— Семь лет назад, — ответила Ирма за Радэка. — Андрей был моим предшественником, и именно из-за его гибели меня назначили на этот корабль.

— Так где же он погиб? На подлете к Эридису или на середине пути?

— А вот это очень любопытный вопрос, над которым поначалу было интересно подумать, — без интереса произнес Радэк. — Его жизненные функции прекратились на середине пути, но момент, когда мозг уже невозможно было вернуть к жизни, настал в конце этого пути, примерно через пять минут после разморозки. Мы решили, что эти пять минут ничего не значили, и шансов спасти его у нас не было.

— Так что же пошло не так?

— Именно Андрей в тот раз всех укладывал, — вновь вмешалась Ирма в рассказ. — Он совершил какую-то ошибку в настройке своего криостата, и при разморозке не был реанимирован.

— Не понимаю, — растерянно покачал Петре головой. — Если он стал жертвой собственной ошибки, почему же тогда Вильма винит Ленара в его гибели?

— Я не знаю.

Радэк знал, но не мог сказать. Раньше не мог. Теперь запретная тема казалась не такой запретной, и он озабоченно вздохнул, бросив на Ленара полный душевной усталости взгляд. Он спрашивал разрешения. Ленар в ответ лишь молча пожал плечами. На его языке это могло обозначать только «мне уже наплевать». Сойдет за разрешение.

— Потому что это ложь, — выпалил он и встретился с удивлением, в котором лицо Ирмы пережило некоторые метаморфозы. — Да, Ирма, мы все это время лгали тебе, и никакой ошибки не было.

— Я… — нервно заикнулась она, растерянно посмотрев на Ленара. — Я теперь уже совсем ничего не понимаю.

— Андрей не совершал никакой ошибки. Он все сделал так, как и задумывал. Саботировал работу собственного криостата, чтобы уснуть и больше никогда не проснуться.

— Значит, это был суицид? — уточнил Петре.

— Почти, — поморщился Радэк в сомнениях. — Чтобы вам проще было понять все обстоятельства того события, я должен рассказать вам то, что о покойных рассказывать не принято. Андрей был сущим засранцем.

— Радэк, — прервал его Ленар открытой ладонью. — Не надо так. Ты сейчас выражаешься излишне прямо.

— В общем, он был полной противоположностью Ирмы, — смягчился Радэк в выражениях. — Он не уважал устав, инструкции, кодекс поведения и очень часто был в эпицентре конфликтов. Он запросто мог нарушить прямой приказ, и его бы давно погнали из коммерческого флота, если бы он не был первоклассным специалистом. Самое отвратительное в нем было то, что каждый раз, когда он начинал выступать против остального экипажа, он в результате оказывался прав.

— Радэк, — прервала его Ирма. — Это, вообще-то, обидно звучит.

— Прости, я не то имел ввиду. Просто мы не любили Андрея и порой хотели от него избавиться.

— Так это вы его довели?

— Нет, конечно! — возмутился Радэк. — Он бы сам кого угодно довел.

— Так в чем же было дело?

— Когда мы прибыли в космопорт Эридиса, его тело забрали для изучения, а нас всех допрашивали два дня подряд с перерывами на сон и еду, — погрузился техник в неприятные воспоминания. — Через два дня была установлена точная причина смерти, и расследование закончилось. Андрей страдал от редкой формы криостазовой болезни, и это она стала истинной причиной суицидальных наклонностей.

Петре нахмурился, переваривая информацию. По его лицу было видно, как воображение оживило внутри него страшные образы, и Радэк его в этом прекрасно понимал. Человек был сильным биологическим видом, мог выжить во многих ситуациях и справиться со многими проблемами, но утратив волю к жизни он превращался в холодный мертвый труп еще до остановки сердца и дыхания. Это был один из самых ужасных способов завершить свое существование.

— И все же получается, — решился Петре продолжить этот неприятный разговор, — что вы все равно не виноваты.

