– Официант, – попросил Нечаев, – еще один кофе.

Младенцам предстояло вырасти. Из Игроков им предстояло стать Создателями или Разрушителями.

«И поведу слепых дорогою, которой они не знают, неизвестными путями буду вести их; мрак сделаю светом перед ними, и кривые пути – прямыми: вот что я сделаю для них», – вспомнил Нечаев слова пророка Исайи. Последнее время он часто открывал Библию.

Возможно, младенцы поступят именно так, когда наиграются и вырастут. Возможно, с их взрослением мир и в самом деле станет лучше и счастливее. Очень хотелось в это верить.

Если не верить, то хотя бы на это надеяться.

Царицын, 6 июня 2006 года – 12 февраля 2007 года

Гроза, прошедшая над тихим и провинциальным городом Кулибинск, принесла облегчение жителям и природе. Лето стояло жаркое, даже трава от зноя была вялой, поэтому дождь – пусть и с грозой – был истинным исцелением.

Частые сполохи в ночном небе пугали кулибинцев. Кто-то даже вспомнил, как десять лет назад погиб старый Кружилин – стоял, дурачок, на берегу и в грозу рыбу ловил. Оно, конечно, в дождливую погоду клюет не в пример лучше. Но тут думать надо – гроза! В общем, грохнуло над рекой, молния ветвистая встала над берегом, и от деда Кружилина только резиновые сапоги и остались. Так и стояли новехонькие сапоги рядом с оплавленной удочкой, когда народ отважился на берег выйти. Пришлось родственникам вместо деда хоронить резиновые сапоги, костюм черный, а сбоку остатки удочки положили. Грустно, конечно, зато гроб не особо тяжелым был.

Сегодня сверкало чище, чем в ту роковую ночь. К вечеру замолкли телефоны, а поселковые улицы развезло так, что стали они похожи на реки из жидкой грязи, и пройти по ним можно было, только держась за забор.

Кулибинск находился в Нечерноземье, поэтому грязь после дождей случалась такая, что резиновые сапоги было трудно выдернуть из ожившей и вдруг задышавшей земли. Идешь, а у тебя на ногах по пуду глины. Представить себе это может лишь тот, кто весной и осенью жил в российской глубинке.

Именно в Кулибинске художник Петров-Квасов написал свою знаменитую картину «На митинге». Знаменита она была тем, что на ней вовсе не было людей, только обувь, а точнее, сапоги разных размеров, аккуратно выставленные вдоль единственной в Кулибинске асфальтовой дороги, протянувшейся от бывшего райкома партии до Дома культуры. Люди пришли на митинг, переобулись и пошли по асфальту на маленькую площадь, где стоял гипсовый Ленин и проводился первомайский митинг, а обувь осталась дожидаться владельцев. Впечатление, которое производили лишившиеся хозяев сапоги, могло разве сравниться с тем, которое производит обувь верующих мусульман на площади перед мечетью во время намаза.

После обильного дождя кулибинцы, или, как они себя называли, кулибины и кулибинки, старались подольше не выходить из домов, ожидая пока просохнет земля. Радовались случившемуся дождю только свиньи, которые с визгом вылетали со дворов и, довольно похрюкивая, укладывались в теплую грязь колеи, оставленной сельским трудягой «Кировцем». И еще там место оставалось для босоногой детворы, которая вполне мирно уживалась с обитателями хлевов, получивших временную свободу.

