— Непременно, — склоняюсь в глубоком поклоне. — А ещё тебе парочку оргазмов в награду.

— Маньяк! — с вежливой улыбкой обвиняет она меня и приседает в изящном реверансе.

***

Идея Алёны оказалась проста и действенна. Уже час продолжается застолье и все уже пьяные слегка, но ещё не достаточно, чтобы упасть лицом в салат. Пётр сидит рядом с капитаном и со своими двумя приближёнными вельможами в торце стола. Поглядывает на меня. Я салютую ему своим фужером, мол «всё хорошо, Ваше Величество». Волкова сидит рядом со мной и изредка бросает сканирующие взгляды на того самого немецкого стрелка, который что-то весело обсуждает со своими товарищами напротив нас.

Я сканирую спиртное и воду — чистые формулы, без примесей.

Когда дежурный офицер, стоящий у двери каюты, даёт знак матросам принести ещё напитки, чувствую, как Волкова тычет мне в бок своим локтём. Незаметно кошусь на немца и вижу — встаёт, собирается сходить «до ветру», ну в смысле «по нужде».

Ага, вот он, момент, когда ему удастся подлить или подсыпать яд. Пётр пьёт водку, значит его графинчик будет отравлен.

Через несколько минут возвращаются матросы и расставляют бутыли и графины на столе. Сканирую — чистые формулы. Странно. А где же фриц? А-а-а, вот он. Осторожно заглядывает, приоткрыв дверь. Убедившись, что на него никто не обращает внимание, проходит в кают-компанию.

Шум за столом усиливается, мужики принимают ещё по одной и кто-то уже заводит песню. Некоторые встают, подпевая и подплясывая. Наш подозреваемый, не торопясь, продвигается к Петру. Вижу в руке его графин с водкой. Сканирую — есть контакт! В обычную формулу добавлены ещё какие-то вещества. Ага, пора мне тоже к царю поближе.

Встаю и, лавируя между голосящими телами, продвигаюсь в нужном направлении, оставаясь в тени и не высовываясь раньше времени. Дежурные матросы наливают ещё водки и вина гостям, и я наблюдаю, как под эту марку, наш немец наполняет чарку Петра. Тот вдохновенно спорит о чём-то с капитаном, не замечая ничего вокруг.

Подпираю сзади немца, не давая ему уйти. Он нервно дёргается, но стоит, понимая, что путь к отступлению кто-то загораживает.

Когда песня заканчивается, все дружно ревут: «Йо-хо-хо!» и хватаются за свои рюмки. Кто-то из офицеров провозглашает тост : «За военный флот Отечества!» Все дружно орут: «Ура-а-а!» и опрокидывают в себя спиртное.

Я беру чарку из руки Петра, который удивлённо вскакивает и вопросительно пялится на меня. А я невозмутимо подаю её немцу. Постепенно голоса за столом смолкают, поскольку внимание всех уже направлено на нашу группу и народ ждёт развязки непонятной ситуации.

Пётр понимает, что в напитке, который я держу у носа немца, явно какая-то отрава. Не тушуется и не истерит. Наливает ещё одну рюмку и спокойно предлагает:

— А давай-ка мы, гер офицер, выпьем на брудершафт.

Офицер гулко сглатывает и бледнеет. Интересно, он вообще в курсе, что за хрень он в водку подсыпал? Может думает, что это яд смертельный.

— Негоже отказывать вельможе, — строго напираю я на него, — коли оказана честь выпить совместно.

За нашими спинами уже возникли строгого вида мужики из окружения Петра. Немец понимает, что его поймали и падает на колени перед царственной особой.

— Помиловат, Государ! Помиловат! — вопит он с диким акцентом.

Я хватаю его за руку и заставляю взять эту злосчастную рюмку, причём сам её не отпускаю, чтоб не разлил и не разбил.

— Пей, горемычный, то, чем меня потчивать собирался, — спокойно говорит Пётр.

Я толкаю немца в плечи. Он понимает, что конкретно влип, и что, даже если не выпьет, всё равно его ждёт суд и казнь. Кое-как, дрожа и расплёскивая жидкость, вливает её себе в рот.

Несколько минут все ждут, сосредоточив внимание на несчастном. Немец не умирает и не корчится в предсмертных судорогах, но постепенно взгляд его становится «стеклянным», а всё его тело ссутуливается, как от тяжёлой ноши.

— Запереть в трюме, — доносится голос капитана и двое крепких матросов подхватывают немца под руки, а потом в сопровождении свиты Петра уводят из кают-компании.

