«Ставлю 20 галов, что она стоит под дверью палаты и подслушивает, что мы скажем ей вслед. Все, что я сейчас сказал — правда. Мне действительно вскоре будет нужна чья-то помощь. И пусть это будет ее помощь. В моей квартире она не найдет ни одной вещи, которой я бы по-настоящему дорожил, и ничего, что может ей слишком много обо мне рассказать. Пусть удовлетворяет свое любопытство. Прочитали?»

Мальчики дружно закивали.

«Есть и более глубокий мотив. Она обладает огромной властью над твоей жизнью, Тави, потому что она твой единственный опекун. А это значит, что если она раздобудет достаточные основания, то тебя заставят изучать другие предметы, а меня — обходить тебя по дуге в четыре сотни метров. Поэтому я буду с ней дружить. Я буду ей о тебе рассказывать, когда она попросит. И это будет даже полезно, потому что, рано или поздно, тебе тоже придется заключить с ней перемирие».

— Какая же она подлая, — одними губами произнес Тави.

Голограмма погасла.

— Действительно хорошая вещь, — возвращая терминал, сказал Ивара. — Интересные игры есть… Но что-то я устал от всех этих визитов. Пожалуй, посплю.

— Да, а я полежу и подумаю, — решил Тави.

— Приятных снов, — пожелал учителю Хинта.

В палате наступила тишина. Хинта тоже некоторое время лежал и думал, а потом та часть его души, которая всегда тянулась к технике, взяла над ним вверх, и он стал изучать интерфейс своей новой игрушки.

Незаметно пребывание в больнице превратилось в рутину.

Эрника приносила вещи для Ивары. Тави вел себя спокойнее, чем раньше, и старался ее просто игнорировать. К Хинте и Ашайте приходили родители. По их лицам и манере держаться Хинта догадывался, что все плохо. Атипа никогда не был ярким человеком, но теперь он стал еще более тусклым, словно превратился в глуповатый и выцветший призрак прежнего себя. То ли он все еще пил, то ли просто сломался — Хинта боялся спрашивать напрямую. Лика казалась усталой и злой. Но, к счастью, мучительные визиты родных происходили лишь изредка, и с каждым днем делались все короче.

Значительную часть дня они вместе и порознь проводили на процедурах и в кабинетах врачей. От офтальмолога Хинта узнал, что еще в день землетрясения им всем делали операцию на роговице. Ожоги от тендра-газа удалось залечить, но на поверхности глазного яблока остались микроскопические шрамы, которые грозили осложнениями. Чтобы избежать этих последствий, понадобилась вторая операция. Ее делали под полным наркозом, так что, к своему огромному сожалению, Хинта не увидел того хитрого оборудования, при помощи которого медики и их роботы чистили глаз от шрамов. Теперь три раза в день Хинта слеп на полчаса, так как ему под веки клали черную светопоглощающую мазь.

Консультация с психологом тоже прошла не очень гладко. Женщина, ее звали Маяна Сайва, быстро переключилась с темы землетрясения на разговор об Ашайте. У нее была способность с мягкой настойчивостью пробираться к самой сути проблемы — даже туда, куда Хинта не хотел бы ее пускать.

— Ты почти не переживаешь за себя. Единственный страх, который по-настоящему сильно тебя травмирует — это страх за брата.

Она говорила, что не сможет помочь Хинте, если тот не расскажет ей всю правду, все подробности и все обстоятельства, из-за которых он так взволнован. А он был вынужден молчать о видении золотых врат. В конце концов, он нашел компромиссный выход — пересказал ей свой недавний пугающий сон, тот, когда глаза Ашайты начали светиться. Маяна предложила ему терапию импульсных прерываний. Она осуществлялась с помощью специального аппарата — огромной белой махины, которая обхватывала голову пациента зажимами-полусферами.

— Вы увидите мои мысли? — настороженно спросил Хинта.

— Нет. Только те нейронные цепочки в твоем мозгу, которые вспыхивают, когда ты думаешь о худшем. Я нарушу их работу. Обещаю, при этом ты сохранишь всю свою память. Но страха больше не будет, и плохих снов — тоже.

