Бильбо до смерти надоело сидеть на влажном травянистом пятачке и смотреть, как остальные искали и искали, сидели и сидели, думали и думали или бесцельно топтались поблизости, негромко вспоминая всё, что знали о таинственном ходе. Они было воспрянули духом, обнаружив правильную тропу, но теперь совсем приуныли. И всё же не хотели сдаться и уйти ни с чем. Теперь и сычик-эльф был не бодрее других. Он ничего не делал, только сидел, прислонившись к скале, вытянув вперёд лапы, и глядел на запад, поверх отрогов, поверх широких просторов, за чёрную стену Тёмного леса, туда, где ему всё мерещились Туманные горы. Если его спрашивали, что он делает, сычик-эльф отвечал:

— Думаю, как попасть внутрь.

Но подозреваю, что он думал не столько о деле, сколько о той стране, что лежала в голубой дали, о тихой родной стране и о своём родном колючем сагуаро, с которого так приятно было наблюдать за восходящим летним солнцем…

— Завтра пойдут последние осенние деньки, — прокурлыкал Торин.

— А за ней последует зима, — добавил Бифур.

— И наступил следующий год, — закончил Двалин, — и мы станем старше. Чьи-то перья посеребрит седина, чьи-то — раскрасит взрослый узор… А здесь по-прежнему ничего не произойдёт. Чем только занимается наш сыщик? Раз у него есть крупинка-невидимка, — значит, теперь с него спрос больше, вполне мог бы пройти в главный вход и разведать как и что.

Бильбо услышал его слова (пещерные совы находились наверху, как раз над нишей) и подумал: «Глаукс милостивый, так вот что они придумали! Несчастный я несчастный, вечно я должен вызволять их из неприятностей, во всяком случае, после ухода Гэндальфа! Что же мне делать? Так я и знал, что в конце меня ждёт что-то совершенно ужасное. Нет, я просто не в состоянии видеть ещё раз ту злосчастную долину Дейла. Да и главный вход в обиталище змея ничем не лучше!..»

Он так расстроился, что с восходом почти не сомкнул глаз. Пока пещерные совы, поглядывая на небеса, лазали по склону или спали в укромных щелях скалы, подвернув головы под крылья, Бильбо в унынии сидел в нише, глядя вдаль через узкий проход. "Хоть бы Гэндальф объявился", — думал он с робкой надеждой.

Когда он поднимал голову, то видел кусок дальнего леса. Вот солнце повернуло на запад — и на лес легло жёлтое пятно, как будто солнце осветило последнюю осеннюю листву. В тот же момент он услышал у себя за спиной резкое щёлканье. Он обернулся: на сером камне сидел большущий дрозд, угольно-черный, с бледно-желтой грудкой, пестревшей темными точками. Он молча смотрел в глаза Бильбо, и в этом было нечто сюрреалистическое и настолько жуткое, что Бильбо сделал шаг назад. Дрозд прищурил глаза, будто усмехнулся, и тихо защёлкал, засвистал, словно не было для него дела важнее, чтобы петь тут, в мрачно застывшей тишине.

Петь! И вдруг Бильбо осенило!

— "Стань в Дьюрин день у серого камня, когда прострекочет дрозд, — и заходящий солнечный лик последний луч на вход бросит", — прошептал он и, позабыв всякую осторожность, бросился к дрозду. Тот тотчас улетел, вспорхнул и в мгновение ока будто растворился в стылом воздухе, но Бильбо он больше и не интересовал (позже он, конечно, устыдится того, что так и не сказал чудесной птице слов благодарности, но то будет позже). Он, широко открыв глаза, замер у серого камня, пристально вглядываясь в молчаливые скалы. Солнце не грело, но его заходящие лучи были неожиданно яркими, ослепительно горящими, и каждая чёрточка на камнях, каждая травинка и каждый изгиб мха сверкали так, как никогда ночью. Глаза у Бильбо заслезились, привыкшие за дни, проведённые в ночи, к сумрачной тьме, но сычик-эльф не сдавался и продолжал смотреть на скалу. Солнце опустилось ниже, коснувшись горизонта — и скала словно вспыхнула на мгновение. А Бильбо замер, боясь дыханием всё испортить: всё на миг стало ярким, почти жёлтым — и за мхом на одном из камне друг затемнела глубокая трещина, надёжно скрытая мхом и нависшем над ней камнем, незаметная в ночном свете…

Забыв про осторожность, про то, что рядом могли быть запоздалые вороны, Бильбо стал громко звать пещерных сов. Те выскочили из щелей, будто кролики, напуганные громким шумом, и, спотыкаясь о камни, бросились к нему, недоумевая, что случилось.

