Адреналин — попросту знак того, что у любого действия есть последствия и что, подписав в понедельник договор, не осмыслив его альтернативы, я повел себя как полный балбес. Но, пусть растерянность и унижение во мне достигли пика, тихий голос в мозгу нашептывал, что в договоре имеются пути выхода из этой катавасии.

Я вернулся на два уровня выше и щелкнул «ОТЧЕТЫ», а затем — в первую же директорию в каждом следующем меню, пока не нашел нечто с осмысленным для меня названием файла: «Падение — 08/99.ОП». Вот его содержание:

ОТЧЕТ О ПРЕКРАЩЕНИИ

КАТЕГОРИЯ КЛИЕНТА: Ж-С/Ж/5139857

МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ ИНЦИДЕНТА: 2–30–35/53–35–41

МЕСТО ЗАХОРОНЕНИЯ: 2–29–48/53–34–28

ФИЗИЧЕСКИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ

М/Ж: женщина

ВОЗРАСТ: 366 961,58 часов

РОСТ: 167,75 см

ВЕС: 49 847 г

КОЖА: цвет 107; площадь 14 317 кв. см

КРОВЬ: группа А, объем/масса: 3561 (мл/г)

ЖИР: 15 %, содержание воды 19%

МЫШЦЫ: 639 (сохранно), масса: 19 939 г

КОСТИ: 206 (переломы: множественные)

ЗРЕНИЕ: 18,9Л/18,6П

КОЛ-ВО ВОЛОС: 3 109 682

АКТИВНЫЕ НЕРВНЫЕ КЛЕТКИ ВО ВРЕМЯ ПРЕКРАЩЕНИЯ: 11 876 954 117

ПИЩИ/НАПИТКОВ ПОТРЕБЛЕНО: 27 540 031 г (П); 26 316 794 куб. см (Н)

ВДОХОВ: 291 865 117

УДАРОВ СЕРДЦА: 1 723 968 007

ПАМЯТЬ: 71,4 % сохранно

ОТЛИЧИТЕЛЬНЫЕ ЧЕРТЫ: шрамы — левое колено, 3 см, левое запястье (4×6 см)

ОСНОВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ, ПРИГОДНЫЕ В ПЕРЕРАБОТКУ

ВОДА: 29 908 мл

УГЛЕРОД: 8307 г

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ВЕЩЕСТВА: оксид кальция, фосфор, сера, железо и т. п. (обычные следовые металлы и минералы)

АГЕНТ

Смерть, при содействии Агента-подмастерья

ИТОГ

 Прекращение Падением с Большой Высоты. Без особых примечаний.

 См. файлы: Падение (и т. п.), Самоубийство, Дело жизни.

_______________________

СОХРАНИТЬ РАСПЕЧАТАТЬ КОПИРОВАТЬ СЛЕД. СТР. ПРЕДЫД. CTP. ПОИСК ВЫХОД

Чтобы связать эти данные с женщиной, совершившей в понедельник самоубийство, мне потребовалось некоторое время, но осознание оказалось совсем не утешительным. Оно лишь подстегнуло тошноту, поднимавшуюся во мне, и чем больше я сновал туда-сюда по разным меню на экране, тем больше ощущал себя существом с другой планеты.

В мрачнейшие поры уныния после моего срыва я относился к мирозданию как к громадной системе данных. Представлял его себе как беспредельно большую комнату, забитую великанскими серыми шкафами, в каждом шкафу — миллиард ящиков, в каждом ящике — без счета папок, в каждой папке — несметно документов и приложений к ним. Я видел сеть-лабиринт перекрестных отсылок, столь сложную, что никто не смог бы в принципе разобраться, как хотя бы одна какая-нибудь часть связана с другой. Ведь невозможно же? Перечень тем — от сведений о мельчайшей субатомной частице до самой Вселенной.

И хотя те или иные личности, может, и считают себя отдельными от этой каталогизации, они — ее часть. Они либо управляют чем-нибудь в ней, отвечают за наименование, классификацию и порядок, либо сами попросту не более чем подборки статистических данных, стопки бестолковых документов, распиханных по шкафам из кожи и костей.

Да я чокнулся просто.

В коридоре подо мной открылась дверь на лестницу, кто-то нажал на кнопку таймера освещения. Я выключил компьютер, быстро встал и толкнул назад кресло. Оно задело стойку с папками, та опрокинулась. Несколько документов высыпалось на ковер, еще несколько упало близко от огня. Я запаниковал и завозился, пытаясь восстановить укладку без всякого понятия о том, как все было вначале, но безразлично к тому, что документы могут оказаться не в своих папках.

