— Утешили, нечего сказать, — проворчал Торин. — До свиданья! Не хотите путешествовать с нами, так лучше уж летите. Хватит разговоров!

— Тогда до свиданья, и пусть свидание состоится! — ухнул Гэндальф и, "встав на крыло", полетел на северо-запад. Но он не мог утерпеть, чтобы не сказать самых последних напутственных слов. Он повернулся, взбив крыльями ещё стылый воздух и разинул клюв.

— До свида-а-анья! Пожа-а-алуйста, осторо-о-ожней! Спу-у-устите-е-есть — не сходи-и-ите с тропы-ы! — донеслось до них еле слышное клекотанье.

Затем Гэндальф развернулся и быстро полетел вперёд, пока не стал едва различимой точкой в небесах.

— До свиданья, до свиданья, перьями устланы небеса! — проворчали пещерные совы, сердясь ещё больше оттого, что уход Гэндальфа их ужасно огорчил. Предстояла самая опасная часть путешествия. Каждый повесил за спину по сумке и ещё маленькую кожаную сумочку с водой, потом они повернулись спиной к негостеприимному, но ещё светлому краю Пустошей и вступили в Тёмный лес.

Они вошли в лес, словно в мрачный туннель, пройдя гуськом под аркой, которую образовывали два высоких кустарника, склонившихся друг к другу, — такие старые и настолько задушенные плющом, что на ветках лишь кое-где виднелись побуревшие листочки. Вскоре дневной свет остался у входа в лес, далеко позади, словно яркая светящаяся дырочка. Узкая тропинка вилась между стволами. Тишина сделалась столь глубокой, что звук шагов сов, идущих довольно тихо, гулко отдавался в лесу, и казалось, что деревья нагибаются и прислушиваются.

Стоял неприятный липкий тёмно-зелёный сумрак. Лишь иногда тоненькому солнечному лучику удавалось прорваться сквозь листву и спутанные ветки. Но это было редко, а потом и вовсе прекратилось.

В лесу прыгали чёрные белки. Зоркие и любопытные глаза Бильбо подмечали, как, вильнув пушистым хвостом, белки удирали с тропинки и прятались за стволы. В подлеске, в плотных слоях сухих листьев слышались шорох, возня, шныряние и ворчание. Но кто издавал все эти звуки, Бильбо не мог разглядеть. Что было самое противное — так это паутина: густая, необыкновенно толстая, она протягивалась от дерева к дереву, оплетала нижние ветки по обе стороны тропы. Тропу паутина не пересекала нигде, по волшебной ли причине или по какой другой — неизвестно.

Прошло немного времени, и они возненавидели лес так же горячо, как ненавидели крысиные туннели глубоко в горе; им казалось, что из него уже никогда не выбраться.

Под лесной полог не проникало ни единого дуновения чистого воздуха, там навсегда застыли духота, темнота и тишина. Даже пещерных сов это угнетало, хотя они и привыкли работать внутри своей Горы и подолгу жили под землёй, в прокопанных рабочих норах. А уж сычик-эльф, живший на высоком сагуаро, и вовсе любил проводить летние дни на воздухе и теперь совсем задыхался.

Чуть легче становилось ночью, когда они могли лететь. Воздух над Тёмным лесом был холодным и неприветливым, но правильный поток помогал им нестись вперёд, практически не используя крылья. Однако вскоре, днём, они зашли так далеко в Тёмный лес, что к вечеру не смогли выбраться из него и взлететь: деревья накрепко переплелись ветвями, а Глоин, таки умудрившийся забраться на верхушку, напрасно взмахивал крыльями — поток проходил чуть выше, а над самыми деревьями воздух был стоячим и мёртвым, и совы отряда, не умевшие взлетать в таком положении, оказались заперты в лесу. Пришлось им идти пешком. Это были худшие ночи! Тьма становилась непроглядной, и это не преувеличение — они действительно ничего не видели, хотя зрение сов считалось наиболее зорким и продвинутым среди разумных птиц. Хотя нет, кое-что, пожалуй, они видели: чьи-то глаза. Ночью в окружающей тьме начинали вспыхивать огоньки, на путников нацеливались пары глаз — жёлтые, красные, зелёные, — потом исчезали и возникали уже в другом месте. Порой огоньки сверкали откуда-то сверху, с веток, и это было очень страшно. Но больше всего Бильбо не нравились отвратительные, бледные, выпуклые глаза. «Как у насекомых, — думал он, — только что-то чересчур большие».

