Все последующие события подтвердили каждую строку его статей. Ранним утром шестого июля были разгромлены дворец Кшесинской и типография «Труд», где печатались большевистские и профсоюзные издания. Затем был наложен арест на помещение Центрального бюро профессиональных союзов. Совершено зверское, открытое убийство на улице рабочего Воинова, большевика, распространявшего «Листок „Правды“»…

Константин Степанович Еремеев, редактор-выпускающий «Правды», рассказал, как юнкера и «инвалиды» громили типографию. Арестовали и самого Константина Степановича. Но на нем была гимнастерка рядового, и офицер решил: просто солдат-караульный — и отпустил.

Серго не удержался, пошел на Мойку, в редакцию. Пишущая машинка с раздробленными прикладом клавишами сброшена на пол; оборваны шнуры телефонов, а трубок нет вовсе; взломаны письменные столы, выворочены ящики; затоптаны рукописи, гранки, груды солдатских писем… Даже не обыск, а злобный разгром. Поднял с полу письмо со следом-штемпелем грязного сапога. Каракулями:

Вот так-то…

В переходах с квартиры на квартиру Серго довелось сопровождать Владимира Ильича. Вместе с другими товарищами настаивал: Владимир Ильич должен надежно укрыться. Серго видел, как устал Владимир Ильич. Буквально еле держится на ногах. Думал: наверное, по пальцам можно пересчитать, сколько за целые десятилетия было у него не то что месяцев — дней настоящего отдыха. А теперь навалилась не только физическая усталость, нервные перегрузки, сказались его бесконечные, непрерывные бдения за столом, недосыпание, недоедание, а иногда и просто голод… Но последние недели были для него, наверное, самыми тяжелыми за всю жизнь, потому что никогда еще враги — явные или до поры рядившиеся в тогу друзей — не обрушивали на Ленина и его кровное дело, его единственное детище столько клеветы. Тот же Алексинский как с цепи сорвался: опустился до того, что начал издавать подлейший листок «Без лишних слов», из номера в номер изрыгавший на большевиков заборную брань.

Серго знал, что в полемике споров Владимир Ильич не деликатничал, был резок, разил противников сарказмом, издевкой, иронией. А главное — логикой мыслей и реальных фактов. Спор рождает истину. Он и сподвижников своих учил: во имя истины можно и должно быть непримиримым! Но ныне враги избрали своим оружием ложь, гнусные клеветы, постыдные, явные, однако ж примененные расчетливо и, надо признать, в точно выбранный момент. Большевики предвидели такую возможность — куда как хорошо знали их нравы. Но свистопляска, гогот тысяч яростных глоток пытались теперь заглушить убедительные доводы их большевистской правоты. Время идет. Тайное непременно станет явным. У лжи, какой бы омерзительный облик она ни имела, подобно болотному аллигатору, короткие ноги… Правда восторжествует.

Но в самый разгул, когда на всех перекрестках, из всех подворотен, со страниц всех желтых и черных газет поливали грязью имя Владимира Ильича и имя партии, он, поддавшись побуждению выступить гласно, в открытую, желая отстоять незапятнанную правоту их огромного дела, чуть было сам, добровольно не шагнул в расставленный врагами капкан.

Прокурор Петроградской судебной палаты выписал ордер на арест Ленина. Начальник отделения контрразведки штаба округа произвел обыск на Широкой, где жили Надежда Константиновна и сестры Владимира Ильича и где еще несколько дней назад находился он сам. Юнкера искали так усердно, что даже прокалывали штыками сундуки, корзины и матрацы. Выпытывали у Крупской, где ее муж. Надежда Константиновна ответила: «И по старым царским законам жена не обязана была выдавать своего мужа!»

Вот тогда-то Владимир Ильич и решил, что предстанет перед судом. Но этот суд он превратит в суд над Временным правительством и контрреволюцией!.. Днем седьмого июля он написал заявление в бюро ЦИК Советов: протест против обыска на Широкой и свое согласие явиться в назначенное Советом место для ареста.

Мнения товарищей раскололись. Одни поддержали намерение Владимира Ильича, другие категорически возражали. Особенно горячо запротестовал Серго: «Разве не ясно, что погромщики замышляют не суд, а расправу? Вас же убьют, Владимир Ильич! Растерзают!..»

