Я погладил голову, и глаза ее вскоре открылись.

— Прибыли.

— Так быстро? Мне снился чудеснейший сон. Я плавала в море, вдали от прекрасного золотого берега…

— Куда мне вас положить?

— А вы не останетесь?

— Не могу.

— Мне так одиноко. Вечно не с кем поговорить… — Она нахмурилась. — Положите вон на тот гнутый корень у входа. Хочу заглянуть в расщелину — представить, что ждет дальше. А вас разве не влечет?

Меня влекло — щель в стволе словно втягивала меня в себя, словно тысячи незримых пальцев легонько подтаскивали к себе мою плоть. И стоять-то рядом было нервно, и потому я быстро уложил ее наземь и отошел.

— Мне пора догнать спутников.

— Вернетесь?

— Не знаю.

— Тогда мне надо вам кое-что сказать, прежде чем вы уйдете.

Я неохотно подобрался поближе и склонил ухо к ее рту. Руки погрузились в глину, тело притиснулось к жесткому корню, я замерз, промок и очень устал. Но выслушал.

— Поймите мои слова правильно, — сказала она тихо, — потому что они не то, чем кажутся. Я объясню подробнее, когда вы вернетесь, но пока, что бы ни подумали об этом пророчестве, вы обязаны продолжать путь. — Она скользнула губами мне по щеке и прошептала: — Скажу одно. Вы близки к тому, что ищете… Но не найдете.

Меня потрясло до костей. Пустота у меня внутри ринулась вверх и вовне, охватила меня целиком. Захотелось истлеть, ничего не чувствовать. Мной распоряжались, меня использовали, мне врали. Я никогда и не выяснил бы, чего не хватает моему бытию… Я побежал. Я бежал к срединному дубу, воткнутому в землю, как исполинское копье, но ни Глада, ни остальных там не оказалось. Хотелось замереть и ждать, пока земля не поглотит меня, пока дождь не размоет меня, пока тьма не впитает меня, но ее слова не давали этому быть: вы обязаны продолжать путь. Я бежал дальше. Стремился к дубу на вершине холма, статному великану, чьи верхние ветви исчезали в облаках. Силуэт на горизонте, громадный черный громоотвод, глубоко вбитый в землю. Я бежал все быстрее, пока не превратился в один лишь ритм ног, пылавшие мышцы, стучавшую кровь — но дерево все не приближалось. Думал, все дело в обмане зрения, что дуб, видимо, громаднее любых моих фантазий, и я ускорялся еще и еще. Тело сделалось огненным колесом, по волшебству катившимся вверх по склону, оно превращало дождь, осмелившийся ко мне прикасаться, в пар, оно опаляло траву, что покорно стелилась подо мной.

Но пламя ходячего мертвеца мимолетно, и я, теряя сознание, пал на траву, и последнее, что видел, — далекое дерево, нисколько не ближе ко мне теперь, когда я припустился бежать.

Я был сплошь боль в ребрах. Колотье в боку, разливавшееся к груди. Капли дождя у меня на черепе. Мука возвращалась, уходила, возвращалась вновь — размеренный круг острых ударов и тупой боли. Я услышал голос. Свой голос:

— Хватит меня пинать!

Я открыл глаза. Мускулистый мертвец стоял надо мной, изготовившись ударить еще раз.

— Меня послали тебя привести, — сказал он. — Как мне это устроить, если ты валяешься на земле?

— Я упал в обморок.

— «Упал в обморок», — передразнил мертвец. — Ну так вставай. Все ждут.

Я медленно поднялся на ноги. Дождь не прекращался. Он не остался лишь снаружи моей головы — он нашел дорогу внутрь. Руки у меня были покрыты густой глиной. Одежда — мокрая насквозь, грязная.

— Я пытался вас догнать, но чем больше бежал, тем крепче оставался на месте.

Мертвец вздохнул.

— А просто идти в голову не приходило?

— Нет.

— Или сосредоточиться на том, что делаешь?

— Не очень.

— Или двигаться шаг за шагом?

Я покачал головой.

— Попробуй-ка.

Я попробовал. Через три шага очутился под высочайшим дубом из всех, какие видывал. Он возник из ниоткуда. Я разглядел пару мокрых несчастных трупов, стоявших у великанского корня рядом с Гладом; тот приблизился и положил руку мне на плечо.

