— Куда-то. Но мы так и не узнали, куда.

— Да, мы не услышали его последних слов. Но он показал карту. А омар, сам не ведая, что делает, объяснил эту карту нам. Место, куда мы должны отнести Аджелика Рахна, обозначено на этой карте. Это место где-то вдоль Меридиана; при этом я думаю, что оно с той стороны стены Экватора, ближе к Акиджайсу, там, где находится вся ключевая структура Меридиана и все главные выходы из него. Вот и ответ на вопрос о том, что нам следует делать дальше — нам нужно будет попасть туда.

— Но как? — спросил Хинта. — Это ведь пустоши.

— Нет, — понял Тави. — Это не пустоши. Это под пустошами. Это те пути Меридиана, о которых говорил омар.

— Но они разрушены, — сказал Хинта. — Друзья Ивары нашли подводный вход в эту инфраструктуру. Но потом там все заполнила Бемеран Каас, обращенная в плазму. Этих тоннелей больше не существует. Или придется пробуриться туда через сам ад. Но мне кажется, даже идти через пустоши, постреливая по омарам, будет проще, чем бороться с Бемеран Каас. И для того, и для другого нам нужны несметные ресурсы, целая армия.

— Я об этом думал, — ответил Ивара. — И даже обдумывал страшный и безумный вариант, что мне придется принять помощь Квандры, что мне понадобятся его люди, чтобы повести экспедицию в Акиджайс. Но ты, Тави, спас меня от этой печальной необходимости. И теперь я вдвойне рад, что поговорил с вами, прежде чем принимать любое решение.

— Но как? — спросил Тави. — Что такого я открыл? Разве у меня есть армия?

— Твое лицо открыло нам секрет всех посмертных барельефов. А это живая традиция. А когда есть живая традиция, это означает, что у нее есть живые хранители. До этого мы имели дело с историей, с артефактами и свидетельствами давно минувших дней. Но теперь мы нашли привязку в настоящем. Мортейры и мастера саркофагов работают прямо сейчас.

— Но ведь они могут ничего не знать про фавана таграса, — сказал Хинта, — а просто повторять все, как это делали века до них.

— Я бы тоже так рассуждал, если бы не одно событие, свидетелями которого вы тоже были. Я имею в виду человека, который бросился к нам на технической парковке больницы.

— У него был знак на лице, — вспомнил Тави, — и ты его узнал. Но ты тоже не захотел об этом говорить при Ливе. Этот человек — мортейра?

— Нет. Он принадлежит к Санджати Кунгера.

Хинта только качнул головой; он абсолютно не знал, кто это такие.

— Это весьма особые люди. Отчасти секта, отчасти каста. Они живут в колумбарии, работают на строительстве новых штолен, следят за чистотой, ухаживают за надгробиями. Их не очень много — несколько тысяч.

— Учитывая размеры колумбария, их действительно немного, — согласился Тави. — Но все равно странно, что мы ни одного там не встретили.

— Днем они спят, но даже ночью редко выходят на те маршруты, которыми пользуется большинство посетителей колумбария. Впрочем, встретить их можно. Есть несколько мест, где они появляются регулярно — просят там милостыню, общаются с людьми, принимают заказы.

— Они нищие? — спросил Хинта.

— Многие из них отказываются от обладания имуществом, но среди них есть свои образованные люди: инженеры, историки. Санджати Кунгера можно родиться, но можно и прийти к ним в любом возрасте. Уйти от них тоже несложно. Некоторые из числа урожденных Санджати Кунгера становятся мортейрами или мастерами саркофагов, а такой человек может зарабатывать очень большие деньги и вести в Литтаплампе богатую жизнь. Так что, при наличии желания и определенных талантов, бедняки могут разбогатеть, выбраться из подземелий и начать жить в одном из лучших районов города. Однако, насколько я понимаю, большинство этих людей никуда не стремится и живет так же, как жили их предки полвека или век назад.

— А о чем их просят? — заинтересовался Тави.

— Помнить. Навещать погребения. Чаще всего к ним обращаются люди, которые хотят, чтобы их умершие родные не чувствовали себя покинутыми, но сами уже не могут выполнять этот долг.

— А что за знак был на лице у того человека, который кинулся к нам в больнице? — спросил Хинта.

— Древо.

