Адскую гончую залихорадило. Он подпрыгнул, изогнул жилистое тело и клацнул зубами на незримых врагов, приземлился, подпрыгнул вновь. Я инстинктивно попятился — и налетел на Винсента, прятавшегося у меня за спиной. Когда мы оба наконец встали на ноги, Раздор, собака и все прочие уже исчезли в расщелине.

Мы двинулись за ними.

Казалось, мы вошли в саркофаг. Внутри было черно и клаустрофобно, однако мягкие деревянные стены оказались на ощупь мучнистыми, вещество с них густо оседало на пальцах и пахло горелым. А еще здесь стояла полная тишина — пока не заговорил Винсент, откуда-то у меня из-под ног.

— Остальные уже перебрались. Но я туда не пойду. Вы обязаны дать мне сбежать.

— Я вам уже говорил, у меня долг…

— Задайте мне вопрос, — перебил он. — А я, в свою очередь, дам вам ответ, которого вы ищете.

Я не знал, разыгрывает ли он меня, но от томления мне было тошно, а спорить — никакого аппетита.

— Из-за чего стоило жить вашу жизнь? — спросил я.

Последовала долгая пауза. Поначалу я решил, что он меня обманул и тихонько улизнул, пока я ждал ответа, но, когда он ответил, оказалось, что он просто переместился и теперь был прямо позади меня.

— Трещина закрывается. У меня мало времени, и потому слушайте внимательно… Перво-наперво, скажите своему косматому другу, что я разобрал сообщение на его КПК. Второе: мою жизнь стоило жить в точности из-за того, чего у вас нет.

Даже теперь чувство долга возобладало.

— Что было в сообщении?

— Две вещи. Смерть заявляет, что обнаружил виновника беззаконных прекращений, а также просит Раздора купить к завтраку сосисок.

— А мой поиск?

— Из того, что я подслушал, ваша цель вполне проста, более того, поразительно, как вы сами до сих пор не догадались… То, что вы ищете, — суть, придающая жизнь живущим, мертвые получают ее при Воссоединении, а ходячему — никакой надежды обрести. — Он вздохнул. — Простите, что сообщаю вам такие скверные новости. В той же мере простите за стремительное и довольно пошлое прощание.

И тут он сильно укусил меня за левую голень. Боль прострелила мне ногу, я потерял равновесие и дернулся вперед — туда, как я быстро выяснил, где размещалась чертова прорва ничто.

Казалось, я парил в восходящем потоке горячего воздуха, который становился тем горячее, чем дольше я падал. Подумалось: я не выполнил долг перед Агентством. Две ночи из трех я дал мертвецам ускользнуть от меня. Ни благодарности не будет мне, ни награды.

Откровения Винсента какое-то время болтались у меня в мозгу. Что он имел в виду под загадочным словом «суть»? Мой ум в одиночку разобраться с этим не мог. Ему требовалось чувство, чтобы придать этому слову очертания и плотность, но чувства мои погребены глубже, чем труп в гробу. Я закрыл глаза и попытался насладиться темнотой и одиночеством, но воздух опалял мне кожу, как жар из пылающего горнила. Вскоре боль станет невыносимой…

Но все кончилось — я приземлился.

Удар оказался внезапным — меня словно уронили с небоскреба на гранитную плиту, однако мое нисхождение после этого продолжилось, хоть и спокойнее. Наконец оно замедлилось до полной остановки. Тело у меня горело, повсюду вспухали волдыри, а когда я вновь открыл глаза, их обожгло сотней пчелиных жал.

Я упал в глубокую воду. Вода кипела.

Я отключился.

Что-то волокло меня на берег, от которого воняло битумом. У этого чего-то были зубы, глубоко прокусившие мне тело повыше лопаток. Все у меня ныло от кипятка, в глотке горело так, будто я наглотался серной кислоты, — и я орал. Звук казался ненастоящим, отдельным от меня, побочным эффектом боли, но в то же время то был оглушительный вой, сотрясавший меня изнутри.

— Да заткнись уже, — огрызнулся голос.

— Оставь его в покое, — скулил другой.

— Чего мы его не бросим? — прорычал третий.

Последний довод победил. Зубы отцепились, и я рухнул на землю — она была липкая, как свежий деготь, и от нее шел пар. Я опять закричал.

