– Как вы понимаете, – сказал он, – мне уже звонили. Руководство института взволновано, а если учесть, что наш потерпевший работал в бывшей обкомовской больнице, которая не только не растеряла своих именитых посетителей, но и благополучно приобрела новых, сами понимаете, общественный резонанс у этого убийства большой. Люди звонят, интересуются…

– Михаил Кальмаевич, – перебил прокурора Нечаев. – А в больнице покойный кем работал, если не секрет?

Кураев недовольно глянул в его сторону.

– Не секрет, – сказал он, – какие уж тут секреты! В гинекологическом отделении он работал, на профилактику женские органы ставил. Тебе это что-нибудь дает?

– Пока нет, – сказал Нечаев. – Общую картину проясняет. Становится ясным, какая общественность прокуратуру и милицию донимает.

– А ты не зубоскаль, – сказал заместитель областного прокурора. – Тут уж пусть кто угодно интересуется, хоть бывшие, хоть настоящие, приходится считаться.

– Общественное мнение мы уважаем, – проворчал Нечаев, не обращая внимания на недовольный взгляд следователя.

– Тебе бы все хаханьки, а Шестаков это убийство уже на личный контроль поставил, – сообщил Кураев. – Все новые данные незамедлительно докладывать лично ему. Он даже сказал, чтобы я следователя на более опытного сменил, но я в Сашу верю. Справишься, Поцелуйко?

Что ж, доверие начальства, похоже, и в самом деле окрыляет! После таких слов следак даже убийство Кеннеди распутывать взялся бы. Ну и ну, вольному, как говорится, воля. Плохо, что сам Нечаев не мог уйти от расследования этого дела. По крайней мере, с полмесяца придется работать по делу вплотную, а дальше, как жизнь даст, – если повезет, то убийство раскроется, не повезет, оно зависнет в «глухарях», останется нераскрытым, и за него будут шпынять каждый раз, когда надо будет найти недостатки в работе отдела по раскрытию умышленных убийств.

После таких совещаний хорошо где-нибудь посидеть, свежим воздухом подышать, шашлычком побаловаться, но Нечаеву такая удача не улыбнулась – его вызвал начальник криминальной милиции области, не иначе его жена тоже в этой больнице лечилась и теперь жаждала справедливого и неотвратимого наказания презренным убийцам, лишившим больницу высококвалифицированного специалиста.

Из прокуратуры Нечаев уехал не в лучшем расположении духа, но в отделе его ожидал приятный сюрприз.

– Иваныч, – встретил его улыбкой у дверей кабинета Примус, – мы мужика установили, который пальчики на стопке оставил.

– Ну рассказывай, – подбодрил его Нечаев, открывая дверь в кабинет.

– Собственно, это эксперты постарались, – объяснил Примус, ничуть не смущаясь. – Глоба получил пальчики, а потом прокатал их по картотеке. На всякий случай. И представляешь – пальчики совпали!

– Короче, – перебил его Нечаев. – Крутишься, как девица, которая никак не решит, выходить ли ей замуж или еще погодить. Чьи пальчики?

– Зямин Михаил Дмитриевич, проживает по улице Чебышева, дом одиннадцать, квартира четырнадцать, – доложил Примус. – И знаешь что интересно: он с нашим покойником в одном институте работал. Доктор наук!

– Молодец Глоба! – искренне сказал Нечаев. – Вот, я же говорил, что в жизни все гораздо проще, чем мы предполагаем. Встретились, выпили, поспорили, один – в морг, другой – на тюремную шконку.

– Сомнительно все это, – возразил Примус. – Солидные люди, ученые… Чего им за ножи хвататься?

Он сидел на стуле, всем своим видом показывая готовность немедленно бежать, куда начальник прикажет, и делать все возможное для повышения раскрываемости тяжких преступлений против личности. Нечаев его хорошо изучил, если Примус становился таким деятельным, не иначе он со своим дружком оперуполномоченным Власовым собрался пивка попить в точке рядом с пивзаводом, где у Примуса имелись прихваты, позволяющие посидеть бесплатно и попить пивка с рыбкой – вяленым лещом или густеркой холодного копчения.

– Молодец Глоба! – снова повторил Нечаев, просматривая сравнительную таблицу, блестящую глянцевыми черно-белыми отпечатками, на которых красной пастой шариковой ручки эксперт Глоба педантично указал все совпадающие признаки, дающие основания утверждать, что отпечатки на стопке принадлежат именно Михаилу Дмитриевичу Зямину.