— Благодарю, Алексей, — провожая их взглядом, говорит мне Пётр. — Это был яд?

Я склоняюсь в почтительном поклоне:

— От этого зелья сильная хворь одолевает, — отвечаю я. — Не смертельно, но страдания телу приносит.

Пётр указывает мне на стул рядом с собой и мы садимся. Все тихо переговариваются, опасаясь продолжать пьянку.

— Сосуд с отравой унесли. А эту водку пить можно, — успокаиваю я народ.

Всё же они не торопятся возобновить веселье, косятся на напитки, но не трогают их. Тогда я демонстративно наливаю себе чарку:

— За великий и непобедимый военный флот Российский!

Бодро и торжественно выпиваю, морщусь, закусываю хрустящим солёным огурцом.

— Да будет так! — поддерживает меня Пётр и опрокидывает в себя водку.

— Ура-а-а! — орут собравшиеся за столом и пир продолжается.

Через два часа возобновившегося шумного застолья, вижу, как Волкова недовольно косится на меня. Ну накидался я! С кем не бывает?

Икнув пару раз, извиняюсь перед высоким собранием и неловко пытаюсь выбраться из-за стола. Пётр, так же пошатываясь, встаёт:

— Пошли до ветру.

Я киваю и икаю, мол «согласен, пора уже».

Волкова сердито супится и шипит что-то, когда мы не ровно курсируем мимо неё.

«Отстань, женщина!» — мысленно отмахиваюсь я от неё.

«Морда пьяная!» — тут же слышу её мысленный ответ.

Я вздыхаю горестно, мол «любая другая бы ласкала и лелеяла меня, любимого, но не Волкова, нет, не она, зараза»… Икаю и цепляюсь за плечо Петра, он цепляется за меня, и вот так, в обнимку, мы выкатываемся на палубу.

Слив накопившееся, стоим пошатываясь у борта ещё несколько минут, а потом я говорю:

— Опасности больше нет, ик… Так что мы с Алёной, ик… Михалной отчалим ночью, ик… не обессудь…

— Я тебя не отпущу… — заплетающимся языком протестует царь.

— Я её сейчас в охапку и к алтарю, ик… ты ж сам говорил… — спорю я с ним. — Если сейчас я её не схвачу — она опять по Европам поскачет, ик… Зараза!

Пётр щёлкает языком и согласно кивает:

— Эта… угу… эта поскачет…

— Ну, бывай, Пётр, ик… Алексеевич, — прощаюсь я с царственной особой. — Семь футов тебе под килем!

Он вдруг крепко обнимает меня и сердечно обещает:

— Помнить буду, Алексей… Храни тебя Господь!

Возвращаемся к столу и на этот раз сажусь рядом с Волковой. Спиртное уже не пью, чувствую — достаточно. Просто жую что-то, раздумывая о дальнейших действиях. Ну то, что я Алёну не отпущу одну — это даже не обсуждается. Пойдём с ней обратно в наше будущее с помощью её книги.

Она злится на меня и брезгливо кривит носик, отворачиваясь. Вот, мля, ну чё такое-то? Мужику уже и выпить нельзя?! Зануда ты, Волкова!

Пытаюсь её приобнять, она одёргивает мою руку и шипит:

— Зайцев, отвали…

Я недовольно ухмыляюсь и качаю головой, мол «да ладно тебе стесняться», но попыток продолжить обнимашки не возобновляю. Когда изрядно подпитый народ начинает расходиться, мы с Алёной поднимаемся на верхнюю палубу. Свежий прохладный ветер немного трезвит, но я всё ещё под градусом, поэтому тормоза работают с перебоями. В порыве необузданного желания, прижимаю Волкову к стене, пытаясь при этом забраться в её глубокое декольте, чуть прикрытое модным по тем временам жакетиком.

— Ауч! — уколов руку о совершенно неожиданное игольчатое препятствие, айкаю я и ошарашенно пялюсь в травмировавшую меня часть её тела.

— Вот так тебе, Зайцев. Не будешь лезть куда ни попадя, — злорадствует моя неприступная красавица.

— Про «пояс верности» слыхал, а вот про «бюстгалтер-недотрогу» — ни разу. Что там у тебя?

— Васечка, мой любимый, — нагло отвечает она.

— Какой, нахрен, Васечка? — злюсь я и тут до меня доходит: ёжик, мой техно-подарок. — Как? Как ты сюда его приволокла? Он ведь должен был… Постой, с моей частицей потока ты можешь переносить вещи в прошлое? Хм… Интересно.