Странное дело: о том, что хорошо, о днях, которые провел приятно, рассказывается скоро, и слушать про них не так уж интересно. А вот про то, что неприятно, что вызывает страх или отвращение, рассказы получаются долгими и захватывающими.

Путешественники провели в гостеприимном Приюте немало дней, по меньшей мере половину лунного сезона, и покидать его им не хотелось. Бильбо с радостью оставался бы там ещё и ещё, даже если бы мог без всяких хлопот по одному только желанию перенестись домой, в пустыню Кунир, в своё любимое зелёное сагуаро. И всё же рассказать об их пребывании там почти нечего.

Хозяин Приюта, настоятель Элронд, был другом сплюшек и предводитель тех смесков, у которых в предках числились сплюшки и совы с Далеко-Далеко.

Он был благороден и прекрасен ликом, как светозарный Глаукс, могуч, как великие угленосы Га Хуула, мудр, как лучшие из волков-прорицателей, величествен, как низвергающая цепь Священных Вулканов, и добр, как вскормившая великого Фаолана мать-медведица. Приют Элронда был само совершенство; там было хорошо всем — и тем, кто любит поесть и поспать, и тем, кто любит трудиться, и кто любит слушать или рассказывать истории, петь или просто сидеть и думать, и тем, кому нравится всё понемножку.

Злу не было места в Серебристой мгле.

Наши путешественники за несколько дневных циклов отдохнули и набрались сил. Настроение у них исправилось, капюшоны им починили, царапины залечили, наполнили сумки Двалина вяленой мышатиной, лёгкой по весу, но очень питательной, и надавали много полезных советов. Так они дожили до кануна дня Святых Рек и с восходом солнца в день Святых Рек должны были отправиться дальше.

Элронд, будучи не только настоятелем, но и учёным, собравшим в Приюте множество умных книг, в совершенстве знал руны. За день до отъезда он подошёл к собирающимся пещерным совам и попросил показать ему карту. Он развернул её, придавил когтём и долго разглядывал, качая головой. Элронд не очень одобрительно относился к пещерным совам — вернее, не очень одобрял их любовь к золоту и периодическую жажду отправиться в опасное путешествие, — но он ненавидел морских змеев, их жестокость и коварство. С сожалением он вспоминал весёлый и оживлённый город Дейла, так как видел потом его мрачные развалины и мутные, покоцанные берега реки Быстротечной. На карту падал свет широкого серебряного месяца. Элронд поднял карту кверху и посмотрел на просвет, щуря тёмные глаза.

— Что это? — курлыкнул он. — За простыми рунами, говорящими "Большие норы там в вышнину, три размаха можно в ряд", — проступают лунные буквы!

— Что за лунные буквы? — Бильбо не мог долее сдерживаться. Его манили красоты и тайны карты, которую сплюшка сейчас сжимала в когтях. Подумать только — всего один пожелтевший от времени и лишений лист, а столько информации он скрывал!

— Лунные буквы — те же руны, но обычно они не видны, — ответил Элронд. — Их разглядишь только в лунные ночи, когда луна светит на них сзади, а есть такие хитрые лунные буквы, что видны только при той фазе луны, в какой она была, когда их начертали. Их изобрели пещерные совы, мастаки по части скрытности и секретности, и писали серебряными перьями, выдранными из хвоста альбатроса. Эти надписи, очевидно, сделаны в такую, как сегодня, ночь — в канун дня Святых Рек.

— Что они означают? — спросили Гэндальф и Торин одновременно, немного раздосадованные тем, что Элронд обнаружил такую вещь первым, хотя и то сказать: до сих пор такого случая не представлялось.

— "Стань в Дьюрин день у серого камня, когда прострекочет дрозд, — прочёл Элронд, — и заходящий солнечный лик последний луч на вход бросит".

— Дьюрин, ну как же! — звонко курлыкнул Торин. — Он был старейшим из старейшин древнего рода Длиннолапых и моим самым первым предком. Я — потомок Дьюрина.

— И что такое Дьюрин день? — поинтересовался Элронд. Он любил узнавать новые обычаи, новые традиции живущих в мире сов, поэтому никогда не стеснялся проявлять любопытство.