Всё это, как казалось сычику-эльфу, продолжалось целую вечность. Он всегда хотел есть, потому что теперь приходилось экономить продукты. Восходы и закаты следовали друг за другом, а лес ничуть не менялся, и путники встревожились. Запасы провизии иссякали. Пещерные совы попробовали караулить белок и ловить их из засады на тропе, но в результате им удалось поймать лишь одну. Когда они её надкусили, она оказалась несъедобной, и белок оставили в покое.

Их мучила жажда, так как запасы воды убывали, а им пока не попалось ни одного источника или ручейка. Так всё и шло, пока однажды дорогу им не преградил поток, неширокий, но быстрый, казавшийся тоже чёрным. Хорошо, что Брок предостерёг их, а то они непременно напились бы воды и наполнили бы пустые мешочки. А теперь они задумались, как перейти поток, не входя в воду.

Бильбо подошёл к самому берегу и принялся вглядываться в черноту. Внезапно он воскликнул:

— Тут есть камни! Если напряжёмся, то сможем перейти вброд!

— Как вы думаете, далеко другой берег? — спросил Торин. Пещерные совы уже убедились, что у Бильбо самые зоркие глаза. И это несмотря на то, что именно пещерные совы чаще попадают в самые тёмные места, чем сычики-эльфы, привыкшие к светлым пустынным ночам.

— Далековато. В ста хвостах, не меньше.

— Ваших?

— Да.

— Доберёмся, — успокоил его Торин и повернулся к остальным пещерным совам. Оглядел их придирчиво и обратился в сторону молодых сов. — Фили, Кили, Ори, вы самые молодые, и глаза у вас лучше видят, — сказал он. — Подойдите сюда, видите камни, о которых говорит наш сыщик?

Молодые совы подошли к воде, наклонили головы в один и другой бок и согласно заклекотали.

— Отлично, — удовлетворённо заметил Торин. — Значит, первыми идём я, Бильбо, Оин и Балин. Затем Нори, Глоин, Дори и Ори, потом Кили, Бифур, Бофур и Двалин. И последними — Фили и Бомбур.

— Всегда я последний, мне надоело, — запротестовал Бомбур. — Пусть сегодня кто-нибудь другой будет последним.

— А зачем ты такой толстый? Вот и иди, когда все переберутся на случай, если ты решишь отдохнуть на полпути. И не вздумай ворчать и оспаривать приказания, а то с тобой произойдёт что-нибудь скверное.

Таким образом они все благополучно переправились через заколдованный поток. Только что Двалин осторожно перелез со скользких камней на твёрдый берег, а Бомбур (кстати, не перестававший клекотать себе под нос) собирался последовать за ним, как вдруг действительно произошло нечто скверное. Впереди на тропке послышался бешеный стук копыт, из темноты возник силуэт мчащегося оленя. Олень врезался в совиный отряд, заставил птиц с визгами страха рассыпаться в стороны и взвился в воздух. Он перемахнул через поток одним прыжком, приземлился, чуть пошатнувшись, и убежал так быстро, как только мог — его поглотила тьма леса, послышался звук удаляющихся копыт, потом всё стихло.

И почти сразу тишина нарушилась отчаянными возгласами Бильбо:

— Бомбур в воде! Бомбур тонет!

Увы! То была правда. Когда олень вылетел из лесу и полетел прямо на Бомбура, толстяк испугался и отшатнулся назад. Край берега был слишком скользким, и он плюхнулся в воду, не удержавшись на лапах.

Все кинулись к ручью и увидели над водой капюшон Бомбура. Они быстро схватили его клювами за этот многострадальный капюшон и с превеликими сложностями вытянули на сушу. Бомбур, естественно, промок насквозь, и это было ещё ничего, но вот беда: он спал, поджав во сне лапки, да так крепко, что совсем не реагировал на все попытки его разбудить.

Уныние охватило всю компанию, и в последующие дни оно ещё усилилось. После заколдованного ручья тропа вилась точно так же, лес был всё тот же. Если бы они знали о лесе побольше, то догадались бы, что приближаются к северо-восточной опушке леса и ещё немного терпения и отваги — и они выйдут в более редкий лес, куда проникает солнце. Но они не догадывались. К тому же они попеременно несли тяжелого Бомбура — четверо сов тащили его, а остальные несли их сумки. Не полегчай те за последние дни, им бы нипочем не справиться. Но даже тяжелые сумки лучше тяжелого Бомбура. Толстяк, к сожалению, не заменял собой сумок с едой. Настал день, когда у них почти не осталось ни пищи, ни питья. В лесу ничего не росло — лишь губки на деревьях да растения с бледными листьями и неприятным запахом.