Радэк верил, что раз в коммерческий флот стараются не пускать людей, способных на бунт, то и средствам против таких людей на космических кораблях делать нечего. Дальний космос столь же бесконечно велик, сколь и губительно пуст, и чтобы в нем не сойти с ума, было необходимо периодически напоминать себе, что космический корабль — это не передвижная тюрьма, а скорее транспорт на волю, прочь из пожизненного заключения в гравитационном колодце.

Радэк заглянул в прорезь, и увидел две мужских фигуры, прижимающие лежанки к палубе. Он их сразу узнал, и никогда не думал, что будет смотреть на них по другую сторону этой изуродованной двери.

— Как дела? — громко поздоровался он с ними.

Реакция на его голос произошла не сразу. Он был уверен, что они не спят, но не был уверен, что они настроены на разговор. Выждав несколько секунд, он заметил едва уловимое движение в одном из тел, словно Аксель хотел отреагировать, но тут же передумал. Передумав еще раз, он медленно перевернулся, борясь с желанием продолжать отлеживать себе бок, и встретился с Радэком взглядами.

— Если вы пришли позлорадствовать, то должен вам сказать, что я лишь однажды испытывал такое унижение, — лениво промолвил он так, словно уже не в первый и даже не во второй раз повторяет эту ставшую дежурной фразу. — Надеюсь, это поднимет вам настроение.

— Мы что, в начальной школе? — оскорблено покривил Радэк лицом. — И в мыслях не было злорадствовать. Наоборот, я, как вы знаете, был на вашем месте, прекрасно понимаю ваши чувства и с радостью выпустил бы вас, будь у меня к вам, паразитам, хоть какое-то доверие.

— Значит, вы просто зашли поболтать с «паразитами»?

— Как-то так. Не знаю только, с чего начать. Вы ведь в курсе, что я многое пропустил? Вы тут уже сколько сидите взаперти?

— Три дня, — промолвил Аксель и, что-то посчитав в уме, добавил, — кажется.

— Три дня, — повторил Радэк, взвешивая эти слова на своем языке. — Уверен, за эти тря дня вам многое успели наговорить, поэтому что я сейчас ни скажу, вы все, наверняка, уже слышали.

— Значит, вы решили помолчать с «паразитами»?

— Я не разделяю ваших взглядов, — прямо заявил Радэк. — Я вас презираю до глубины души и искренне считаю, что вам нет места в этом мире. Думаю, вы тоже так считаете, поэтому и решили найти для себя другой мир.

— А вы точно пришли сюда не для того, чтобы позлорадствовать?

— Нет. Как ни странно, я пришел сюда, чтобы сказать, что я вам сочувствую. Мне было бы приятнее жить в мире, в котором вас нет и никогда не было, чтобы никому не пришлось подвергать вас унизительным процедурам, запирать в самодельную клетку, а затем до конца жизни напоминать вам, насколько вы несчастный человек.

— За последние три дня это самые добрые слова, что я слышал, — признался Аксель. — Не думал, что услышу их от вас.

— Может и я от вас что-то услышу? — пробежался Радэк пальцами по двери, отстукивая глухую дробь. — Наверняка вам есть что сказать, а у меня как раз есть настроение, чтобы послушать. Можете не стесняться в выражениях, кодекс поведения вам соблюдать уже поздно.

И мутный взгляд Акселя вдруг прояснился. Ему было что сказать. Это настолько явно рвалось наружу из его утробы, что он не смог продолжать разговор лежа. Он встал, чтобы быть со своим собеседником наравне, подошел поближе, чтобы заглянуть Радэку в душу, и всосал воздух ноздрями, чтобы облечь его в пламя.

— Вы и ваш экипаж не имеете никакого права смотреть на нас сверху вниз, — выдавливал он из себя, тщательно пережевывая каждое слово. — Мы лишь хотели мирной жизни. Мы нарушали закон в той мере, в которой это было совершенно необходимо, мы пленили вас и отняли ваш корабль, но мы не причиняли вам вреда и не собирались. Взамен украденного мы готовы были поделиться с вами всем, чего мы достигли и достигнем в будущем. Вы же в ответ проявили свою способность скатиться до абсолютного варварства и всеми силами доказывали нам, что ваше место действительно в клетке. Стоит вам лишь почувствовать, как что-то идет вразрез с вашими устремлениями, как вы готовы зубами вцепиться обидчику в глотку, презрев цивилизованный выход из положения.