— Как всем должно быть известно, мы называем Дьюриным тот день, когда последняя осенняя луна и солнце стоят в небе одновременно. Боюсь, что нам это знание не очень-то поможет, так как в наше время утрачено умение вычислять, когда же наступит такой день.

— Это мы посмотрим, — вмешался Гэндальф. — Что-нибудь ещё написано?

— При сегодняшней луне больше ничего не разобрать, — ответил Элронд, чей лик дрогнул от лёгкого разочарования, и отдал карту Торину. После чего все встали на крыло и полетели посмотреть, как пляшут и поют маленькие непоседливые сплюшки.

Восход дня Святых Рек был таким же прекрасным, о каком можно только мечтать: на голубом небе ни облачка, лучи солнца танцевали на воде. Путешественники вылетели в путь, сопровождаемые мелодичными криками сплюшек, прощальными песнями и добрыми напутствиями. Они были готовы к дальнейшим приключениям и твёрдо знали поток, который вынесет их через горы дальних Пустошей в лежащую за ними неизвестность.

Десятки воздушных потоков вели в горы, изрезанные множеством расселин. Но не все эти потоки были полезными — многие из них оказывались ложными и вели совсем не туда, куда путникам было нужно. В расселинах же гнездились летучие мыши, огромные, как сами совы, крепкоклювые вороны и подстерегали страшные опасности.

Много заходов и восходов солнца и много взмахов крыльев пролегло между нашими путешественниками и Последним Домашним Приютом. Они летели всё выше и выше над уровнем великого моря; воздух неприятно давил на головы и крылья, воздушные потоки становились непредсказуемыми, трудными, опасными, дни — всё более бесконечными. Если остановиться в полёте, глянуть назад — внизу, сквозь бледную бахрому облаков, расстилалась местность, которую они не так давно покинули. Далеко-далеко на юго-западе в сиреневой дымке лежала родная страна Бильбо, мир безопасный и уютный, и в нём — его собственный сагуаро. Становилось холодней, меж скал свистел пронзительный ветер, забирался под перья и пух, и совы с всё возрастающей тоской вспоминали тёмные края, покинутые ими.

Порой со склонов скатывались камни, вырвавшиеся из растопленного дневным солнцем снега, и проскакивали между путешественниками или пролетали над головой. Дневной сон стал опасным — дозорным приходилось наблюдать не только за небом, в котором нет-нет, да мелькали бледные силуэты ворон, но и за нависающими в необъятной дали снежными шапками, которые в любое мгновение могли начать свой путь вниз.

Ночи были промозглые, неуютные, путешественники не смели петь и громко разговаривать, так как эхо раскатывалось самым жутким образом, и тишина явно хотела, чтобы её не нарушало ничто, кроме шума воды, воя ветра и стука камней. "Там внизу разгар лета, — думал Бильбо. — Совы готовят зимние дупла, ловят сверчков… Мы ещё с гор не начнём спускаться, а там уже у весенних птенцов полёты начнутся".

Остальным приходили в голову не менее унылые мысли. А между тем с Элрондом они прощались в самом радужном настроении и предвкушали, как перелетят через горы и быстро понесутся дальше, подгоняемые сезонными потоками. Они даже рассчитывали добраться до потайного хода в Горе той же осенью на тёмную луну. "Может быть, как раз поспеем в Дьюрин день", — говорили они.

Только Гэндальф скептически ухал, качал головой и многозначительно помалкивал. Совы уже много лунных циклов не летали через горы Пустошей, но Гэндальф бывал тут и знал, что с тех пор, как последние осёдлые птицы перебрались в более уютные места, а горы оказались захвачены летучими мышами, воронами и прочими совиными врагами, безнаказанно царя в Диком Краю, путников всюду подстерегают опасности. Даже продуманные планы мудрых и опытных путешественников вроде Гэндальфа и добрых сов вроде Элронда могут провалиться, когда совершаешь опасное путешествие по Дикому Краю. Гэндальф был достаточно осведомлён, чтобы понимать это. Он знал, что в любое мгновение может случиться непредвиденное, и не надеялся, что удастся обойтись без страшных происшествий во время перелёта через высокие горы с их холодными страшными пиками и зловещими долинами, где им приходилось приземляться время от времени и где властвовало беззаконие. Обойтись и не удалось!