Шаги тяжко грохотали по кованой витой лестнице.

Одна из папок задымилась. Пришлось быстро решать, вернуть ли ее на стойку и разбираться с последствиями, или же покончить с ней совсем. Я швырнул ее на угли и пошевелил кочергой, пока бумага не занялась. Что в ней было, я сказать не мог, — неоткуда было мне знать, лежит в ней мой договор, или чье-то Дело жизни, или же список покупок Шефа, — но я рискнул и сделал, что сделал. Уничтожение сведений подарило мне громадное — и неожиданное — облегчение.

Шаги стихли на вершине лестницы.

Я запихнул оставшиеся документы в стойку, оставил только нужное Дело жизни. Когда дверь открылась, я как ни в чем не бывало изучал ее.

— Приветствую, — сказал Смерть, озирая стол, стойку с папками и пылающий огонь. — А где Шеф?

— Не знаю.

— Вы всё?

Я кивнул.

— Но тут сплошь бессмыслица.

— Не то слово, — сказал он безучастно.

Эми вернула видео (но не оборудование) через пару недель после того, как я все у нее установил. К тому времени я обнаружил и задокументировал достаточно улик против Дермота, чтобы материалов по его делу хватило. Возможно, он раз-другой меня видел — однажды вечером я заметил, что он праздно поглядывает по сторонам, выворачивая из-за угла, а в предыдущий выходной он слишком часто косился в зеркало заднего вида, но менее чем за месяц я записал или сфотографировал угрозы, шантаж, любовницу, многочисленные недружелюбные переговоры и тот чуток пыток, у железной дороги. Немного, но достаточно.

Но больше прочего меня интересовало это видео. Мое желание отвращало и будоражило меня в равной мере, но устоять я не мог. Оно вернуло мне какую-никакую власть, утраченную во времена срыва, и я хотел посмотреть, как Эми изменилась за последние семь лет, те же ли у нее вкусы. Вдобавок я хотел знать, обрела ли она вдохновение, какого искала. Куча вопросов.

Она прислала мне ответы в буром конверте с подложкой, целиком, без купюр, без цензуры.

Белый шум, размазанная бело-розовая картинка, затем ее рука удаляется от объектива. Лицо у нее бледное, но бесстрастное, не выражает ничего. Страх видно только в глазах, они широко распахнуты, черны. Она полностью одета.

— Какого хера ты там делаешь?

Она оборачивается и неторопливо идет к кровати.

— Ложися давай, бухая ты корова.

Кровать с балдахином, на четырех опорах. Шторы у изножья раздвинуты. Красные шторы. Для меня они похожи на половые губы. Она забирается на кровать, словно проникая в собственные гениталии, и ложится на спину, макушкой к видеокамере.

— Хошь на эту сторону сёдня, ляля? Мне норм. Как хошь.

Она лежит несколько минут неподвижно, даже не поворачивает головы посмотреть, что там делает Дермот. Но я вижу. Вижу маленького мускулистого мужичка, раздетого до пояса, с голой грудью, покрытой завитками черных волос. Лицо не отталкивающее, однако перекошено из-за длинного шрама и кривого носа. Голос низкий. Я наблюдаю, как он любуется собой в зеркало, расчесывает черные волосы, чешет грудь. Вижу, как достает четыре мотка веревки из кармана и кидает их на кровать.

Она слегка морщится.

— Погодь. Забыл ебаную ленту.

— Не надо, — говорит она ему вслед и оставляет эти слова висеть в воздухе, словно сказанное далее может вернуть его.

Но он все равно возвращается и усаживается на кровать рядом с ней, гладит ее по лицу. Затем достает моток белой изоленты из-за спины, ухмыляется, а она говорит — на камеру или же просто, сама по себе:

— Не надо так делать. Я не хочу, чтоб ты это делал.

Он не отзывается, берет веревки и привязывает ей руки и ноги и кроватным столбикам, отрывает кусок изоленты и трижды, каждый раз нежно приподнимая, обматывает Эми голову, поверх рта. Когда все готово, он берет ее щеки в ладони и произносит тихо:

— Буду делать, что, бля, хочу.

Он вновь исчезает, она стонет, но вскоре затихает, лежит неподвижно.