— Надо его съесть.

— Раздору не понравится.

— Ну хоть попробуем, а там решим.

Длинные шершавые языки облизнули меня там, где было оголено. Более омерзительного опыта мне получать не приходилось, но боль унялась почти сразу же. Я перестал вопить и глянул вверх. Надо мной нависал Цербер, пуская слюни мне на лицо.

— Ладно, — тявкнула левая голова. — Теперь съедим.

— Нет, — рявкнула средняя. — Теперь отведем его к Раздору.

— Цыц, — проскулила третья. — Оно слушает каждое наше слово.

— Где я? — спросил я.

— Тебе крупно повезло.

— Ты упал в теснину Стикса.

— В трясину Стикса в смысле?

Эта реплика повеселила зверя. Никогда прежде не слышал, как хохочет трехголовая собака. Оказалось, это глубоко отталкивающее явление.

Я сел и осмотрелся. Находился я внутри преисподней. Если мир, который я оставил только что, был лед и иней, этот был огонь и деготь. В отличие от Центрального и Верхнего хранилищ, здесь не наблюдалось ни небес, ни какого-либо еще естественного света: единственное освещение — от многочисленных маслянистых луж, горевших в этом пропащем месте повсюду, а за рекой по всему окоему стояла громадная стена огня. Воняло кошмарно — углем, жженым салом, горелой плотью.

Я ждал. Головы вновь заспорили, тарахтя так быстро, что не разобрать, кто что говорит.

— Как мы на ту сторону попадем?

— Можем по новому мосту.

— А его уже построили?

— А я откуда знаю?

— Поедем на пароме с Хароном.

— Харон — идиот. Давайте его убьем.

— А чего бы просто не переплыть на дребедени, которая у вас из пастей прет?

Зверь погрузился в перепалку, а затем принялся свирепо кусаться. Черная кровь потекла из его ран, закапала на битум, где зашипела и заскворчала. Пора уходить.

— Где Раздор? — спросил я.

— Там, — ответили они хором.

Цербер прервал внутриличностный конфликт и ринулся вверх по течению. Я повлекся следом, петляя меж кострами. На раскаленной почве подошвы моих дешевых кроссовок начали плавиться. Я держался параллельно реке и сосредоточивался на участке непосредственно перед собой, вскинув взгляд всего раз. Увидел обширную тушу Раздора — он беспорядочно двигался и наклонялся, подбирая какие-то незримые предметы. Этого мимолетного взгляда хватило, чтобы разрушить сосредоточенность: я споткнулся о крупный камень и упал лицом в пылавшую лужу. Не объяснить, как, но я остался цел и невредим, и, что еще примечательнее, камень заговорил со мной.

— Здрасьте опять, — сказал он.

То оказалась голова без тела. Ее состояние теперь было гораздо хуже, чем при нашей последней встрече. Нос сломан, одно ухо едва держится, волосы растрепаны и вымазаны дегтем.

— Вы не очень-то выглядите, — сказал я.

— Я долго-долго падала. Грезила, а когда приземлилась — оказалась в одной из этих луж. Кажется, у меня треснул череп.

— Сочувствую.

— Не стоит. Мне здесь нравится. Вы разве не чувствуете притяжения?

Отрицать я не мог. Здесь тяга эта была даже сильнее, чем перед расщелиной наверху. Непрестанное томление, похожее на то, из-за которого я ввязался во все эти передряги, только гораздо мощнее. Непреклонный приказ.

— Только это и ощущаю.

— И я. Пыталась пробраться по берегу, но, как видите, местность тут суровая.

Я некоторое время смотрел на нее молча. Была в ее чертах красота, какую ни раны, ни трещины не могли испортить.

— Мне здесь так одиноко, — сказала она наконец. — Вы со мной не останетесь?

— Не могу. У меня долг перед моим нанимателем.

— Тогда подберите меня. Возьмите с собой.

Голова подкатилась ко мне, замерла у моих ног. Я опустился рядом с ней на колени. В ее глазах была влекшая меня греза. Она мне показала землю за рекой, отсвет красной стены огня.

— Не оставляйте меня здесь, — сказала она.

Я подобрал ее и понес подмышкой к Раздору, стоявшему в одиночестве у кромки воды.