— Я никогда не был воином и не держал оружие, — огрызнулся Бильбо, уязвлённый тоном Торина. Он честно выполнил свою часть сделки и был неприятно удивлён тем, что пещерные совы продолжали от него что-то требовать. Конечно, он понимал, что это сделать было нужно, но как же его рассердило поведение Торина, который словно забыл, что Бильбо не был обязан ему подчиняться.

— Это, — Торин, не обратив внимание на резкость в голосе Бильбо, постучал когтём по надетым на лапы сычика-эльфа железкам, — боевые когти. Так что считайте, что я посвятил вас в воины ещё там, в сокровищнице.

— Прелестно.

— Ты уверен, что этот малыш справится? — Бард был начисто лишён тактичности и привык спрашивать обо всём, что его интересовало. Он давно заметил среди пещерных сов маленькую и смешную большеглазую сову, но вначале думал, что это младой совёнок, которого те зачем-то взяли с собой. Лишь позже, поговорив с огромной серой совой, что звала себя Гэндальфом, он узнал, что этот "совёнок" был ничем иным, как уже взрослой совой откуда-то с далёкого юга. "Бильбо, может, и не вышел ростом, но его сердце полно отваги и решимости. Он вас всех удивит", — заметил тогда Гэндальф. Пока что удивлял сычик-эльф лишь размером.

— Сомневаешься во мне, зубастый? — Бильбо прищурился и будто враз стал выше. Материнская порода, та самая, которая брала часть свою от титовских сипух и которая когда-то толкнула его в лапы приключениям, на данный момент снова взяла над ним верх. Бильбо так осточертели все и всё вокруг, что он тоже решил забыть о тактичности. В конце концов, они находились на войне, а здесь не до вежливости, даже если бы Бильбо был в куда более приятном расположении духа.

Бард оскалил пасть, не зло, но весьма обидно.

— Южная птичка, холодно, небось, — бросил он и повернулся к Торину. — Отпусти уже мальца в Тёмный лес, к сипухам. Пусть побудет в тепле и спокойствии. А то Смауг восстановится и сам вылезет, чтобы нас пожрать, раньше, чем мы уговорим этого пузатого малыша.

Чу! Не успел Бард закончить, как зрачки Бильбо расширились. Снова его называли бесполезным и пузатым, а ведь он уже давно не такой! Он выскользнул вперёд и остановился прямо перед бобром, глядя на него снизу вверх, но при этом выглядел он ни разу не приниженным.

— Сам убирайся прямо в хагсмир, бобёр, — просвистел он. И пока бобры недоумевали (их богом был Беверли, хранитель вод и плотин, и они абсолютно не знали, что такое хагсмир, ужасный совиный ад), а совы вокруг возбуждённо переваривали жутчайшее оскорбление, хуже которого могло быть только презрительно брошенное "мокрогузка", Бильбо выскочил из караульной пещеры, избранной местом проведения собраний, и решительно полетел к главному входу.

Сидевшие у входа птицы замолчали, увидев сычика-эльфа. Это были мелкие жители ближайших лесов — трясогузки, зяблики, воробьи и прочие пташки, на которых мало кто обращал внимания даже в обычные дни, не то что тогда, когда внимание сильных Горы сей было зациклено на иных вещах. Увидев Бильбо, они спорхнули на землю и попрыгали к нему, наперебой интересуясь новостями. Но Бильбо, всё ещё взбешенный словами Барда, едва ли их заметил. Отмахнувшись от особенно настырной трясогузки, он прошёл сквозь вход — и звуки птиц словно отрезало. Вся эта неразбериха, гомон собравшихся пернатых — всё осталось позади. Внутри Горы было очень тихо, лишь ветер холодно свистел в трещинах да капала откуда-то в сумраке вода.

"Вот и угораздило тебя, старина, идти в поход с этими неблагодарными птицами! Сидел бы сейчас возле своего сагуаро, лакомился сверчками и не думал о том, как спасти свою шкуру!" — такие мысли гуляли в голове маленького сычика-эльфа, когда тот, замирая от каждого непонятного звука, пробирался по мрачным туннелям.

Смауг лежал, свернувшись в тугой клубок, на горе драгоценностей, и его злые глаза горели в сумраке, как пара рубинов.

— Я слышу тебя, вор, — прошипел он, и Бильбо, съёжившись от страха, юркнул в ближайшую трещину.

Вблизи Смауг выглядел неважно. Чешуя вокруг шеи покрылась буроватой засохшей кровью, глаза потускнели, а дыхание стало хриплым. Всё же Бард сумел пошатнуть его всесилие. Почувствовав чужое присутствие, Смауг рассвирепел: он сразу понял, кто пришёл к нему. Только у Летящего над рекой, или как он там себя называл ещё, хватило бы наглости вернуться в логово истинного короля-под-Горой.