— Рад, что вы справились, — сказал он.

Обхват у дуба оказался колоссальный. Дерево перло из земли, как средневековая круглая башня. Кора темнее бури, твердая, как гранит, с равномерными бороздами, влекшими взгляд вдоль безупречно вертикального ствола. Корни, широкие, словно дороги, тянулись докуда хватало глаз, во все стороны, а ветви нависали так высоко и раскинулись так просторно, что их можно было бы спутать с облаками.

Глад повел нас вокруг ствола, вверх по склону, к другой стороне дерева, где сунул руку в одну борозду и ткнул во что-то пальцем. Когда он вынул руку, я увидел маленькую серебряную кнопку, погруженную в кору.

— Дальше недолго, — сказал Глад. — Новые тросы натягивали. Старые лопнули раз-другой… Неприятно.

Мы ждали. Ничего не происходило. Мертвецы убивали время, шумно стеная. Я уловил лишь несколько слов, но по общему тону разговора догадался, что они ссорятся. Глад терпеливо смотрел вперед.

— Скоро будет тут, — обнадежил он нас.

Через десять минут ливень набрался новой воинственности. Он явно жаждал смыть плоть с наших костей или смести нас с холма селевым потоком — что быстрее получится. По черепу мне било невыносимо, я ощущал себя барабаном. Трупы сгрудились в кучу и перенесли негодование друг с друга на погоду. На сей раз я разобрал, что к чему.

— Надо было мне остаться в машине, — произнес спесивый труп.

— Мне и в разобранном-то состоянии было лучше, — согласилась женщина.

— Не выношу вас обоих, — сказал третий.

Я этого последнего мертвеца сторонился. Он заявил, что знает о моем поиске, но я боялся очередного предательства. Однако предречение головы без тела, что я никогда своей цели не достигну, делало ее откровения менее значимыми, и я изготовился потолковать с мускулистым, но тут заговорил Глад.

— С минуты на минуту, — сказал он.

На сей раз его уверенность подтвердилась. Дерево откликнулось громким «пинь», и в коре возникла небольшая трещина. С гладким «вжик» она расселась и явила сияющую металлическую камеру, вряд ли просторнее туалета. Глад вошел и пригласил нас за собой. Потолкавшись и повздорив, кто пойдет первым, трупы повиновались; я ступил внутрь последним. Внутри на панели справа от входа имелось еще две кнопки, с числами «0» и «1». Глад нажал верхнюю, и двери закрылись. Внутри у меня возникло причудливое ощущение поплавка, и я наконец понял, что нахожусь в лифте. Окончательное доказательство тому возникло через несколько мгновений, когда из незримых динамиков под потолком полилась писклявая музычка, проницая пространство, словно зловонный пук. Мелодию я узнал не сразу — ее ошкурили чуть ли не до смерти: то была миленькая инструментальная аранжировка «Повеяло духом юности» группы «Нирвана»[62].

— Приятная песня, — сказал мускулистый мертвец, кивая головой не в ритм. — Никогда раньше не слышал. Что-то новое?

Глад стоял совершенно неподвижно, посередине, глазел на двери. Остальные осторожно разглядывали друг дружку из углов. Ответа не последовало, и мускулистый продолжил:

— Когда был жив, я упивался лишь сладостным звуком меча, рубящего вражью шею, а такую музыку в теперешние времена не послушаешь. — Он от души рассмеялся, но его шутку встретили молчанием. — Эй? Есть тут кто дышащий? Я когда-то был великим вождем, знаете ли, и когда я смеялся, смеялись все. В противном случае я их колесовал и четвертовал. Малость сурово, что уж там, но меня за это уважали! — На сей раз он хохотнул и похлопал себя по ляжкам — и вновь, как и прежде, веселье с ним никто не разделил. — Как хотите. Но кто-то же должен попробовать. Мертвое это место, его надо оживлять. — Он глянул на меня. — Вот ты, к примеру. Чего не спросишь меня про что-нибудь? — Я пожал плечами, и на этот жест он тут же обиделся. — У тебя припадок? Не можешь стоять спокойно? Будь ты из моих, я бы тебе руки поотрубал за наглость! Сколько нам еще торчать в этом летучем гробу?