— Я не читаю газет.

— Так классно. Куча всего об убийстве — хоть и без снимков. — Он надулся. — Говорят, его выпотрошили. Я проверил: это значит, живот ему разорвали и вытащили потроха. — Он выгнул пальцы, как когти, и взялся иллюстрировать преступление по ходу рассказа. — А дальше — еще круче. Полиция до сих пор не нашла ни голову, ни стопы, ни кисти… Гадость какая, а?

— Да.

— Они раздумывают, уж не съели ли его. — Он просиял. — Это так круто. Типа что-то из «Рассвета мертвецов». Или из «Обители зла»[54] — ты играл?

— Нет.

— Это компьютерная игра про зомби. Они все прут и прут на тебя. И их прорва. — Он окоченело направился ко мне, вытянув руки, без выражения на лице, усиливая впечатление преувеличенными стонами и поразительно похожей шаркающей походкой. Я не сдвинулся с места, не поморщился — в кои-то веки мне было уютно в его присутствии, — но мое безразличие его огорчило. — Не прикольный ты вообще, — сказал он.

Я сменил тему:

— Зоэ не видал?

— Мортишу? А тебе зачем?

— Без всяких особых причин.

Он лукаво улыбнулся.

— Вы двое?..

— Что?

— Ну, знаешь…

Я мимолетом подумал, не сказать ли ему правду: с тех пор как восстал из мертвых много лет назад, я живу в своего рода эмоциональном чистилище, что отваживает меня от позывов к каким угодно отношениям, а поскольку моя смерть оставила меня без пениса, я в любом случае вряд ли могу заниматься сексом. Но слушать это ему было бы неинтересно, а мне неинтересно рассказывать, и я сказал:

— Нет.

— А она другое говорит.

— Что она говорит?

— Немного чего. Но ты ей нравишься. Это видно.

Он надел форму и попытался мне подмигнуть. Затем вышел. Вскоре я услышал, как он насвистывает. Его атональный мотивчик сплелся со скворчанием мертвых животных, жарившихся в собственном соку.

День шел. Я функционировал.

Младший управляющий взял больничный, и поэтому за него вышел на смену старший управляющий. Казалось, он упивается своим возвращением в рабочее пространство: закатал рукава и лыбился, как Чеширский кот, всем, кого видел. С упорядоченными промежутками произносил перед отдельными сотрудниками зажигательные речи, завершая их хлопком по плечу или рукопожатием. Большую часть своей смены я боялся, что он и ко мне притронется, но, к моему облегчению, наконец приблизившись ко мне, он держал свою плоть при себе.

— Как дела? — спросил он бодро.

Я отмывал фритюрницу, заливая ее нутро моющей жидкостью и отскабливая жир от стенок. Остановился поговорить с ним.

— Нормально, — сказал я.

— Как мы можем добиться лучшего, чем нормально?

Я пожал плечами. По-честному не знал, что ответить.

— Вдумайтесь. Если вам нормально, клиентам тоже нормально, а если им нормально, они, может, когда-нибудь придут еще раз. — Его улыбка обнажила полумесяц безупречных белых зубов. — А нам надо, чтобы они вернулись завтра, и поэтому нужно, чтобы им было отлично. А это значит, вам тоже нужно чувствовать себя отлично! — Он протянул мне руку, но, заметив пятна жира у меня в волосах, на лице и на ладонях, быстро отдернул ее. — Итак, что мне сделать, чтобы вам было отлично?

— Не знаю.

Он нахмурился.

— Значит, вам пора это понять.

Я решил, что этот совет знаменует окончание нашей беседы, но он поманил меня за собой. Отвел к себе в кабинет — комнату-коробок примерно двенадцати квадратных футов, где места хватало только для стола, искусственного растения в горшке и нескольких вдохновляющих сообщений в пластиковых рамках. «Ходи тихо, но с собой носи большую палку» — на правой стене; более загадочное «Мысли крупно, Действуй крупно, Становись крупнейшим» обращалось ко мне с дальней стены. Старший управляющий разместился в дорогом кожаном кресле, щедрые ягодицы расплылись и заняли все сиденье. Я стоял, глядел на него и ждал. Он улыбнулся мне со смесью покровительственной заботы и жалости — и я наконец осознал, что сейчас произойдет. Об этом упоминала Зоэ, Дэйв перенес такое не раз. Лекция.

