— Если хотите меня просто прогнать, то так и скажите, — сделала она пару коротких шажков назад. — Я не обижусь.

— Хорошо, я прогоняю вас. Но только не слишком далеко и не слишком надолго.

— Я буду в комнате отдыха, — предупредила она. — Обращайтесь, если будут еще проблемы с тиграми. Приятно было познакомиться и все такое…

— Взаимно, — попрощался он с Линь и проводил ее обескураженным взглядом до самого трапа. Шанс встретить незнакомую женщину посреди межзвездного пространства был очень близок к шансу встретить незнакомого тигра, и новые вопросы ежеминутно капали ему на голову. На какой-то момент он даже забыл, что последняя встреча с незнакомцами имела весьма неприятные последствия, и озабоченно вздохнул, не в силах определиться, какой из накопившихся вопросов требовал ответа в первую очередь. — Приятная женщина.

— Да, с виду весьма миловидная, — согласился Эмиль. — Я знаю, о чем ты думаешь…

— Не знаешь, — возразил Радэк. — Обычно я простой человек, и при виде симпатичной женщины, не числящейся в моей команде, я был бы рад ненадолго потерять голову, но поверь мне, вот здесь и сейчас ты и представить себе не можешь, о чем я думаю.

— Хорошо, если так, потому что это не совсем та женщина, по которой было бы разумно потерять голову.

— Почему? — задал он свой самый первый вопрос с тех пор, как вернулся на борт.

— Понимаешь ли, в чем тут засада… — протянул Эмиль и оглянулся по сторонам в поисках посторонних ушей, прежде чем перейти на полушепот. — Она убийца.

— Ладно, — не поверил Радэк, и постарался подойти гораздо избирательнее к выбору второго вопроса. — Эмиль, расскажи мне, сколько лет прошло с тех пор, как я улетел?

— Прошла одна жалкая неделя, — констатировал Ленар, резко лишив внимания свою кружку, исторгающую пушистое облачко пара. — Всего на одну неделю я оставил тебя без присмотра.

— Прости, — виновато повторила Ирма в четвертый раз, спрятав взгляд в своей кружке и страшась посмотреть в налитые кровью и подавленным бешенством глаза ее капитана. Прошло пять минут с тех пор, как чай заварился, и столько же с момента, когда настроение для чаепития обратилось в прах. — Я не хотела.

— Не ври мне, Ирма, — пригрозил он пальцем. — У меня среди знакомых было очень много людей, которые не хотели взрывать баржи, и между ними всеми была одна общая черта. Догадываешься, какая?

— Да.

— Ни один из них не взрывал баржи, — произнес Ленар твердо и громко ударил пальцем о край столешницы.

— Я хотела спасти тебя от космических пиратов.

Произнеся эти слова вслух, она поняла, как глупо они звучат. Словно реплика, вырванная из бульварного романа, или кусок аудиозаписи из разговора с психотерапевтом.

— Я понимаю, — кивнул он, — и это единственная причина, по которой я сейчас стараюсь на тебя не кричать. Я ценю твои добрые намерения. И я понимаю, что в каком-то смысле это я тебя надоумил. Но ты не просто уничтожила семьдесят два миллиона тонн груза, но еще и безнадежно замусорила полетный коридор.

— Прости, — повторила Ирма в пятый раз, — ну что ты от меня хочешь? Я могу попросить прощения по одному разу за каждую уничтоженную тонну груза, если тебе от этого станет легче.

— От твоих извинений никому легче не станет.

— Зато у нас все получилось, — вдруг решилась она поднять голову и встретиться взглядом со своим обвинителем. — Имея в своих руках жалкий маленький челнок я смогла нанести ущерб космических масштабов. Вообрази, что я могла натворить, будь у меня пистолет.

— Пистолета недостаточно, чтобы взорвать целую баржу.

— Верно. Пистолет годится лишь для того, чтобы отнять чью-то жизнь, — парировала она. — А одна человеческая жизнь стоит дороже любого груза.

— Вообще-то ты и сама создала угрозу многим жизням, замусорив полетный коридор.

— Это ерунда, в наши дни без репульсионных полей никто не летает.

— Без скафандров тоже, но в статистике смертей почему-то есть отдельный пункт о жертвах удушья в космосе, — продолжал Ленар настаивать на высокой степени безответственности своей подчиненной, и в знак согласия с ним вена на его виске неодобрительно набухла.