Ленин настаивал, хотя Серго видел, что его слова кажутся Владимиру Ильичу убедительными. Приняли компромиссное решение. Серго и Ногин отправились в Таврический дворец для переговоров с представителями ЦИК и Петроградского Совдепа об условиях содержания Ленина в тюрьме. Вызвали члена президиума, меньшевика Анисимова. Поставили условия: надо, чтобы Ленин был до суда помещен в Петропавловскую крепость, где гарнизон был настроен большевистски и не допустил бы самосуда. Или, если отправят в «Кресты», ЦИК должен гарантировать, что Ленин не будет растерзан юнкерами по дороге. И еще одно условие: Ленин предстанет перед гласным судом. Если ЦИК готов взять на себя всю ответственность за сохранность жизни вождя большевиков, то Анисимов вечером на автомобиле подъедет к условному месту и, встретив Ленина, сам сопроводит его в тюрьму. «Даете абсолютные гарантии? Но если что-нибудь случится с нашим Ильичем — перебьем вас всех!..» Анисимов колебался. Серго видел, что меньшевика охватил страх. И убедился: никаких гарантий тот дать не может. Не дождавшись его ответа, заявил: «Нет, мы вам Ильича не дадим!» Ногин был согласен с Серго. Оба они поспешили назад к Ленину, на квартиру рабочего Аллилуева, где Владимир Ильич ждал их. Рассказали об итогах своего визита в Таврический. Серго решительно заявил: «Вы должны немедленно покинуть Питер!» Готов был сопровождать его. Чтобы охранники не выследили Ленина, если заприметили самого его, пошел в ближнюю парикмахерскую и сказал: «Остригите наголо». Глянул в зеркало: без буйной своей шевелюры он сразу сделался неузнаваемым. Но когда вернулся к Аллилуевым, Владимира Ильича уже не было — он покинул квартиру в сопровождении другого товарища.

Через день в редакции газет «Новая жизнь» и «Пролетарское дело» были переданы письма Ленина, в которых Владимир Ильич объяснял мотивы, по которым решил не отдавать себя в руки милюковых и алексинских, в руки разъяренных контрреволюционеров.

Спустя несколько дней Яков Михайлович Свердлов передал Серго задание ЦК:

— Будете поддерживать связь Центрального Комитета с Ильичем. Доставите наши последние документы, расскажете подробно о нынешнем положении и получите у Ильича инструкции для нас и его статьи.

И рассказал о маршруте, назвал пароль. Первым пунктом на пути к конспиративной квартире Владимира Ильича был дом рабочего-большевика Николая Александровича Емельянова на станции Разлив в двух остановках от Сестрорецка. Серго выехал вечерним поездом, чтобы добраться до Разлива ночью — так было безопасней. Пакеты с документами ЦК спрятал на груди, под рубахой.

В дороге, под ритмичные перестуки колес, снова вспомнилось, как добирались они из Якутска до Питера. С каким настроением ехали! Казалось, уже все, полная победа!.. Такая же легкая, как там, в бывшем краю ссылки.

Тогда, в начале марта, примчавшись на своих сивых-буланых с бубенцами из Покровского в Якутск, он сразу же окунулся в круговорот, вместе с Емельяном Ярославским, Клашей и Григорием Ивановичем Петровским начал наводить революционные порядки. Тотчас объявили о свержении власти губернатора. Барон фон Тизенгаузен попытался затребовать из Иркутска военные подкрепления. Через товарища-большевика, служившего на почте, телеграммы губернатора сразу стали известны. Большевики заявили, что самоуправства свергнутых чиновников рухнувшего режима они не потерпят. Собрали в клубе приказчиков митинг. Пришли, приехали ссыльнопоселенцы со всей округи, рабочие, жители Якутска — еле-еле вместил клуб. Заявились при полном параде, орденах и оружии губернатор и полицмейстер. Торжественно заявили, что они тоже приветствуют революцию и свержение самодержавия «и в знак этого добровольно сдают власть и оружие». Серго принял от барона шпагу, а от жандарма-полицмейстера — шашку. Грянули аплодисменты. Их сменила «Марсельеза».