— «Бургер Бургер», — начал он. — Само название предполагает простоту. И именно так мы и начинали — просто. Всего одно заведение в 1965-м. Маленькое дело, дружелюбное, и те два слова стали краеугольным камнем нашего бизнеса — с тех пор и поныне. Теперь мы, конечно, очень большая компания, но в сути своей всё такие же маленькие и дружелюбные.

Я отключился. Ничего не попишешь. Мое внимание убрело с выбранной тропы и упало в глубокую яму, где обнаружило очень странное воспоминание — я даже удивился, что оно вообще мое.

Лежу на спине, глаза открыты, вперяюсь во тьму. Воздух теплый, но мое голое тело покоится на холодной каменной плите. Запястья скованны наручниками, наручники приделаны к цепям, закрепленным в камне; другая пара кандалов сжимает мне стопы, а шею цепко держит ошейник. Я смотрю вниз и вижу длинные красные порезы на животе и груди, кошмарные открытые раны, от которых мне полагается орать в муках. Но в теле никакой боли нет.

Боли нет, но мне страшно. Это место тревожит меня — не потому, что со мной здесь стряслось нечто ужасное, а потому что инстинкты подсказывают мне: стрясется. А следом настигает новое прозрение:

Я не дышу.

Воспоминание резко оборвалось. Старший управляющий все еще говорил:

— …факт: большое будущее — впереди, и мы хотим, чтобы вы были частью этого успеха. — Улыбнулся самодовольно. — Я когда-то был как вы. Простой наймит. Но я держал нос по ветру и старался хорошенько. Видел ценность карьеры в… — Он умолк, уставился на меня. — Вы в порядке?

— Да.

— Вы бледный.

— Просто голова немного кружится.

Он попытался положить руку мне на плечо. Я отшатнулся с его приближением. Он отстранился.

— Может, вам стоит взять отгул на остаток дня.

— Со мной все хорошо, правда.

— Я настаиваю.

Я вяло глазел на него. Он смотрел на меня — вероятно, авторитетно, вероятно, близоруко, а может, и так и эдак сразу. Чуть погодя он встал. Ягодицы оторвались от сиденья, кресло пискнуло. Управляющий сально улыбнулся.

— Обдумайте на досуге, о чем я с вами поговорил.

Я кивнул и вышел. Как только дверь за мной закрылась, я забыл и то малое, что услышал.

Пошел искать Зоэ. Думал, может, она захочет меня повидать. И я хотел потолковать с ней, но плохо представлял, что ей сказать. От этого мне стало тревожно: не в моей природе откликаться на то, что другие могут чувствовать, или же следовать порывам.

Я нашел ее: она разговаривала с Дэйвом. Тот одновременно хохотал и переворачивал котлеты — такой талант производил на меня впечатление. Я понаблюдал за ним сколько-то. Едва присматривая за тем, чем занимался, он прижимал каждую котлету к жарочной решетке лопаткой, оставлял жариться минуту, а затем подсовывал лопатку под котлету и ловким движением кисти переворачивал ее — все время поддерживая разговор. О подобной координации движений я мог только мечтать.

— Пальчик! Как тебе лекция?

— Мало что помню.

— Я тоже. — Он лыбился. — В уме засела только фигня про «возможности расширения» — я тогда не мог не подумать про его громадную жирную задницу.

Я почуял, что Зоэ смотрит на меня. Ходячие научаются не начинать разговоры, но я ощущал, как в животе у меня набухает порыв, вздымается к груди. Я того и гляди заговорю. Мысль породит слово, рот придаст ему форму, дыхание столкнет с губ. С минуты на минуту. Неизбежно.

Ничего не сказал.

— Ты какой-то умотанный, — сказал Дэйв.

— Да.

— Ты нормально?

— Нет.

— Шел бы домой.

— Я собирался…

Глянул на Зоэ. Она смотрела на меня со странной улыбкой. Видеть эту улыбку было невыносимо. Она меня уничтожала. Я почувствовал себя так, словно должен рухнуть наземь и ползти отсюда змеей. Отвел взгляд и посмотрел на никелевый кулон у нее на цепочке вокруг шеи. И тут меня накрыло еще раз. Это была самая красивая вещь на свете. Я не владел ситуацией. Вздутие у меня в груди прорвалось ко рту, и слова выплеснулись наружу: