— Товарищ капитан, разрешите доложить, — обращается Мухин к Кудрявцеву.

— Докладывайте.

— Задание выполнено. Потерь нет. Только один раненный.

— Кто? И насколько серьёзно?

— Десятник Спичкин. Подвернул лодыжку. Самостоятельно передвигаться не может.

— беззлобно сыронизировал капитан. — Что ж, бывает. По крайней мере, это не смертельно.

— Так точно. И ещё одна новость…

— Я слушаю.

— Разведчик Кошкин нашёл себе жену…

— Ничего себе! — восхитился Кудрявцев. — Красивая хоть?

— Как сказал бы товарищ маршал: "Конфетка!"

— Да, уж… Как бы зубной боли от неё не было, — улыбнулся капитан. — Ладно, отдыхайте пока. Как рассветёт, новая работёнка намечается…

— Какая?

— Местность надо прочесать. Разогнать-то мы немцев разогнали, только затаилось их по округе всё равно больше, чем нас. Пока не очухались, нужно добивать…

— Понятно. Разрешите идти?

— Разрешаю.

После того, как Мухин ушёл, капитан вызвал Ярослава и приказал ему с двумя десятками солдат отправиться за обозом. Курицын, наверное, поседел за это время, мучаясь от неизвестности.

Дьяк со своими подручными появился через полтора часа. Утренняя заря уже довольно чётко освещало окружающий ландшафт и Кудрявцев, взяв с собою по одной сотне стрелков и пехотинцев, направился к месту, где ещё ночью находилась ставка Ливонского войска.

— Видать не на один день немчура приходила, — высказался Курицын, скача на пегой лошадке слева от капитана.

— Почему так думаешь? — повернулся к нему Кудрявцев.

— Видишь, посады нетронутыми стоят. Обычно сразу всё сжигают или когда уходят. Ничего после себя не оставляют. Если кто и спасётся, то, как дальше жить? Урожая нет, жилья нет. Тем более осень скоро…

— Ну, вот видишь, как мы вовремя подоспели, — капитал улыбнулся своей белоснежной улыбкой.

— Эх — подоспели! — недовольно поморщился дьяк, останавливая лошадь. — Всё рыцарское добро пожгли.

Видать рассчитывал московский соглядатай что-то поиметь с военной добычи. Да где уж тут? На широкой поляне, размером примерно с гектар, дымились бесформенные куски материи, древесины, кожи. Рядом лежали обгорелые трупы, разнося неприятный запах по округе. На берегу догорали шнеки.

— Какие же это рыцари? — усмехнулся капитан. — Я про рыцарей книжки читал. Они крестьян защищают… А это разбойники.

— А у вас разве такого нет? — удивился Курицын.

— Попробовал бы у нас солдат крестьянина обидеть, то недолго бы ему после этого спокойно жилось, — совершенно серьёзно ответил Кудрявцев.

— Товарищ капитан, разрешите доложить! — подбежал довольный Ярослав.

— Что там у тебя?

— Мы сорок три человека в плен захватили!

— Прекрасно! Ведите их сюда. Пусть своих бывших собратьев в одну кучу собирают. Заодно опознанием займутся. Необходимо выяснить, кого этой ночью курносая к себе прибрала?..

— А с раненными, что делать? Таких тоже не мало…

— Ими пусть медики занимаются. Только предварительно всех пленников хорошо обыскивайте на наличие колюще-режущих предметов. Мне случайности не нужны!

— Есть! — козырнул Ярослав и убежал.

— Для чего вашим медикам с пленными возиться? — удивился дьяк.

— Как для чего? — теперь уже удивился Кудрявцев. — Во-первых: помогать больным и раненым — это долг каждого врача. А во-вторых: на ком им ещё практиковаться? Сейчас они лечат вражеских солдат. Возможно, некоторое лечение окажется неудачным. Однако приобретённый опыт позволит в дальнейшем избежать прежних ошибок. Я предпочитаю, чтобы мои бойцы попадали в руки к опытным медикам…

— Товарищ капитан, разрешите обратиться! — подбежал один из разведчиков.

— Что случилось?

— На берегу озера со стороны северной части города обнаружено крупное скопление солдат противника. Они из подручных материалов пытаются соорудить себе плавсредства. Так же видны одинокие лодочки, уходящие на запад.

— Артиллерия туда сможет проехать?

— Вполне!

— Капитан Саблин!

— Я!

— Приказываю вам усилить свою роту пятью пушками, и как можно быстрее выдвинуться в сторону скопления неприятеля. Близко не подходить! Бить по ним артиллерией, принуждая к сдаче в плен. В случае чего отправляйте сюда посыльного.

— Есть!

Запершись внутри каменной церкви, жители Кобыльего Городка всю ночь молились своему небесному защитнику архистратигу Михаилу, в честь которого был назван храм, о ниспослании чуда. Старики, женщины, а вместе с ними и дети с покорной обречённостью повторяли за настоятелем тягучие псалмы. Выходить из святого дома никто не собирался. Если уж и суждено помереть, то лучше здесь.

— Смотри, Михайло, хто там идёт? — один из ополченцев, стороживших северные ворота города, толкнул более молодого товарища в плечо и показал пальцем вперёд.

Они уже давно приметили, как немцы собрались у небольшой рощицы, которая примыкала к берегу озера и активно рубили лес. Ночные события, происходящие вокруг города, оставались для ополченцев тайной. Поэтому выходить за ворота никто не собирался.

— Это не немцы, — приложив ладонь ко лбу, вглядывался Михайло. — Одёжка на них другая… А сами-то!..

— А хто же? — нетерпеливо перебил товарищ. — У тебя глаза-то позорче будут, скажи-ка!

— Бесы это! — воскликнул тот, усиленно крестясь.

— Как бесы? Не может быть!

— Точно тебе говорю. Ликом все темны, аки черти из преисподни…

Бабах!!! Бабах!!! Бабах!!! — сотрясло воздух, и мужчины аж присели от неожиданности.

— Ох, Господи! Что твориться-то? — запричитал ополченец, мелко крестясь. — Не устоять нам против дьявольской рати!

— Хе-хе! — расцвёл Михайло лицом, — Бесы-то не по нашу душу… За немчурой они пришли! Вон как те забегали! Гореть им в аду, безбожникам окаянным!

Тем временем капитан Саблин, выкатив пушки на прямую наводку, продолжал угощать противника картечью, приказав им палить через одну, чтобы иметь в запасе не меньше двух заряжённых орудий. А сотня стрелков, разделившись напополам, заняла место на флангах, готовая встретить врага ружейным огнём. В крайнем случае, взять его на штыки. Однако ливонцы, абсолютно деморализованные ещё ночными событиями, не помышляли ни о каком сопротивлении. Одни, в отчаянной надежде спастись, бросались в воду. Но так как плавать умели далеко не все, то многие шли ко дну. Кто-то цеплялся за брёвна и коряги, надеясь с их помощью ускользнуть подальше от негостеприимного берега. Кто-то пытался спрятаться в прибрежных кустах, уповая на чудо, которое поможет избежать страшной участи. Все прочие или замолкли навек, сражённые картечным огнём, или попадали на колени, показывая тем самым свою покорность.

Епископ Ревеля (Колывань) Симон фон дер Борх, так же являющийся главой рижской архиепархии получил с утра страшное известие: его двоюродный брат магистр Ливонского ордена погиб. А вместе с ним погибло всё рыцарское войско, ушедшее в псковские земли. Эти вести ему принесла жалкая горстка людей, спасшаяся, как они утверждали, только чудом. Что же случилось на самом деле, никто толком объяснить не смог. Они врага даже в лицо не видели. Лишь как один повторяли, что взяли в осаду деревянную крепость псковичей, а ночью на их лагерь было совершено нападение. Неведомый враг пожёг все шатры и шнеки. Вдобавок вёл убийственный огонь из пушек… Из пушек!? Да откуда у псковских еретиков пушки? Если их не было на стенах крепости, то, как они могли под покровом ночи оказать в чистом поле и вести настолько точный огонь, что обратили в бегство всё войско? Ложь! Выдумки! Такого не бывает!

Тем временем в Риге весть о разгроме рыцарей распространялась со скоростью цунами. Рижане ненавидели магистра. Из-за его действий уже долгие годы в архиепископстве не прекращалась междоусобная война. Мало того, он даже был отлучён от церкви самим Римским Папой Сикстом IV. Однако властолюбивый Бернхард фон дер Борх плевать хотел на папскую буллу. Засадив в тюрьму прежнего архиепископа Сильвестра Стодевешера, от чего тот вскоре заболел и умер, он на его место определил своего родственника. Новый глава церкви рьяно взялся за дело. Были арестованы и посажены в тюрьму многие члены рижского магистрата, которые активно поддерживали прежнего архиепископа, а так же сносились с властями Швеции на предмет оказания помощи против действий Ливонского ордена. К полудню большая толпа горожан собралась у стен тюрьмы с требованием выпустить всех членов магистрата на свободу. Ситуация с каждым часом накалялась. Симон фон дер Борх уже хотел отдать приказ, чтобы солдаты разогнали гомонящих людишек, но тут пришла вторая новость, ещё страшнее первой… Города Ревеля, епископом которого он являлся, больше не существовало. Его атаковал шведский флот и полностью разрушил. Толпа, прослышав об этом известии, возликовала ещё больше и пошла на штурм тюрьмы. А епископу с кучкой верных людей пришлось бежать из города в свой замок, расположенный в Леале (Лихула).