Солдаты, те же крестьяне и рабочие, хотя в глубине души понимали, что гусь свинье не товарищ: во Временном правительстве министрами стали буржуи и помещики, князья да фабриканты, — но в слепом своем легковерии думали, что нынче все в России окрасилось в алый цвет революции. Неграмотные, не искушенные в политике, они любое пышнословное обещание принимали за чистую монету, верили, что Временное правительство действительно осуществит их сокровенные чаяния. Меньшевики же и эсеры в Совдепах лишь укрепляли эту их наивную веру. И с новой силой расцвело оборончество.
Как раз в тот день, когда Антон возвратился на батарею, Временное правительство выступило с обращением к населению России — заявило, что «приложит все силы к обеспечению нашей армии всем необходимым, для того чтобы довести войну до победного конца», — и призвало «защитить от германского императора свободное отечество». Мол, война отныне ведется не за Босфор и Дарданеллы, а во имя завоеваний революции. Рубеж между большевиками-интернационалистами и всеми прочими ура-патриотами обозначился еще непримиримей. Многие миллионы людей доверчиво поддались оборончеству. Они ненавидели войну, но верили, что путь к окончанию ее лежит только через победу. В этой борьбе у большевиков было единственное оружие — сила убеждения. Терпеливо, настойчиво объяснять заблуждающимся истинное положение вещей, действительный характер войны и те цели, которые преследует в ней буржуазия. Но сколько нужно было терпения и выдержки! Как нужны были точные ориентиры!..
На батарее, получив очередной номер «Правды», Антон припал к шершавому листу: «Приезд Н. Ленина»[12].
«3 апреля, днем, в Петрограде разнеслась весть о том, что вечером с поездом Финляндской железной дороги должен приехать вождь революционной части РСДРП т. Ленин.
Газет в этот день не было, заводы не работали, но тем не менее радостная для всего революционного российского пролетариата весть проникла во все районы. Рабочие стали готовиться к грандиозной встрече того, кто более десяти лет принужден был жить вдали от России, в тяжелой эмигрантской атмосфере, но чей голос громко звучал, несмотря ни на какие царские рогатки, и вел за собой революционный пролетариат. Лозунги, брошенные им в рабочую массу, нашли свое подтверждение в той революции, которая вернула его на родину…»
Путко читал, сидя на осыпающемся бруствере. В этот момент заговорила германская батарея. Разрывы шрапнелей ватно закладывали уши.
«…На улице, стоя на броневом автомобиле, т. Ленин приветствовал революционный русский пролетариат и революционную русскую армию, сумевших не только Россию освободить от царского деспотизма, но и положить начало социальной революции в международном масштабе… Вся толпа массою пошла за мотором до дворца Кшесинской, где митинг и продолжался. В речах всех ораторов отмечалась надежда и уверенность в том, что вождь революционной с.-д., который ни при каких мрачных условиях не сходил со своей революционной позиции, поведет теперь русский пролетариат смело и твердо по пути дальнейших завоеваний, вплоть до социальной революции…»
Но оборонцы тут же не приминули поднять оглушительный шум: «Ленин приехал в блиндированном вагоне! Через вражескую страну! Что это значит? Пошевели-ка мозгой!..» Точно оговоренные условия проезда, заявления социалистов-интернационалистов европейских стран, приветствовавших этот отважный шаг, — их можно на газетных страницах опустить, в речах извратить. «Пошевели-ка мозгой, с какой стати Вильгельму было разрешать проезд через Германию большевистскому вождю?.. Кумекаешь, брат-солдат?..»
Пришел Петр Кастрюлин: «Нутром чувствую — брехуны, правда наша! А как объяснить?..» Выручила та же «Правда» с Апрельскими тезисами Владимира Ильича: большевики и в новых условиях должны добиваться установления демократического мира без аннексий и контрибуций. Революция в России не изменила империалистический, захватнический характер войны, которая и при новом правительстве, безусловно, остается со стороны России грабительской. Недопустимы ни малейшие уступки «революционному оборончеству»: «Своеобразие текущего момента в России состоит в переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности пролетариата, — ко второму ее этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства…» И как вывод: «Никакой поддержки Временному правительству!», «Вся власть Советам!» Вот нужные лозунги. Вот точно намеченный курс.