— Древо, — повторил Тави. — Да, похоже. Как на Аджелика Рахна?

— Да. Теперь я думаю, что здесь есть связь.

— И эти люди могут быть живыми хранителями всей той истории, которую мы с таким трудом открывали?

— Не думаю, что всей, но что-то они знают. Иначе бы один из них не появился у больницы, чтобы передать нам сообщение. Я раньше думал, что он кричал все эти слова мне. Но теперь я не уверен; возможно, он кричал их тебе, Тави, потому что ты фавана таграса.

— Ты тоже можешь быть фавана таграса, — вернул Тави.

— Это не доказано. Ну а если и так, то он мог обращаться к любому из нас, к нам обоим, или ко всем нам вообще.

— И все же я не понимаю, — сказал Хинта. — Даже если Санджати Кунгера многое знают, как они помогут нам проложить путь до самого Акиджайса? Или они должны стать той самой армией, которой нам не хватало, чтобы перейти пустоши?

— И здесь мы подходим к третьему основанию, на которое я опирался. До того, как я исчез, я занимался какими-то исследованиями в самых глубинах колумбария. Я сам об этом ничего не могу вспомнить, а в сети на эту тему опубликован лишь бред. Но если мы правы сейчас, если Меридиан проходит под Литтаплампом, то настоящее сокровище, которое может быть найдено там, на самой глубине — это доступ к нему. А Санджати Кунгера могут хранить этот секретный путь, потому что никто не знает подземелья лучше, чем они.

— И если там есть проход, — загорелся Тави, — то нам не нужны те проходы, которые твои друзья нашли вблизи Экватора! Мы можем спуститься к Меридиану прямо здесь, под Литтаплампом, и вдоль него пройти… до самого Акиджайса?

— Это лишь гипотеза, но да, если такой путь есть, нам не нужны ни армия, ни техника, ни деньги, ни политическая сила, которую мне прочит Лива. Мы можем просто взять Аджелика Рахна, Вечный Компас, еду, скафандры, нашу храбрость — и отправиться вниз.

Хинта услышал, как гулко и яростно бьется его сердце. Призраки по-прежнему были вокруг, но сейчас ему показалось, что в их лицах что-то меняется, словно они могли слышать этот разговор и питать надежду.

— Мне кажется, Инка и Лива тоже должны были понять географию Меридиана, — сказал Тави. — Они ведь видели запись с воскрешением Аджелика Рахна и слышали слова омара.

— Ну, вот я тоже это видел, — возразил Хинта, — но в отличие от вас двоих, не сделал столь всеобъемлющих выводов.

— Нет, — сказал Ивара, — они не могли сделать тех выводов, которые мы сделали сейчас. Я тысячу раз за свою жизнь наблюдал, как образованные, неглупые и в целом благонамеренные люди смотрят на вещи, на тексты, в которых я нашел что-то важное, не видя там ничего. У нас с тобой, Тави, тоже своего рода дар — почти как у Хинты. Мы все трое можем видеть то, чего не видят остальные, при этом мы с Тави можем видеть то, чего не видит Хинта, а ты, Хинта, можешь видеть то, чего не видим мы. И кроме дара, у нас есть специальная подготовка. Мы уже знали про фавана таграса, мы обсуждали их. А сколько мы говорили об Аджелика Рахна, о золотых вещах, об устройстве вселенной, об омарах, о прежних сектах Образа? Это не случайно пришло к нам. Мы воздвигли здание нашего знания, навели мосты между разрозненными смыслами. Мы понимаем, кто такой Аджелика Рахна; мы знаем, как он пришел сюда; мы знаем, чем он занимался здесь; мы знаем, на что он способен. Поэтому мы можем поверить в Меридиан, вообразить себе эту вещь во всем ее масштабе, понять ее историю и предназначение.

— И мы его найдем, — тихо закончил Хинта, — когда возьмем нашу храбрость и спустимся в самую глубину пещер колумбария.

Ивара улыбнулся.

— Когда пойдем? — несколько нервно спросил Тави.

— Поздно вечером. Чтобы встретиться с Санджати Кунгера, когда те бодрствуют и занимаются своими делами.

Тави обреченно кивнул.

— Не сегодня вечером, — успокоил его Ивара. — Завтра. Моей ране нужны еще хотя бы сутки покоя.