Адреналин — попросту знак того, что у любого действия есть последствия и что, подписав в понедельник договор, не осмыслив его альтернативы, я повел себя как полный балбес. Но, пусть растерянность и унижение во мне достигли пика, тихий голос в мозгу нашептывал, что в договоре имеются пути выхода из этой катавасии.
Я вернулся на два уровня выше и щелкнул «ОТЧЕТЫ», а затем — в первую же директорию в каждом следующем меню, пока не нашел нечто с осмысленным для меня названием файла: «Падение — 08/99.ОП». Вот его содержание:
ОТЧЕТ О ПРЕКРАЩЕНИИ
КАТЕГОРИЯ КЛИЕНТА: Ж-С/Ж/5139857
МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ ИНЦИДЕНТА: 2–30–35/53–35–41
МЕСТО ЗАХОРОНЕНИЯ: 2–29–48/53–34–28
ФИЗИЧЕСКИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ
М/Ж: женщина
ВОЗРАСТ: 366 961,58 часов
РОСТ: 167,75 см
ВЕС: 49 847 г
КОЖА: цвет 107; площадь 14 317 кв. см
КРОВЬ: группа А, объем/масса: 3561 (мл/г)
ЖИР: 15 %, содержание воды 19%
МЫШЦЫ: 639 (сохранно), масса: 19 939 г
КОСТИ: 206 (переломы: множественные)
ЗРЕНИЕ: 18,9Л/18,6П
КОЛ-ВО ВОЛОС: 3 109 682
АКТИВНЫЕ НЕРВНЫЕ КЛЕТКИ ВО ВРЕМЯ ПРЕКРАЩЕНИЯ: 11 876 954 117
ПИЩИ/НАПИТКОВ ПОТРЕБЛЕНО: 27 540 031 г (П); 26 316 794 куб. см (Н)
ВДОХОВ: 291 865 117
УДАРОВ СЕРДЦА: 1 723 968 007
ПАМЯТЬ: 71,4 % сохранно
ОТЛИЧИТЕЛЬНЫЕ ЧЕРТЫ: шрамы — левое колено, 3 см, левое запястье (4×6 см)
ОСНОВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ, ПРИГОДНЫЕ В ПЕРЕРАБОТКУ
ВОДА: 29 908 мл
УГЛЕРОД: 8307 г
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ВЕЩЕСТВА: оксид кальция, фосфор, сера, железо и т. п. (обычные следовые металлы и минералы)
АГЕНТ
Смерть, при содействии Агента-подмастерья
ИТОГ
Прекращение Падением с Большой Высоты. Без особых примечаний.
См. файлы: Падение (и т. п.), Самоубийство, Дело жизни.
_______________________
СОХРАНИТЬ РАСПЕЧАТАТЬ КОПИРОВАТЬ СЛЕД. СТР. ПРЕДЫД. CTP. ПОИСК ВЫХОД
Чтобы связать эти данные с женщиной, совершившей в понедельник самоубийство, мне потребовалось некоторое время, но осознание оказалось совсем не утешительным. Оно лишь подстегнуло тошноту, поднимавшуюся во мне, и чем больше я сновал туда-сюда по разным меню на экране, тем больше ощущал себя существом с другой планеты.
* * *
В мрачнейшие поры уныния после моего срыва я относился к мирозданию как к громадной системе данных. Представлял его себе как беспредельно большую комнату, забитую великанскими серыми шкафами, в каждом шкафу — миллиард ящиков, в каждом ящике — без счета папок, в каждой папке — несметно документов и приложений к ним. Я видел сеть-лабиринт перекрестных отсылок, столь сложную, что никто не смог бы в принципе разобраться, как хотя бы одна какая-нибудь часть связана с другой. Ведь невозможно же? Перечень тем — от сведений о мельчайшей субатомной частице до самой Вселенной.
И хотя те или иные личности, может, и считают себя отдельными от этой каталогизации, они — ее часть. Они либо управляют чем-нибудь в ней, отвечают за наименование, классификацию и порядок, либо сами попросту не более чем подборки статистических данных, стопки бестолковых документов, распиханных по шкафам из кожи и костей.
Да я чокнулся просто.
* * *
В коридоре подо мной открылась дверь на лестницу, кто-то нажал на кнопку таймера освещения. Я выключил компьютер, быстро встал и толкнул назад кресло. Оно задело стойку с папками, та опрокинулась. Несколько документов высыпалось на ковер, еще несколько упало близко от огня. Я запаниковал и завозился, пытаясь восстановить укладку без всякого понятия о том, как все было вначале, но безразлично к тому, что документы могут оказаться не в своих папках.