— Прости, Ленар, но я делала то, что считала необходимым. Ты сам говоришь, что мы вестники зарождения космического пиратства, а я не хочу быть такой вестницей, и не хочу, чтобы космос становился еще опаснее, чем он есть сейчас.

— Ты права, — нервно закивал он, закусив губу. — Ты абсолютно права, я согласен с каждым твоим словом, но мне все равно очень хочется накричать на тебя. А еще лучше в угол поставить.

— Когда мы улетали, все наши надежды были на то, что без челноков они лишатся возможности грабить корабли, и тогда, рано или поздно, они сами придут сдаваться, — напомнила Ирма. — А получилось так, что один челнок остался. Если бы там остался мой челнок, а не твой, ты бы так просто летел себе дальше и ничего бы не пытался сделать?

— Конечно, — уверенно ответил он.

— То есть ты бы смирился с тем, что мы с Радэком попадем в плен, а Ось может пойти на ужасные вещи, чтобы этого больше не повторилось?

— Легко.

— Ты ведь сейчас мне назло это говоришь?

— Ну, может быть чуть-чуть, — замялся он, любуясь красотами голой переборки. — Ты очень взбалмошная, непредсказуемая, эмоциональная и недисциплинированная. За последние семь лет я потратил на тебя больше нервов, чем за последние семьдесят, и лишь благодаря тебе я с нетерпением ждал своего увольнения. Кажется, теперь я точно устал за тебя волноваться.

— Спасибо? — неуверенно поблагодарила она. — Значит, ты все же ждал своего увольнения? И тебе ничуть не было любопытно, каково было бы пожить по своим правилам на своей собственной планете?

— Искушение было, — признался он вполголоса. — Я уже не так молод, чтобы менять одну жизнь на другую. Говорят, без поддержки со стороны можно впасть в депрессию или еще хуже, поэтому были моменты, когда я боялся своей отставки до чертиков. Приятно было помечтать о том, как я возвращаюсь на Дискордию, а там за семьдесят лет ничего не изменилось. Не было ни переворота, ни гражданской войны, ни голода, будто бы вся планета ждала моего возвращения. Но ждать она меня, разумеется, не стала. Поэтому создать свой мир с нуля — звучит очень привлекательно.

— Так что же тебя остановило? Только не говори, что ты испытываешь глубокое уважение к закону, потому что я все равно не поверю.

— История знает много моментов, когда кто-то хватался за оружие в стремлении создать свой собственный мир, и ни разу из этого не получалось ничего хорошего.

Ленар взял свою кружку и сделал глоток. Этот жест мог означать лишь смирение. Ирма была уверена, что за семьдесят лет работы в дальнем космосе ему не раз приходилось продираться через трудные обстоятельства, но вряд ли он хоть раз терял груз целиком. На Фриксусе ожидали буксир, груженый стратегическим запасом продуктов, а вместо этого должны будет принять буксир, груженый людьми, подобранными буквально со свалки истории, и объяснять все это придется ему. Достаточно ли хорошее это оправдание — ловля преступников, вредящих поставкам? Для Ирмы было достаточным, но тяжесть на сердце Ленара она чувствовала своим собственным, и ей было приятно видеть, что этот человек еще не сломлен и способен насладиться вкусом слегка остывшего чая.

Он откинулся на спинку стула и потянулся, издав хруст.

— Допивать будешь? — спросил он, указав на ее кружку.

— Да, конечно.

— Тогда бери кружку с собой.

— Зачем? — послушно взяла она кружку в руки. — Ты меня прогоняешь?

— Нет, я сейчас буду тебя наказывать.

— С кружкой чая?

— Можешь оставить ее на столе, если хочешь. Вставай, — спокойно скомандовал он, и она подчинилась. — Повернись.

— Ленар, ты чего? — слегка занервничала она, повернувшись спиной к его колючему взгляду.

— А теперь, — вожделенно вздохнул он, — вставай в угол.

Радэк испытывал отвращение к той двери. Будучи человеком с конструктивным складом ума он верил, что ни один предмет не имел права на существование без четкой функции, и функция дверей на космическом корабле была однозначной — задерживать воздух. Функция двери, на которую он смотрел сквозь еще свежие воспоминания, была нарушена и в какой-то степени изуродована. Вырезанная в ней прямоугольная дыра легко пропускала воздух и подносы с едой, и это превращало ее из средства спасения человека в средство для ограничения его свободы.