– С собаками. Чуть было не поднялись на холм. Были так близко.

Плим хотел было спросить, уж не сам ли бургомистр его искал, но вовремя спохватился. Старуха ведь не знала, хотя, возможно, и догадывалась, о его способности устанавливать мысленную связь с дриадой. Впрочем, не возможно, а наверняка догадывалась. Он ведь сам сказал ей на лестнице, что слышал чьё-то пение. Эта мысль Плиму не понравилась, но он постарался успокоиться: «Ну и что, что сказал! В конце концов я ведь не сообщил ей, что слышал слова песни – просто звуки, непонятное мелодичное дребезжание. Или про слова я ей тоже сказал?» – Плим не мог вспомнить. В тот день он так приложился головой к стене, что не был ни в чём уверен.

– Ты помнишь, что сказал мне там, на лестнице? – кресло вместе со старухой повернулось. Теперь, когда они встретились взглядом напрямую, без зеркала, он почувствовал себя мотыльком, пришпиленным булавкой к деревяшке. Её водянистые, с жёлтыми прожилками глаза, казалось, смотрели прямо в мозг.

– О, крутящееся кресло, – Плим сглотнул слюну, – очень удобно. Да, я помню. Помню, что позволил себе одно неосторожное слово – «ведьма». Признаю, что был неправ. Готов принести искренние извинения и отправиться домой. Кстати, ущерб за разбитую лампу можешь вычесть из стоимости дров.

Старуха перестала скрести подлокотник. На её руках Плим заметил струпья, напоминавшие хлопья высохшего крахмала. «Что это? Что-то вроде линьки после превращений?»

– Забудем про «ведьму». Я не в обиде. Но ты сказал, что слышал слова песни.

Плима будто обдало кипятком. Он действительно так сказал? Ему припомнилась позапрошлая ночь и удивление дриады: «Никто не может слышать моего пения! Ты особенный». Но он действительно слышал. Не просто мелодию – слова. Неужели в этом всё дело? Неужели из-за этого он сейчас стоит здесь и пытается оправдаться? В чём? «Не наделай глупостей», – опять же предупредила его женщина. Хотел бы он знать, что сейчас сойдёт за глупость, а что – нет. Может, стоит огреть старуху чугунком по голове и это будет вершина благоразумия. Ну да, огреть, а потом шагнуть в «крепкие объятия» каменного великана. Остаётся одно. Изображать удивление и всё отрицать, даже если уже сболтнул лишнего.

– Да, припоминаю. Я слышал что-то похожее на пение. Думаю, это было простое завывание ветра в тростнике.

Плим с наивностью дурочка смотрел на старуху. Такой святой невинностью он легко очаровывал девушек в деревне. Чем старуха не девушка? Но нет, она ему не верила, это было по всему видно.

– Эту ночь ты провёл рядом с ней. Теперь ты знаешь, кто пел. Хотя, – старуха задумчиво оттопырила нижнюю губу и причмокнула, – очень странно, что её голос пробился наружу. Но куда как страннее, что его слышишь ты.

– Что слышу?

– Не прикидывайся, дровосек. Меня это выводит, – губы старухи сжались в узкую щёлочку.

– О, если вы про ту женщину из подземелья, у которой я пытался узнать дорогу наверх, так она ж немая. Сколько я ни пробовал её разговорить… – Плим состроил удивлённую гримасу. – Постойте, не может быть! Если вы говорите, что она поёт, значит… Значит, она не немая?!

Плим понял, что перегнул с дурачеством, и это может стоить ему головы. Вот та самая глупость, о которой его предупреждала дриада. Пока ещё не поздно, нужно выправлять положение.

– Послушай, дровосек! – проскрипела старуха. – Ты уже однажды испытал моё терпение. На этот раз всё закончится по-другому. Я тебя просто убью, – будто в подтверждение своих слов старуха провела ногтями по подлокотнику и оставила на нём свежие борозды, – а могу взять и отпустить. Просто ответь, что ты слышал?

– И ты меня сразу отпустишь?

На морщинистом лице отразилось что-то между сожалением и презрением.

– Можешь даже забрать свой возок.