Шаги тяжко грохотали по кованой витой лестнице.
Одна из папок задымилась. Пришлось быстро решать, вернуть ли ее на стойку и разбираться с последствиями, или же покончить с ней совсем. Я швырнул ее на угли и пошевелил кочергой, пока бумага не занялась. Что в ней было, я сказать не мог, — неоткуда было мне знать, лежит в ней мой договор, или чье-то Дело жизни, или же список покупок Шефа, — но я рискнул и сделал, что сделал. Уничтожение сведений подарило мне громадное — и неожиданное — облегчение.
Шаги стихли на вершине лестницы.
Я запихнул оставшиеся документы в стойку, оставил только нужное Дело жизни. Когда дверь открылась, я как ни в чем не бывало изучал ее.
— Приветствую, — сказал Смерть, озирая стол, стойку с папками и пылающий огонь. — А где Шеф?
— Не знаю.
— Вы всё?
Я кивнул.
— Но тут сплошь бессмыслица.
— Не то слово, — сказал он безучастно.
Крекеры
Эми вернула видео (но не оборудование) через пару недель после того, как я все у нее установил. К тому времени я обнаружил и задокументировал достаточно улик против Дермота, чтобы материалов по его делу хватило. Возможно, он раз-другой меня видел — однажды вечером я заметил, что он праздно поглядывает по сторонам, выворачивая из-за угла, а в предыдущий выходной он слишком часто косился в зеркало заднего вида, но менее чем за месяц я записал или сфотографировал угрозы, шантаж, любовницу, многочисленные недружелюбные переговоры и тот чуток пыток, у железной дороги. Немного, но достаточно.
Но больше прочего меня интересовало это видео. Мое желание отвращало и будоражило меня в равной мере, но устоять я не мог. Оно вернуло мне какую-никакую власть, утраченную во времена срыва, и я хотел посмотреть, как Эми изменилась за последние семь лет, те же ли у нее вкусы. Вдобавок я хотел знать, обрела ли она вдохновение, какого искала. Куча вопросов.
Она прислала мне ответы в буром конверте с подложкой, целиком, без купюр, без цензуры.
Белый шум, размазанная бело-розовая картинка, затем ее рука удаляется от объектива. Лицо у нее бледное, но бесстрастное, не выражает ничего. Страх видно только в глазах, они широко распахнуты, черны. Она полностью одета.
— Какого хера ты там делаешь?
Она оборачивается и неторопливо идет к кровати.
— Ложися давай, бухая ты корова.
Кровать с балдахином, на четырех опорах. Шторы у изножья раздвинуты. Красные шторы. Для меня они похожи на половые губы. Она забирается на кровать, словно проникая в собственные гениталии, и ложится на спину, макушкой к видеокамере.
— Хошь на эту сторону сёдня, ляля? Мне норм. Как хошь.
Она лежит несколько минут неподвижно, даже не поворачивает головы посмотреть, что там делает Дермот. Но я вижу. Вижу маленького мускулистого мужичка, раздетого до пояса, с голой грудью, покрытой завитками черных волос. Лицо не отталкивающее, однако перекошено из-за длинного шрама и кривого носа. Голос низкий. Я наблюдаю, как он любуется собой в зеркало, расчесывает черные волосы, чешет грудь. Вижу, как достает четыре мотка веревки из кармана и кидает их на кровать.
Она слегка морщится.
— Погодь. Забыл ебаную ленту.
— Не надо, — говорит она ему вслед и оставляет эти слова висеть в воздухе, словно сказанное далее может вернуть его.
Но он все равно возвращается и усаживается на кровать рядом с ней, гладит ее по лицу. Затем достает моток белой изоленты из-за спины, ухмыляется, а она говорит — на камеру или же просто, сама по себе:
— Не надо так делать. Я не хочу, чтоб ты это делал.
Он не отзывается, берет веревки и привязывает ей руки и ноги и кроватным столбикам, отрывает кусок изоленты и трижды, каждый раз нежно приподнимая, обматывает Эми голову, поверх рта. Когда все готово, он берет ее щеки в ладони и произносит тихо:
— Буду делать, что, бля, хочу.
Он вновь исчезает, она стонет, но вскоре затихает, лежит неподвижно.