— Кажется, вы наговариваете, — поискал Радэк на потолке воспоминания о варварстве.

— Помните наш бой на «Магомете»? — Для Радэка это было одно из ярчайших воспоминаний. Он помнил каждый удар так, словно его лицо с тех пор сохранило каждый мельчайший синячок. — Стоило вам почувствовать, что вы уступаете мне по уровню подготовки, как вы нарушили одно из фундаментальных правил, и ради нечестного превосходства ударили меня предплечьем.

— Это была ошибка, — последовало оправдание. — Я хотел честного боя не меньше, чем вы, и просто не рассчитал удар.

— А то, что член вашей команды хладнокровно выстрелил в члена моей команды — это тоже ошибка?

— Да, — набравшись сомнений кивнул Радэк. — И очень большая ошибка.

— У всех цивилизованных людей есть такая штучка в голове, — провел Аксель пальцем по своему виску, — что-то вроде мембраны. Если у вас в голове возникнут мысли об убийстве, то эта мембрана не позволит этим мыслям добраться до вашего тела. Но если эти мысли достаточно сильные, то мембрана лопается, и человек превращается в убийцу. А лопнув однажды, мембрана больше никогда не восстановится. Я не думаю, что это достаточно будет назвать всего лишь «большой ошибкой».

— Вы по-своему правы, Аксель. — Радэк ненадолго замолчал, размышляя о лопающихся мембранах в человеческих головах. — Вот только не совсем понятно, как вы, все такие насквозь миролюбивые пацифисты, собирались строить новый мир, когда в ваших рядах есть человек, давно распрощавшийся со своей «мембраной»?

— С Бьярне был несчастный случай, — начал оправдываться Аксель с такой страстью в голосе, словно доказывал Радэку существование гравитации. — Это был профессиональный риск, который не был оправдан, и Бьярне знал об этом риске. Поверьте, никто из нас не желал ему зла, и произошедшее с ним было трагической случайностью.

— Что ж, верите вы или нет, но я и сам отчасти виновен в подобной «трагической случайности», и в этом плане мы с вами очень похожи. Из-за моей невнимательности погиб человек, и я признаю это. Но убийцей я себя не чувствую, и поэтому я так же не чувствую за собой права обвинять в убийстве вас. — Радэк слышал о том, что исповедь, пусть и самая малая, снимает часть груза с плеч. Теперь он убедился, что масса груза на плечах — величина постоянная. — Однако я сейчас говорил не про Бьярне и степени вашей причастности к его гибели. Я сейчас говорил о человеке, который действительно отнял жизнь своими собственными руками.

— Линь? — тут же догадался Аксель, и Радэк качнул головой. — С ней все было по-другому, и я даже не буду ничего говорить о ней. Если вы пытаетесь свести этот разговор к тому, что кто-то из нас начнет оправдывать убийц, то вам явно больше нечем заняться. Оставьте нас в покое, Радэк.

— Как скажете. Я работаю тут недалеко, в машинном отделении…

— Я знаю.

— И если вам что-то понадобится… книга или дополнительная подушка к примеру, то шумите. Я услышу.

— Приму к сведению.

— И еще один вопрос напоследок, — вытянул Радэк шею, чтобы разглядеть второго заключенного. — Что случилось с Густавом?

— В смысле? — оглянулся Аксель на спину своего соседа по камере.

— У него была какая-то травма в детстве или что? Почему он такой неразговорчивый?

— Не было у меня никакой травмы, — вдруг ожил Густав и лениво обернулся к прорези в двери. — Просто у меня коэффициент интеллекта 152, и с вами, философами доморощенными, мне попросту не о чем разговаривать.

Если в истории буксира Ноль-Девять и были моменты, когда он был настолько наполнен жизнью, то Радэк их не застал. Он слышал отовсюду посторонние звуки и практически носом чувствовал, что кислород на корабле расходуется быстрее, чем обычно. Он пересчитал все головы, которые нашел, и не досчитался самой красивой. Запомнив ее в уме, он произвел простые математические вычисления и пришел к выводу, что людей на борту действительно много, и не все они были желанными гостями.