– Это ребят с имущественного надо благодарить, – сказал Примус. – Они в картотеку отпечатки Зямина влили. У него в прошлом году квартиру обокрали, ну жулье наследило так, что пришлось и у него отпечатки брать. И надо же – пригодилось!

– Надо его дернуть, – сказал Нечаев.

– Иваныч, – взмолился Примус. – Поручи это кому-нибудь другому. Мне сегодня еще в район Комбайна ехать и выборку в адресном бюро сделать надо…

– Знаю я твои выборки, – сухо сказал Нечаев. – В рабочее время пиво с Власовым сосать собрались в подсобке у Хромова. Думаешь, не знаю?

– Нет, Иваныч, тебя обмануть, все равно что фабрику Гознака обокрасть, – восторженно сказал оперуполномоченный. – Заложили или сам догадался?

– Наружку за вами поставил, – хмыкнул Нечаев. – Кому вы нужны? У вас на рожах все написано. Сидишь, ерзаешь, боишься, что Власов тебя не дождется.

– Так ведь жара стоит! – жалобно вскричал Примус.

– А что реклама говорит? – погрозил ему указательным пальцем Нечаев. – Чрезмерное употребление алкоголя может нанести вред вашему организму. По кружечке выпьете, а потом дуйте в институт и везите сюда этого самого Зямина.

– А может, его немного подработать? – рассудительно заметил Примус. – Не стоит вот так, в лоб! Ускользнет гад!

– Езжай, а то передумаю, – сказал Нечаев и посмотрел на часы. – К трем чтобы вы его приволокли. Ты меня понял, Евграфов?

– А то, – сказал Примус. – Даже негативные последствия осознал.

Рабочее время летит стремительно, даже жалеть начинаешь, что в сутках двадцать четыре часа. До трех Нечаев просматривал оперативно-поисковые дела по нераскрытым преступлениям, вдумчиво писал замечания, предлагал выполнить определенные мероприятия и устанавливал сроки исполнения. Вообще-то все эти указания нужны были только другим проверяющим, рангом повыше, чтобы те видели – в курсе начальник, бьется за повышение раскрываемости, не покладая пера. Когда зацепки есть, работа сама движется, а вот если их нет? Тогда и начинаются писаться замечания, что контингент из числа судимых, проживающих в районе, на причастность к преступлению не проверен, то же не сделано в отношении лиц, злоупотребляющих спиртными напитками и употребляющих наркотические вещества, и прочие глупости, которые только с виду кажутся солидными, а на деле представляют полный идиотизм. В районе проживает четыреста судимых рыл, и с кого прикажете начинать отработку, а главное – каким манером ее вести? На подобные указания и исполнение бывает таким же. Берет опер бумагу и, покусав ручку, пишет, что на причастность к преступлению отработан гражданин Комариков, ранее судимый за нанесение тяжких телесных повреждений собутыльнику, а в настоящее время злоупотребляющий спиртными напитками, склонный к употреблению наркотиков, а потому нигде не работающий. К сожалению, установить факты, свидетельствующие о причастности Комарикова к данному преступлению, не представилось возможным. И подшивает он справку в ОПД. Глядите, господа-товарищи проверяющие, делается все и даже больше того, ну кто же виноват, коли не фартит?

Нечаев совсем уже расписался, когда в кабинет заглянул Примус.

– Сергей Иванович, – сказал он. – Зямин у нас сидит. Начинать или сами работать будете?

– Ждите, – велел Нечаев.

Все-таки не с уркой с Новостройки дело имели, доктор наук в кабинете сидел, интеллигентный человек. Такого на бас не возьмешь, а попробуешь сделать это – от различного рода обвинений отмываться полгода будешь и не отмоешься.

– Что это?

– А что ты видишь?

– Что-то похожее на яйцо, которое обвила змея. Надеюсь, в этом есть свой смысл?

– И довольно глубокий. Ты видишь символ древних сферических мистерий. Яйцо символизирует космос, а змея – Творящий дух. А вместе они символизируют творение. Во время инициации скорлупа яйца разбивалась и из эмбрионального состояния, в котором он находился до внутриутробного философского рождения, на свет появляется человек.