Мужчина сглотнул, повел плечами. Он вдруг почувствовала жар внутри, и одежда стала мешать. Дышать становилось с трудом, точно бы воздух вокруг закончился. Питер потянулся к шее, чтобы ослабить узел галстука.

Эбби улыбнулась понимающе, заметив это движение, и принялась расстегивать короткий пиджак от своего дорожного костюма. Смотрела она в этот момент исключительно в глаза супругу.

Стук в дверь заставил их обоих вздрогнуть.

— В-войдите, — торопливо прохрипел Питер, делая шаг в сторону. Эбби же только фыркнула недовольно, но раздеваться перестала.

Дверь открылась, явив застывшую на пороге девушку в форменном платье горничной.

— Добрый вечер, — девчонка несмело улыбнулась и сделала книксен. — Мисс Эрдлинг послала помочь, миссис Барроу. Меня зовут Анника.

— Входи, Анника, — проворковала Эбби, — оборачиваясь к двери лицом. — Что там с ванной?

— Распоряжения уже все отданы, миссис Барроу, — нерешительно улыбнулась девушка. — Скоро все будет готово. Давайте, я помогу вам снять платье. Вы, вероятно, устали за время пути. Да еще в такой мороз! И как не побоялись выдвинуться в путь? Наверняка в экипаже было жуть до чего холодно.

— Терпимо, — Эбби улыбалась, разговаривая со служанкой, но смотрела при этом исключительно на супруга, который, не выдержав этого ее взгляда, поспешил ретироваться из комнаты, пробормотав что-то насчет распоряжений вознице.

Стоило только за Питером закрыться двери, как Эбби перестала улыбаться и погрузилась в собственные мысли. Она никак не реагировала на щебет горничной. Не морщилась и не приказывала той замолчать, но вряд ли хоть слово слышала из того, что говорила Анника. Мыслями Эбигейл Барроу была далека и от холодной и снежной зимы, и от уютного дома, в котором ей предстоит теперь жить. Не видела и не слышала ничего из того, что происходило вокруг.

Варан Беркош обвел мутным взглядом задымленное помещение таверны. Он был пьян. Он всегда был пьян. Только так мог забыться. Не вспоминать. Хотя, в последнее время даже в пьяном угаре, воспоминания возвращались.

Он словно наяву слышал женский крик и мольбы. Плач и стенания.

Картинка, которую он пытался отогнать, снова и снова вставала перед глазами. Темные волосы, тонкие руки, глаза, полные слез. Белая кожа бедер, на которых виднелись алые капли крови…

А затем те же глаза, только уже мертвые. Разбитое в кровь лицо…

Варан мотнул головой и изо всех сил опустил грубую деревянную чашку на немытую столешницу. Грохот раздался знатный, чашка и вовсе раскололась на две половины. Остатки пива выплеснулись на стол, несколько капель попало на рукав старой потрепанной куртки.

— Ах, ты ж, заррраза… — провыл Варан, попытавшись стряхнуть влагу с одежды, но, не рассчитав движений, врезал по уху соседу справа.

Тот подскочил на ноги и с диким ревом развернулся к Варану. Видимо, желал объяснить, что негоже это честным людям оплеухи ни за что ни про что отвешивать, но поскольку и сам был не сказать, чтобы трезв, то пошатнулся, ухватился обеими руками за стол, чтобы удержать равновесие и вместе со столом грохнулся на грязный замызганный пол. Сверху на него полетели такие же, как у Варана деревянные кружки — и не все из них были пусты, стоит признать, — миски, тарелки со снедью. Сверху приземлилась пустая бутылка, треснув несчастного по лбу.

Его собутыльники тут же подскочили со своих мест, размахивая кулаками и собираясь отомстить обидчику. Кто-то кого-то задел, ему дали сдачи и вот уже спустя несколько минут в таверне дрались все, кроме Варана Беркоша, который мотнул головой, обвел пьяным взглядом зал таверны и, тяжело опираясь на стол ладонями, поднялся.

Стены шатались, пол норовил и вовсе треснуть по лбу, но Варан каким-то чудом умудрился выбраться на свежий воздух. Постоял на крыльце несколько минут, шатаясь и держась обеими руками за дверь, дышал открытым ртом. Из таверны раздавались громкие крики, грохот и треск ломаемой мебели, скрежет какой-то, время от времени слышались визги служанок да ругань дерущихся.

Варан отпустил дверь и сделал неуверенный шаг вперед. Оступился и кубарем слетел по ступенькам в снег. Рухнул ничком, уткнувшись лицом в грязный снег.