Участковому инспектору Владимиру Землякову отсиживаться дома было не с руки. Отписанные ему жалобы граждан требовали своего немедленного исполнения. Вот и сейчас у него на руках было заявление гражданки Самохиной о краже из ее сарая угля, заготовленного на зиму. Тут у участкового Землякова было два пути: или убить время, вылавливая нарушителя, или пойти нелегким и непроторенным путем. А именно: требовалось сделать осмотр сарая гражданки Самохиной и заактировать наличие в крыше широких прорех. Потом необходимо смотаться на метеостанцию и взять справку о бушевавших в последние недели июля грозах. После этого надо было заглянуть на угольный склад и обзавестись справкой о том, что уголь поступил туда несортный с большими примесями земли. После этого можно было смело садиться и готовить материал об отказе в возбуждении уголовного дела, на основании того, что уголь был сорный, лили дожди, а крыша сарая у бабки Самохиной спасением от этих дождей служить не могла. Поэтому уголь никто не похищал, а все было просто – дожди вымыли из угля земляные примеси, и остался у гражданки Самохиной самый что ни на есть антрацит, который зимой в печке будет гореть похлеще пороха.

Вот и пришлось участковому Землякову месить неподъемную кулибинскую грязь. Понятное дело, мента, как и волка, ноги кормят!

В милицию он пришел сразу после армии. А куда было идти, не на комбайн же! В отделе кадров сидел их сосед по дому – капитан Ковригин. Лучезарно улыбаясь, он заставил Землякова заполнить анкету, ответив на многочисленные вопросы краткими ответами: нет, не был, не имею, не состоял. После этого поинтересовался, где бы Владимир хотел работать. В уголовном розыске места были, но у Землякова не было должного опыта работы. В ОБХСС работал всего один человек – Марк Петрович Зугель, которому было под шестьдесят, но он намеревался оставаться на боевом посту до самой кончины. Однажды на областной коллегии на вопрос генерала, собирается ли Марк Петрович на заслуженную пенсию, Зугель бодро ответил: «Ну что вы, товарищ генерал! Буду работать, пока руки носят!», а когда зал ликующе и злорадно загоготал, поправился: «Ой, што это я! Пока ноги ходят, товарищ генерал». Резвости ему было не занимать, и это позволяло предположить, что должность старшего инспектора БХСС не освободится еще очень и очень долго.

Видя, что Земляков пока еще не знает своего призвания и сомневается, сможет ли он работать в органах вообще, капитан Ковригин быстренько оформил соседа по дому на должность помощника дежурного по отделу. В обязанности Землякова входило составлять на доставленных протоколы, сортировать задержанных, отделяя агнцев от козлищ и направляя первых проспаться в вытрезвитель, а вторых в изолятор временного содержания, именуемый в народе «обезьянником». Кроме того, он их обыскивал, изымая неположенное в камерах имущество. А не полагалось в камере все: от авторучек и часов до поясных ремней и шнурков на ботинках, чтобы задержанного не обуяло вдруг желание строчить письменную жалобу прокурору, по часам фиксируя все беззакония, или напротив – не дать повеситься на ботиночных шнурках, если посетитель вдруг впадет в уныние и тоску.

На рядовой должности Земляков не задержался. В милиции был большой некомплект участковых, а у Землякова оказалось среднее образование и первый разряд по боксу. В перспективе он обещал вырасти в неплохого оперативного работника, но для этого, считало начальство, начинать надо было «с земли», где можно все попробовать на ощупь и учиться на ошибках, пусть даже и своих. В милиции участковый инспектор является тем самым пресловутым козлом отпущения, о котором метко спел хриплоголосый российский бард Владимир Семенович Высоцкий: «Не противился он, серенький, насилию со злом, а сносил побои весело и гордо…» А чего противиться, чего сопротивляться, все равно в системе единоначалия из этого ничего путного не получится!

Земляков получил в обслуживание промышленную зону Кулибинска с прилегающим к ней жилым сектором, в который входили три трехэтажных многоквартирки и с полсотни частных домов. Жилой сектор участковому особо не досаждал, а вот с предприятий, расположенных в промышленной зоне, постоянно что-то воровали, выносили, вывозили мелкие расхитители, которых нежно именовали «несунами». Именно промышленные предприятия приносили Владимиру неприятности и разочарования по службе, неудивительно, что ко всем вызовам на завод электронно-вычислительной техники и различные ремонтно-механические мастерские, окружающие завод, он относился, как камикадзе к сигналу тревоги, призывающему его к последнему боевому вылету.