— Да. Древние описания ковчега довольно фантастичны, но все они сходятся в том, что у него есть врата. Некоторые утверждают, что их девять — по три входа для каждого народа, и что они расположены в разных местах.

— И все под землей?

— Если они вообще существуют, то да, они под землей. Иначе бы их было намного легче найти.

Хинта испытал странный наплыв ощущений. Его сердце словно замерло, уменьшилось, начало исчезать — немеющий провал в груди. И в то же время он мог слышать, как его исчезающее сердце быстро и трепетно бьется. Он не просто падал в пустоту, он сам превращался в пустоту. Его сердце становилось сердцем пустого мира.

— Я… мне кажется, я видел эти врата, — задыхаясь, произнес он. — Я все время хотел об этом кому-то рассказать, но не мог. И в начале нашего разговора сегодня — когда мы заговорили про Ашайту — я хотел рассказать, но не рассказал.

Он слушал свой голос как бы со стороны и, как странный сторонний куратор, проверял самого себя, слово за словом. Все было правильно. Он еще мог говорить, он не настолько опьянел. А значит, у него есть шанс закончить, досказать что-то очень важное.

— Где ты их видел? — тихо, но пугающе отчетливо спросил Ивара.

— Я не знаю, где. — Хинта засопел, стараясь выровнять сбивчивое дыхание, тщась успокоить истерический бег исчезающего сердца.

— Как ты можешь не знать?

— Потому что я не был там, где эти врата. Физически, во время отключения энергии, мы все — я, Ашайта, мать, отец и наш сосед Риройф — были в одном месте, в парнике нашей семьи. Перед тем, как упасть без чувств, мой брат странно и страшно закричал. И пока он кричал, я как будто куда-то переместился…

— Продолжай, — потребовал Ивара. Интонация его голоса подействовала на Хинту успокаивающе, как если бы ему дали прямое обещание, что сумеют придать смысл каждой детали, которую он видел.

— Я очень испугался, но надо было нести брата в больницу, и слишком много всего происходило вокруг. Так что временами я почти не помнил о том, что видел.

— А что ты видел? — спросил Тави.

— Я стоял… Нет, я не могу сказать, что я где-то стоял. Я вообще не помню, чтобы осязал там свое тело. Я просто был там, смотрел в одну сторону. Передо мной открывались огромные золотые врата. Они были очень большими, такими, что сквозь них проехала бы машина высотой в два фратовоза. А еще они были очень сложными, и… и вели себя как живые, — с дрожью в голосе осознал Хинта. Видение только сейчас приобрело в его памяти отчетливую форму. — Это был самый сложный механизм, какой я вообще видел. Такое не вообразить. Машины Притака в тысячу раз проще. А там каждая маленькая пластинка жила своей жизнью. Все ехало, утягивалось, вращалось. В конце концов, весь узор распался на большие механические секции и исчез внутри стен. Пожалуй, это напоминало старинную джиданскую технику, но у нас ее, к сожалению, никогда не изображают такой величественной и масштабной.

Ивара молчал. Но Хинта уже не нуждался в поощрении, он и сам был готов досказать свою историю. И он продолжал, вслушиваясь в свой глухой и далекий голос.

— За вратами был зал, или мне показалось, что зал. Но сейчас я бы, возможно, сказал, что там был другой мир. Если это был зал, то огромный — в десятки этажей высотой, и, наверное, на километры вдаль, в глубину. Я сразу, даже сам того не осознавая, решил, что этот зал — под землей, потому что там не было окон, и потому что я не могу вообразить такое огромное здание наверху. Один этот зал, наверное, был бы равен какому-нибудь куполу Литтаплампа.

— Как же ты видел его, если там не было окон? — удивился Тави.

— Там был свет. Фиолетовый свет. Он шел прямо от стен, особенно от дальней стороны зала. Я помню каменные плиты из черно-зеленого камня. Пол был очень гладкий, словно полированный. Но колонны выглядели грубо, как неотесанная скала.

— Ты прошел через врата? — спросил Ивара.