Вскоре стала выходить «Солдатская правда». А следом за нею, уже в их Двенадцатой армии, — «Окопная правда».
Они двинули ленинские лозунги в солдатскую гущу. Начались выборы комитетов. Батарейцы послали в дивизионный комитет и фейерверкера Кастрюлина, и его, Антона. Потом выбирали корпусной комитет. И снова солдаты назвали: Путко. Он даже удивился: откуда знают в других частях? Петр сказал: «Земля, она слухом полнится. Ты — нам, мы — другим. Теперь за нами ого сколько „сереньких“ идет!..»
Однажды, уже в мае, Антона вызвали с батареи в Ригу, на заседание Коморсева[13]. У дома, где размещался комитет, Путко увидел вроде бы знакомого офицера: светлые брови над переносьем завязаны в узелок, погоны подпоручика.
— Не узнаешь, Антон-Дантон? Зазнался?
Конечно же это был Василий. Но бритобородого, в мундире, его и впрямь трудно было узнать. Только глаза и брови прежние. Да когда снял фуражку запорожский оселедец на залысине.
— К нам, в строй? — с радостью пожал руку Путко.
— Временно прикомандирован к Коморсеву. После заседания задержись. Как говорят у нас в Одессе: будем иметь разговор.
От Василия Антон узнал, что Временное правительство приняло решение о летнем наступлении. Хотя большевики — депутаты Питерского Совдепа выступили против, Исполком поддержал министров. Одобрил решение о наступлении и первый съезд Советов.
— Если наступление окажется успешным, оно послужит укреплению Временного правительства. Если же оно провалится, правительство свалит вину на нас и даже на эсеро-меньшевистские Советы.
— Если судить по тому, как подготовлена к наступлению армия, скорей всего, возможен второй вариант, — отозвался Путко. — Сужу по состоянию артиллерии: парк не обновлялся и не ремонтировался с начала войны. Снарядов — на полдня работы. Минометов — пять штук на весь корпус.
— То-то и оно. Правительство умышленно делает расчет на поражение, чтобы задушить революцию.
— Когда солдат на своей шкуре испытает — поймет… Русский человек, сам знаешь, задним умом крепок. Но сколько это будет стоить крови! — с горечью проговорил Антон.
— Только собственный опыт сможет убедить солдат в нашей правоте, сказал Василий. — Сейчас «революционное оборончество» захлестнуло всех. И здесь, в Коморсеве, в Искоборсеве[14], в армейских комитетах по всем фронтам засилие меньшевиков и эсеров. Нам особенно важно иметь надежных товарищей в армейских комитетах.
Василий рассказал, что при ЦК партии ныне создана Военная организация — «военка». Он сам — один из членов ее, одновременно продолжает быть и членом Питерского Совдепа.
— Здесь, на Севфронте, я официально как представитель Совдепа. А по существу… — Он хитро подмигнул. — Ну, Антон-Дантон, будем держать связь!..
Через товарищей-партийцев связь они установили. Но повидаться больше не довелось.
Восемнадцатого июня началось наступление. Первыми на штурм вражеских заграждений были брошены войска Юго-Западного фронта. Затем дивизии других фронтов. Северный пришел в движение последним, но лишь Пятая армия, а их Двенадцатая должна была действовать как вспомогательная.
Тем временем в Питере произошли события, которые изменили всю обстановку как в тылу, так и на фронте. К началу июля уже стало окончательно ясно, что разрекламированное наступление с треском провалилось: добившись незначительных успехов в первый момент, войска Юго-Западного фронта остановились, а затем обратились в беспорядочное бегство. Как и ожидали большевики, Ставка и Временное правительство обвинили в поражении Советы и ленинцев. 3 июля на улицы Питера выплеснулась стихийная демонстрация солдат и рабочих. Против демонстрантов были брошены юнкера и казаки, вызваны с Северного фронта карательные части. Петроград объявлен на военном положении. Разгромлена редакция «Правды». Начались повальные аресты большевиков, разоружение рабочих, расформирование частей гарнизона, участвовавших в демонстрации. Временное правительство отдало приказ об аресте Ленина. ВЦИК объявил Временное правительство «правительством спасения революции» и передал ему всю полноту власти. Министры утвердили законы о введении на фронте смертной казни и военно-полевых судов.
