Поразительная семейка.

Супруги Гроуди покинули гостиную, и Питер тихонько выдохнул. В присутствии градоправителя и его супруги, он чувствовал себя неуютно. С Амалией дело обстояло несколько иначе.

— Питер, — Амалия стояла напротив, улыбалась слишком довольно, — что с тобой происходит?

— Что со мной происходит? — мужчина улыбнулся кончиками губ, но даже положение в кресле не изменил.

— Ты… какой-то замороженный, — она обижено поджала губы. — И совсем не обращаешь на меня внимания.

— Вовсе нет, — безразлично пожал плечами молодой человек. — Но вам тоже стоит запомнить, что сдержанность — это черта, без которой сложно вращаться в высшем свете столицы. Моей будущей… супруге, — он слегка запнулся, произнося это, но все же смог вовремя взять себя в руки и продолжить, — следует внимательно следить за своими словами и поступками. В столице не терпят фамильярности и весьма строги в соблюдении этикета.

— Но мы же не в столице! — воскликнула Амалия, презрев все мыслимые и немыслимые правила приличия, уселась к нему на колени, обвила руками шею, потянулась к губам.

— Неужели вы думаете, — Питер успел вовремя уклониться и недовольно нахмурился, — что я останусь в Барглине надолго? Мисс Гроуди, это, по меньшей мере, смешно. И недальновидно. Мой бизнес требует неусыпного внимания, и я не могу позволить себе забыть об этом.

— Вы хотите сказать… — Амалия резко отстранилась и уставилась на него широко распахнутыми глазами, — что… что… снова вернетесь в столицу?

— Безусловно. И это не обсуждается. И вы, моя дорогая, обязаны научиться вести себя подобающе. Моя супруга не может позволить себе пятно на репутации или неподобающее поведение, — голос Питера звучал холодно и наставительно. И мужчина едва сдержал улыбку, когда увидел, как вытянулось лицо его «невесты», но все же мстительно добавил: — И еще, будьте так любезны, пересмотреть свой гардероб.

— Что не так с моим гардеробом? — ему показалось или в голосе Амалии послышались рычащие нотки.

— О, для Барглина, все вполне прилично, но… в столице давно уже отказались от излишней пышности и откровенности. Строгие линии, неброские пастельные оттенки, изысканные украшения. Красота и элегантность не терпит вычурности и вульгарности — запомните это.

Амалия резко поднялась с его колен. Прищурилась, вглядываясь в лицо молодого человека, будто бы пыталась разглядеть за непроницаемостью иные чувства. И да, могла бы, вполне могла, потому что Питер с трудом сдерживал злорадство.

— Вы… вы сейчас пытаетесь назвать меня… вульгарной? — она зашипела, точно рассерженная кошка, но Питер держал маску невозмутимости.

— Ну что вы, Амалия, — он поднялся, улыбнулся даже. Правда от этой его улыбки мисс Гроуди передернуло, — я ни в коем случае не желаю вас задеть или обидеть. Только не я. А вот… столичные дамы… поверьте, надо очень сильно постараться, чтобы они приняли вас в свое общество. Очень сильно.

Амалия сглотнула и отступила. Нет, она не выглядела расстроенной или обескураженной. Питер прекрасно видел, что она злится. Причем, злость эту сдерживает преогромнейшим трудом. Точно так же старается, как и он.

— А моя супруга должна быть принята в обществе. Более того, она обязана являть собой образец для подражания.

— Как скажете, — рыкнула мисс Гроуди и, резко развернувшись, буквально вылетела из гостиной.

Питер отошел к окну и задумчиво принялся разглядывать кружащийся в воздухе снег. Кто бы мог подумать, что маленький провинциальный городок, затерянных в лесах, таит в себе столько секретов. Ведь ему никак не показалось, что глаза Амалии Гроуди сверкнули желтым. А это значит…

Питер хмыкнул и покачал головой. Ситуация становилась еще хуже, чем казалась на первый взгляд. Куда его занесло?

На следующий вечер Питер ушел к себе сразу после ужина. Заперся в отведенной ему спальне, сбросил единственный свой пиджак, оставшись в рубашке, и принялся мерить шагами ковер, то и дело запуская пальцы в волосы. Было тревожно. Внутри у него все дрожало от напряжения, нервы были натянуты до предела, но молодой человек никак не мог понять, что все это означает.