— Смеёшься, поди, со своими дружками пещерными совами над раненым Смаугом, — продолжал он вкрадчивым и тихим голосом. — Делите мою неубитую шкуру, не так ли? — он скрипуче рассмеялся.

Бильбо нервно перебрал лапами.

— Пока неубитую, — негромко уточнил он.

Смех прервался резко, будто его кто-то отключил. Смауг тотчас прищурился и громко втянул носом воздух.

— Всё кончено, Смауг, — продолжал курлыкать Бильбо, боясь замолчать. Теперь, когда Смауг скинул с себя болезненную сонливость и пристально смотрел по сторонам, на сычика-эльфа напала нервная дрожь. — Ты ранен, а мы, совы, не лыком шиты. Мы сможем победить и такого большого и великолепного хищника, как ты. Мы больше не боимся тебя!

— Но ты то прячешься, — усмехнулся змей, — значит, боишься. Или будешь спорить? Выйди из своего укрытия, жалкий комок перьев, — и тогда я поверю, что ты действительно такой бесстрашный речной Летун, каким хочешь показаться перед самим собой.

И словно какая-то неведомая сила подхватила Бильбо под пёрышки. Он выбрался из трещины и вспорхнул на ближайшую золотую гору. Страх вдруг всосался в кровь, и лишь судорожно бьющееся сердце шумело так, что его Смауг наверняка слышал. То были удивительные гипнотические особенности морских змеев — способности, которыми они нечасто пользовались, но которые всё же имели на случай, подобный оному. Бедный Бильбо попался на уловку старого змея, как мышь, приманенная завораживающими движениями гадюки. Оцепенев, он даже забыл про свою крупинку-невидимку, которую так и не вытащил из нашейного мешочка.

Смауг высоко поднял голову и чуть склонил её набок, разглядывая его.

— Так вот ты какой, мелкий вор, Летящий над рекой, — прошипел он. — Я представлял тебя иначе. Ну да ладно, какая разница, как я тебя представлял, если вскоре тебя будут звать Закуска?

Это была ещё одна характерная черта морских змеев — чувствуя себя победителем, они могли долго-долго рассуждать, как именно расправятся со своим пленником, что сделают после, какие они великолепные и неподражаемые. Смауг не был исключением; будучи уверенным в действенности своего гипнотического взгляда и голоса, он мог позволить себе расслабиться и насладиться неспешным монологом.

Бильбо съёжился, когда самый кончик хвоста провёл по его крыльям. Мускусный желудок молчал, подавленный чужой волей, но Смауг не брал в расчёт то, что Бильбо был разумным существом. И разум этот никуда не делся. Оцепеневший, маленький сычик размышлял, сможет ли быстро разорвать влияние Смауга и вылететь из залы. Такое пренебрежение змей наверняка не потерпит и забудет о всякой осторожности, бросившись за ним в погоню.

— Такой крошечный и неказистый… Неужто ты думал, что сможешь перехитрить меня? Меня, великого и могучего Смауга? — Змей высунул наружу раздвоенный язык, кончик которого тотчас попробовал воздух, затрепетав, как лист осины на ветру. Бильбо сглотнул вязкий комок, в горле стало жарко. "Только бы не погадка! Он же съест меня сразу за такое пренебрежение!" — подумал он.

— Я ненавижу пещерных сов, ненавижу воров и тех, кто им помогает. Но знаешь, кого я ненавижу больше всех? Лжецов. Ты был хорош в этом, — шипение Смауга превратилось в едва различимый шелест. — Ты лгал мне прямо в глаза, и когда я проявил к тебе милость, отпустил, не подчинил, не заставил выйти, стать видимым и запрыгнуть мне в пасть, ты воспользовался этим и проник в мою обитель. Я знаю, что ты и твои дружки тут были, летали под моими сводами, таскали мои сокровища… И после этого ты решил вернуться сюда. Зачем? Глупая птица…

Смауг не знал ещё, что бобры, которые так отчаянно сопротивлялись ему на реке, отправились за ним в Горы. Не знал он и о птицах, окруживших Гору. Был змей в счастливом неведении и потому было ему удивительно возвращение воришки. Он думал и думал над этим, пока говорил. Он чувствовал какую-то загадку, которую следовало быстро разгадать, но не мог понять, о чём она и чего ему стоит предпринять. Но одно Смауг знал точно — от наглого мелкого вора следовало избавиться.