– Ну да, именно в этом и клялась кошка мышке. И какой же из ответов ты сочтёшь за правду? Что-то мне подсказывает, что моя участь уже решена, поэтому скажу, как есть. Я не слышал никаких песен, но, признаюсь, мне хочется жить. Несмотря на полное отсутствие слуха, во мне есть много скрытых качеств, которые могут оказаться тебе полезными. Поэтому если мне не удалось убедить тебя, что я действительно не слышал никакого пения, а в подземелье оказался исключительно из-за своего любопытства и глупости, то, прежде чем ты решишь меня прикончить, подумай, как можно использовать мои способности.

– И что же это за способности? Дай догадаюсь. О, ты умеешь рубить деревья!

– А разве этого мало? Я заметил, что та женщина… Кстати, кто она? Да неважно! Та женщина нуждается в постоянной подпитке от сока деревьев. Но, прости, что это за чахлые кусты, которые дают ей тролли? С такой кормёжкой она долго не протянет. Ей нужны нормальные берёзы, в которых скопились вёдра сока.

Плим замолчал. Он уже аплодировал себе: «Молодец! Ты её убедил. Ты смог уйти от ответа и отыграл свою жизнь назад».

Старуха продолжала пристально смотреть на него, но уже без желания сожрать с потрохами.

– У тебя хорошо подвешен язык, но ты предложил мне то, что я и так собиралась у тебя забрать. Дриаде, а именно так зовётся то существо, действительно нужны деревья, но только не их сок. Она высасывает из них жизнь, чтобы жить самой. И ты верно подметил, твоя судьба действительно предрешена. Поэтому запомни – с этого дня, чтобы оставаться живым, ты должен быть мёртвым. Мёртвым для всех, кого любишь, и всех, кто любит тебя. Я рада, что мы так быстро нашли общий язык. Других мне приходилось ломать намного дольше. Но если я узнаю, что ты меня дурачишь, я превращу твою жизнь в череду сожалений, и самым большим из этих сожалений будет то, что сегодня ты попросил меня оставить тебя в живых.

Рисунки аккуратной стопкой лежали на столе. Чем больше Тереция смотрела на портрет человека, похожего на Плима, тем сильнее верила, что всё это неслучайно. С Плимом приключилась беда, и он нуждается в помощи. Своей правдоподобностью рисунки одновременно и пугали, и давали надежду. За всю ночь Тереция так и не сомкнула глаз, пытаясь сложить общую картину из того, что известно, и того, что остаётся загадкой. Заходя в тупик, она смешивала фрагменты мозаики и заново складывала их, всё время начиная с Лысой горы.

Несколько раз она готова была сорваться и бежать к отцу – человеку, который мог одним словом возобновить поиски, начав прямо оттуда – с горы. Но мысль, что у него может быть секрет, останавливала её. Тот странный случай, о котором ранней весной рассказал ей Бомби. Этот ночной гость. Отец куда-то уехал и вернулся уже ближе к утру. Потом случилось внезапное недомогание и ночные метания, в которых он упоминал именно Лысую гору.

В свои семнадцать лет Тереция уже знала, что у людей, занимающих высокий пост, всегда есть тайны – эдакие капканы, присыпанные листвой. Наступишь нечаянно, и вот ты уже несвободен. Если Лысая гора – один из таких секретов, то она скорее навредит, чем поможет Плиму.

После вчерашнего переполоха отец станет более бдительным. Нужно немного подождать, набраться терпения, как бы ни хотелось прямо сейчас бежать в лес и искать Плима. Лучшее, что она может сделать, это не подавать вида и молчать о своей находке.

Тереция спустилась к завтраку. Вся семья уже сидела за столом. Бургомистр был нарочито весел и пытался (о, пытался изо всех сил!) создать видимость, что ничего серьёзного не произошло. Мать Тереции несколько раз затрагивала тему исчезновения Плима, но отец всё время уводил разговор в другое русло.

– Дался тебе этот дровосек. Ну пропал человек. Я же сделал всё возможное, чтобы его найти, – не выдержал он.

– Просто я ума не приложу, что могло случиться. Бедная Малария! Если бы мой ребёнок пропал, я бы с ног сбилась. Но что может сделать пожилая женщина?

Тереция вдруг вспомнила о Маларии. Возможно ли, чтобы она одна отправилась в лес на поиски сына? Стоило ей об этом подумать, как мать тут же задала вопрос.

– Может быть, она сейчас сама ищет Плима в лесу?

– Не ищет! – снова попытался остановить жену бургомистр.