о своих дальнейших карьерных планах. Время, как это обычно и бывает, заставило ее прийти в себя, но рана так до конца и не затянулась, и теперь ей казалось, что она понимает горечь утраты этих незнакомцев даже лучше, чем они сами.
Приглашение в лазарет стало самой длинной и самой связной фразой, которую она смогла из себя выдавить, и первым на обследование вызвался Густав, причем вызвался он голосом Ильи и без видимого энтузиазма. Вильма сразу поняла, что Густав — это молчун, о котором рассказывал Ленар, и во время осмотра гадала, по жизни он такой, или все же он переживает смерть человека так же сильно, как и она. Редкие фразы, которые он отпускал, казались обыденными, слегка лишенными эмоций и, как ей показалось, без признаков интеллекта. Она боялась себе в этом признаться, но звук голоса Густава почему-то напоминал машинный голосовой генератор. Вроде бы он разговаривает, но складывалось ощущение, что он не понимает смысла собственных слов. Если не вслушиваться в его интонации, Густав производил впечатление совершенно нормального человека, пусть и слегка неразговорчивого. Еще раз осмотрев сыпь на его коже, она уточнила, действительно ли это последствия пищевого отравления.