— Нет. Я все время оставался там же, где был с самого начала. Я видел зал сквозь проем врат, но не двигался — лишь смотрел. И еще… там были люди. Тела в скафандрах, с иссохшими серыми лицами. Это странно прозвучит, но в глазах у них что-то лучилось фиолетовым — совсем как стены зала. — Хинта почувствовал движение, сумел разлепить один глаз и увидел, что Ивара приподнялся и наклоняется к нему через Тави.

— Какие у них были скафандры?

— Древние? Совсем не такие, как носят в Шарту… — Он нахмурился, силясь вспомнить детали.

— Ну же, — взрослый дотянулся до Хинты и с неожиданной силой схватил его за плечо. — Какие они были в точности?

— Все очень разные, — немного испуганно прошептал Хинта. — Я имею в виду: совсем разные. Тяжелые металлические с углубленным стеклом и широким козырьком из серого металла. Легкие матерчатые мешки с круглыми стеклами для глаз. Сферические, где задняя стенка — металл, а передняя — стекло. Узкие, со стрелочками от висков. Были такие, как сами эти врата, словно собранные из множества крошечных золотых пластин. И еще каплевидные черные, с антеннами и с оранжевой эмблемой на лбу — крест в треугольнике.

Хватка Ивары ослабела. Наконец, учитель его отпустил.

— Неужели он видел там Ваших друзей? — спросил Тави.

— Нет. Но он видел что-то настоящее.

— Почему? — спросил Хинта. — В смысле, почему Вы так уверены?

— Военная форма штурмовиков Притака. Скафандр крестьянина эпохи оттепели. Два типа шлемов, которые использовались в Джидане. И что самое важное — шлемы с символом секты Мафра.

— Кто они такие? — поинтересовался Тави.

— Одни из множества авантюристов, отправившихся на поиски ковчега и сгинувших где-то в пустыне. И еще там было несколько шлемов, которые я не могу узнать по описанию.

— Я ведь не мог их видеть и запомнить, чтобы потом они мне приснились? — спросил Хинта.

— Думаю, не мог. Не бойся за свой рассудок, твое бессознательное не играет с тобой в игры. Ты видел реальное место. И нам еще предстоит узнать, как твое видение стало возможно.

— Что же я видел? Вход в ковчег? Врата?

— Ты видел кладбище, — мрачно отозвался мужчина. — Вот единственная вещь, которую можно утверждать наверняка. Ты видел мертвецов из череды эпох. И судя по всему, ни один из этих искателей не сумел ни войти в ту дверь, ни вернуться назад к своим друзьям, семье и народу. Там было что-нибудь еще?

Хинта сглотнул. Вкус собственной слюны начинал казаться ему странным, солоноватым, кисло-вязким, как будто он имел глупость взять в рот фрат.

— Да. Магму. Она поднималась сквозь трещину в гладком полу. Мое видение закончилось как раз тогда, когда скафандры на мертвецах начали тлеть.

Потом они долго лежали молча. Сил совсем не осталось, время утратило счет. Хинта медленно дышал. Его мысли стали рассеянными, беспорядочными и очень спокойными — в основном он даже не думал, а просто представлял какие-то картины из прошлого.

Вот ему шесть лет. Они с отцом пришли в больницу, чтобы забрать Ашайту. Лика еще не оправилась до конца, а Ашайту медики уже достаточно привели в порядок, чтобы за ним можно было начинать ухаживать на дому. Брат лежит в уличной переноске для младенцев — она как скафандр для какого-то фантастического прямоугольного существа. Хинта хочет увидеть лицо брата, лезет на стол и заглядывает сквозь стекло. То, что там, кажется ему радостным и в то же время ужасным. Ашайта — уродец, но он совсем не похож на то, как описывают омаров. «Ну зачем ты, слезь на пол, — просит отец. — Не суетись. Еще налюбуешься на него».

А вот Хинта в первый раз в жизни пошел вместе с отцом на станцию. Добрый старик Фирхайф шутит с ним какие-то непонятные шутки. Хинта смотрит на Фирхайфа, и ему совсем не смешно. Но потом Фирхайф предлагает пойти посмотреть на пульт тихоходного поезда — и Хинта идет.

Вот ему девять. Их семья купила Иджи. Ослик стоит перед гаражом — редкий случай вызвать зависть у соседей. Для Хинты это радость, он воспринимает четвероногого робота как свою самую дорогую игрушку — и в определенном смысле он прав.