Хотя она убедила его в чистоте своих намерений и в безопасности самой процедуры, Хинта все же отказался от ее услуг. Он боялся, что невидимая искра, летящая внутри этого сферического шлема, убьет какую-то важную часть его самого, сделает его кем-то другим. А он хотел трепетать от любви к брату, хотел видеть страшные картины, особенно если те касались ковчега. Даже если с физической точки зрения увиденное им все-таки было вызвано шоком, болью и впечатлением от разговоров на безумные темы — что ж, иногда ведь появляются произведения искусства, созданные больными или пьяницами, но люди все равно ценят эти произведения искусства, даже находят в них какую-то особую прелесть, которой нет в других.

По мере их выздоровления некоторые процедуры изменялись или уходили в прошлое. Барокамера стала не нужна. Жировые ванны тоже закончились, но теперь им приходилось принимать контрастный душ и купаться в воде с целебными солями. Последние корки сходили с болью, а кожа на теле еще не восстановила нормальный цвет — она казалась совсем новой, очень нежной и слишком розовой. И хотя процедур все еще было много, свободного времени оставалось все больше. К тому же, они больше не страдали от тошноты и слабости, их сон пришел в норму, и им уже хотелось некоторой активности. Они бродили по палате, надолго задерживались у окна.

В этих обстоятельствах огромной отрадой для мальчиков стал подарок Фирхайфа. У Ивары был собственный терминал, который ему принесла из дома Эрника. Хинта пробросил между всеми тремя каналы связи, так что теперь они втроем могли играть в простые игры. Им всем нравилась программа боевых стратегий «Данна», где можно было разыгрывать сражения времен Великой Зимы. Хинта по старой привычке предпочитал играть за Притак, Тави, разумеется, выбирал Джидан, а Ивара, пару раз в день, в угоду мальчикам, соглашался представлять Лимпу. Он играл так, будто игра совсем его не занимает, но побеждал чаще, чем они. Впрочем, как правило, он устранялся от виртуальных битв, и Тави с Хинтой сражались друг против друга.

Хотя Хинта открыл каналы связи ради игр, они годились и для другого. Однажды, когда игра была уже закончена, и можно было бы начать новую, Тави вместо этого прислал текстовый файл. «Есть идея. Читай тайно», — гласил заголовок.

Хинта стрельнул глазами в направлении Ивары. Тот был занят чем-то своим. Хинта открыл файл. «Мы каждый день говорим об одном и том же. Ты каждый день предпринимаешь попытки вытянуть новую информацию из Ивары. И у тебя не получается. Признай, что это бесполезно. Он рассказывает нам лишь то, что хочет рассказать. И он прав — мы и не должны знать всего. И уж точно мы не должны узнавать все от него. Он прошел этот путь сам. Почему же мы не ищем сами? Ведь благодаря тебе, нам уже сейчас открыто столько возможностей. Мы можем читать все общедоступные документы в сетях Шарту, и библиотеку самого Ивары — ту ее часть, которая есть в портативном терминале».

Так началось их наполовину тайное погружение в мир старинных текстов и нестареющего человеческого безумия. На первых порах оба мальчика самоуверенно думали, что уже очень скоро смогут удивить Ивару своей новой эрудицией. Однако, когда они вплотную занялись проблемой, их пыл приугас. Текстов предыдущих эпох было очень много, и по большей части они были чрезвычайно сложными. Оцифрованные фолианты громоздились тысячами электронных страниц. Непростые для понимания рассуждения философов, путаные россказни мечтателей, рьяный бред фанатиков, скрупулезные тяжеловесные изыскания ученых, хитрые притчи сектантов, а еще бесконечные и попросту скучные записи графоманов и бытописателей — нужны были годы упорного труда, чтобы через все это прийти к свету хоть какой-то истины.

Тави первым оценил неосуществимость поставленной задачи. «Нет, — писал он, — я еще не предлагаю сдаваться. Мы будем продолжать. Но мы будем продолжать потихоньку. Надо признать, что без путеводной звезды Ивары мы можем вовсе не осилить этот лабиринт. А если мы даже пройдем в него достаточно глубоко, я не уверен, что один из манящих широких коридоров не уведет нас в сторону от истины. Нам нужна схема. Метод. Нам нужна наша Дадра. Мы не можем сами для себя прояснить последовательность, в которой нужно приобретать все эти бесчисленные знания. А без подобной последовательности, без открывающего ключа, мы сумеем лишь наглотаться такой информации, которая впустую засорит наш разум».