— О, нет, мы виноваты, и еще как, — подхватил Ленар. — Не бывает такого, чтобы в один день человек был бодр и счастлив, а на следующий день он внезапно решает умереть. Все это происходило постепенно. Андрей замыкался в себе, становился молчаливым, отстраненным и… в общем, он переставал быть засранцем. Все симптомы были налицо, но мы так обрадовались его неожиданной покладистости и смирению, что просто не увидели в этом тревожных сигналов. Поскольку в уставе прописано, что мы обязаны постоянно следить как за физическим, так и за психологическим состоянием друг друга, то все произошедшее запросто можно было назвать преступной халатностью.

— Получается, что это и была преступная халатность, — сконфуженно промолвила Ирма. — Теперь уже мне интересно, что же было дальше? Почему вас всех не погнали из коммерческого флота?

— Нам грозились, даже очень, — заверил ее Ленар. — Но, ты сама все видела, у них тогда был очень ответственный рейс, и им нужны были все люди. Поэтому тебя и пропихнули на место Андрея чуть ли не силой. Нас даже не оштрафовали. С нас лишь взяли подписку о неразглашении, и велели придерживаться официальной версии — ошибка Андрея при настройке криостата. Должен признаться, я тогда вздохнул с облегчением. Я действительно совершил страшную ошибку, но меня не стали наказывать, а моральных сил смириться с произошедшим и жить дальше у меня хватило. Я отделался незаслуженно легко, чего нельзя было сказать о Вильме. По ней эта ситуация ударила сильнее всех остальных, и если поначалу она грозилась наплевать на все и любой ценой уйти из флота, то по прибытии в космопорт она немного успокоилась, и стала искать менее болезненные способы освободиться от службы. Руководство нашего отделения на Эридисе отказало ей в увольнении и убедило ее продолжать службу. Позже Вильма стала куда-то пропадать на продолжительное время без объяснений, и я до самого отлета боялся, что кто-нибудь поймает ее пьяной в стельку и выгонит из флота с позором и баснословным штрафом.

— Вообще-то, — вмешался Радэк, решив продолжить череду тяжелых признаний, — она в те дни пропадала вовсе не из-за того, что заливала свое горе.

— Вот как? А куда же тогда она пропадала?

— Ходила к штатному психологу, — выдохнул он и впервые ощутил на своем языке привкус предательства, утешая себя лишь тем, что теперь эта тайна сильно обесценилась. — Ты зря думал, что она успокоилась. Она продолжала искать способы покинуть флот и надеялась, что после нескольких сеансов у психолога получит заключение о профнепригодности, чтобы ее отстранили от службы по состоянию здоровья. Как ты понимаешь, ничего не вышло. Психолог ей лишь сказал, что если бы она отнеслась к смерти коллеги с равнодушием, у него это вызвало бы куда больше опасений, чем совершенно нормальный для таких ситуаций стресс.

— И все это произошло прямо перед моим назначением? — уточнила Ирма.

— Да, сразу после этого нам на головы свалилась ты и куча других проблем, и, кажется, новые впечатления позволили Вильме быстро прийти в себя.

— Может, смерть Бьярне как-то разбередила в ней старые раны?

Радэк взглянул на нее с осуждением.

— И что? Из-за этого она решила броситься на поиски заповедника в компании космических пиратов? Нет, брось это.

— Бросить что?

— Брось попытки понять, по какому принципу работает ее логика. Я сдался, как только понял, что она точно не подчиняется… — Радэк заткнулся, не успев закончить предложение, когда случайно наткнулся взглядом на спину своего коллеги. Эмиль лежал на боку, отвернувшись к переборке, и не подавал признаков сознания. Радэк не часто такое видел. Обычно именно Эмиль в любой беседе был душой компании, а теперь он просто мирно лежал с закрытым ртом и никак не участвовал в обсуждении, что в его случае можно было считать симптомом клинической смерти. Радэк и сам в последние дни плохо спал, и смотрел на Эмиля скорее с завистью. Накопить в камере достаточно моральной усталости, чтобы взять и уснуть сном младенца казалось каким-то божьим даром, поэтому он продолжил говорить вполголоса. — Кажется, Эмиль заснул. Давайте потом продолжим этот разговор.

— Я не сплю, — возразила лежащая на боку спина. — Можете продолжать, а я, кажется, сегодня вообще не усну.