— Ох, ты жжж… — пробурчал что-то неразборчивое и приподнялся. Зачерпнул пригоршней снега и обтер лицо. Кудлатая меховая шапка его отлетела в сторону и теперь валялась неподалеку неопрятной кучей.

Но за шапкой Варан не тянулся. Он вообще забыл о ее существовании. Кряхтя и то и дело оскальзываясь, он все же поднялся на ноги. Потряс головой и медленно побрел за ограду.

Таверна располагалась на самой окраине городка, за невысоким, покосившимся от времени плетнем начинался редкий ельник, переходивший в густой почти непроходимый лес.

Варан пошатываясь медленно брел вдоль забора, придерживаясь за него одной рукой. Что-то бурчал себе под нос, кряхтел, головой мотал, стремясь избавиться от пьяного угара.

Рычание раздалось позади. Тихое, хриплое. Варан остановился. Опять мотнул головой. Звук повторился.

Держась за забор уже двумя руками. Варан обернулся. Он протрезвел в мгновение ока, даже успел закричать. А вот ни убежать, ни спрятаться времени у него уже не хватило. Зверь кинулся. Повалил мужчину в снег.

— Н-н-неее… — крик превратился в хрип, когда огромные клыки разорвали Беркошу горло. Алая кровь хлынула на снег.

В ночи раздался волчий вой.

Эбби потянулась, точно большая ласковая кошка, и распахнула глаза. Она улыбалась, рассматривая светлый балдахин в тонкую темную полоску, улыбалась, переводя взгляд на незашторенное окно, в которое светило яркое зимнее солнце. Улыбка ее сползла с губ, когда молодая женщина перевела взгляд на соседнюю подушку и обнаружила, что та пуста.

Эбигейл нахмурилась, закусила нижнюю губу и прищурилась. Она не любила просыпаться в одиночестве. Как, впрочем, и засыпать, тоже. И Питер знал об этом. Но даже это знание не останавливало супруга, когда он периодически просыпался раньше нее, умывался, брился — причем так тихо, чтобы не разбудить Эбби — и уходил.

Он всегда уходил.

— А утро могло быть таким чудесным, — обиженно произнесла молодая женщина и отбросила одеяло.

Спала она обнаженной и нисколько не переживала по этому поводу. Ей нравилось чувствовать прикосновение нежных шелковых простыней к коже. Эбби любила роскошь, обожала красивые и дорогие вещи. И терпеть не могла отказывать себе в чем-либо.

Молодая женщина покружилась по комнате, раскинув в стороны руки, точно купаясь в свете зимнего солнца, потянулась, приподнявшись на носочки, и только после этого отправилась в умывальню.

Одевалась она уже с помощью горничной. Этим утром Эбби выбрала голубое домашнее платье из мягкой шерсти с белоснежными кружевами у шеи и на манжетах. Платье было довольно скромным, но удивительно подходило к светлым глазам миссис Барроу, оттеняло нежную кожу и придавало молодой женщине воздушности, несмотря на плотную ткань. Эбигейл безумно нравилась себе в этом наряде.

Анника расчесывала длинные кудри своей госпожи, пропускала шелковистые пряди сквозь пальцы, тихонько вздыхая.

— У вас такой чудный цвет волос, миссис Барроу, — восторженно произнесла она. — И такие густые пряди. Тяжелые и блестящие. Настоящее сокровище. Ни одна дама в Барглине не может похвастаться таким богатством.

Эбби довольно улыбалась. Она любила комплименты, пусть те и исходили от служанки, обожала, когда ею восхищаются. Это поднимало ей настроение. Вот и сейчас, всего несколько приятных слов, восторженный блеск в глазах девушки и настроение, что медленно скатывалось вниз, взлетело. Миссис Барроу снова улыбалась и чувствовала себя превосходно.

— Заплети волосы в косы и уложи их вокруг головы, — наконец-то определилась с прической Эбби. — Сегодня мне хочется элегантности и сдержанности.

Вниз Эбигейл спустилась через полчаса. Вчера она не успела рассмотреть свой новый дом и теперь не отказывала себе в удовольствии полюбоваться на мебель из темного дерева и дорогие ковры, люстры с хрустальными подвесками и картины в тяжелых рамах. Эбби пришла к выводу, что общая обстановка дома ей нравится намного больше, чем интерьер ее спальни. Сделав себе мысленную зарубку обязательно в ближайшее время заняться обустройством, молодая женщина отправилась на поиски супруга.