Последние дни выдались… сложными и полными напряжения. Это так. Но сегодня… Он словно бы чувствовал приближение беды. Она надвигалась на Барглин с востока. Неспешная, темная, неотвратимая.

Ветер почти утих, снег падал с неба крупными хлопьями, лениво кружащимися в воздухе. Казалось, метели отступили, и скоро наступит обычная зима. Со снегами, ветрами, морозами, но уже привычными, не несущими в себе никакой угрозы. В это хотелось верить. Очень хотелось.

— Затишье перед бурей, — произнес за ужином градоправитель, когда Питер высказал свои предположения. — Так бывает всегда. Все словно бы успокаивается, и это спокойствие может продлиться несколько суток. А потом начнется самая страшная буря. Никогда не угадаешь, этот момент. Поверьте мне, мой мальчик, еще рано расслабляться. Самая сильная буря этой зимы впереди.

И Питер поверил. Он точно бы чувствовал ее приближение. Буря. Беда. Сама смерть словно бы надвигалась на Барглин, собираясь пожать свой урожай.

Молодой человек замер напротив камина. Прислушался. Тишина в особняке звенела. Даже слуги и те затаились по своим углам. Огонь в камине трещал, но не уютно и умиротворенно, как то бывает, а словно бы… предупреждающе. И еще больше нагонял тревогу. Сердце билось слишком часто, дыхание прерывалось. Питер чувствовал, что задыхается в четырех стенах. Ему не хватало воздуха.

Он вздохнул. Упал в стоящее рядом кресло и, поджав колени к груди, принялся смотреть на пламя. И чудилось ему в огненных завитках нечто такое, от чего по коже побежал озноб.

Он видел мать, постаревшую раньше времени от частых родов и тяжелой работы, отца, согнутого тяжелым трудом, с почерневшей от загара шеей. Загар этот никогда не смывался, бледнел немного за время зимы, но стоило только сойти снегам и начать пригревать весеннему солнцу, как он возвращался. Он видел братьев и сестер, такими, какими они были в то лето. Босоногими, худыми, чумазыми. Смог рассмотреть во всполохах огня супругов Барроу. Никого из них давно уже не было на этом свете. Они ушли к богам. В камине треснуло полено, поднимая вверх сноп искр. В этом фейерверке Питер вдруг рассмотрел ее лицо… Совсем молодое, не тронутое ни временем, ни испытаниями. Седые волосы свисали по бокам неопрятным патлами, а глаза… в них словно бы отражалась вся мудрость веков. Глаза старухи на лице совсем еще юной девушки.

Питер вздрогнул и очнулся от своего наваждения. Встряхнулся весь.

— Последняя буря? — прошептал он, поднимаясь на ноги. — Что-то она принесет всем нам.

За окном по-прежнему безмолвно падал снег.

Приоткрыв дверь, Питер прислушался. В особняке царила мертвая тишина. И это было ему на руку. Он спустился по лестнице, совершенно бесшумно, даже успел сделать несколько шагов по холлу, прежде чем его остановил вкрадчивый голос градоправителя:

— Ты тоже не можешь уснуть, мой мальчик. Это зима. Буря, что идет на Барглин. Она волнует умы, тревожит души. Так было всегда.

Питер замер на месте, сглотнул и медленно обернулся. Гроуди стоял возле лестницы, в халате и домашних мягких туфлях, в одной руке он держал широкий бокал с коньяком, вторую спрятал в кармане. Не надо было быть провидцем, чтобы понять — там оружие. Питер усмехнулся. Его маневр не остался незамеченным.

«Теряю хватку, — пронеслось в голове, — раньше бы никто не смог раскусить меня так легко. Это все спокойная жизнь».

— Составишь мне компанию, — градоправитель не спрашивал, и ждать не стал. Резко развернулся и направился в свой кабинет. Питер последовал за ним, сжимая кулаки.

— Знаешь, мой мальчик, — сегодня Гроуди был слишком разговорчив. Слишком, по мнению Питера, и это не могло не насторожить. Градоправитель приблизился к столику у камина, выложил из кармана револьвер и только после этого налил коньяк во второй бокал. Протянул Питеру, — я всегда знал, что они существуют и все эти рассказы о волчьей ночи, когда кровь льется рекой, не выдумки. Слышал, наверное, как лет пятьдесят назад, волки напали на город? Тогда мало кто выжил, но старики до сих пор переговаривают эту историю. Она обросла подробностями, которых не происходило и в помине.