— Здесь! Здесь он! — возбуждённо ухал Бильбо, прыгая на сером камне; его глаза лихорадочно сияли.

Торин почувствовал смуту в мускусном желудке. Видеть сычика-эльфа, в последние дни будто впавшего в депрессию (Торин подозревал, что это было связано с тем, что тому не хватало тепла и света, в изобилии распространённых в Кунире), таким радостным и энергичным, было непривычно, но это почему-то вселяло в сов бешеную надежду на какую-то потрясающую весть.

— Кто он? Что случилось? — Кили и Фили вертели головами, пытаясь понять, кто привёл Бильбо в такое неописуемое волнение.

Заикаясь от спешки, Бильбо быстро все объяснил. Все замолчали, боясь словами нарушить уникальность момента. Наконец пещерные совы встрепенулись. Переглянувшись, они молниеносно бросились к камню, на который мгновениями раньше указала маленькая лапка Бильбо.

Во все стороны полетели рваные клочки мха. Пещерные совы сосредоточенно сопели, занимаясь привычной работой. Бильбо всё ещё стоял на сером камне, но возбуждение медленно покидало его вместе с последними лучами солнца. Вот то закатило свой толстый красный бок за горизонт. Бильбо увидел довольно высоко над краем земли еле заметный бледный узенький серп новорождённой луны, и его медленно отпустило. И почти в тот же миг Торин коротко курлыкнул.

Совы отступили на пару шагов и замерли, разглядывая дело лап своих. Камень больше не покрывал мох — тот валялся вокруг, смятый и откинутый в стороны. На камне же появилась длинная прямая щель, в которую легко могла протиснуться даже такая сова, как Гэндальф.

Из глубины, словно пар, выплыла темнота, глазам их предстала глубокая зияющая чернота — разверстый ход в глубь Горы.

Пещерные совы долго стояли перед ходом и спорили. и наконец Торин произнёс речь:

— Настало время для того, чтобы высокочтимый Бильбо, проявивший себя за долгое время пути как превосходный компаньон, как сычик, исполненный отваги и находчивости, поражающими несоразмерностью с его небольшим ростом, и, если я могу так выразиться, наделенный запасом удачливости, который превышает обычный, отпущенный судьбой… Настало, повторяю, время для того, чтобы он оказал нам услугу, ради которой его включили в нашу Компанию, и заработал обещанную долю.

Вы уже знакомы со стилем Торина в исключительно важных случаях, поэтому не буду пересказывать его речь дословно. Он распространялся ещё довольно долго. Случай был действительно важный, но Бильбо овладело нетерпение. Он тоже достаточно хорошо изучил Торина и сразу сообразил, к чему тот клонит.

— Если от меня ждут, чтобы я первым вошёл в потайной ход, о Торин Дубощит, сын Трейна, да будут полёты твои бесконечны, — сказал Бильбо с раздражением, — то так и скажите! Я мог бы, конечно, отказаться. И так я уже вызволял вас дважды, а это в сделку не входило, так что кое-какую награду я уже заслужил. Но, как говаривал мой отец, «третий раз — самый главный». И пожалуй, я не откажусь. Я теперь больше верю в свою счастливую звезду, чем в былые времена. — Он имел в виду прошлую весну, перед тем как покинул родной дом, но ему казалось, что то было несчётное количество восходов назад. — Ладно, чтобы отвязаться, я согласен заглянуть туда разок. Кто составит мне компанию?

Он не ожидал, что раздастся хор добровольцев, поэтому и не был разочарован. Фили и Кили явно чувствовали себя неловко и переминались с лапы на лапу. Все остальные даже и не скрывали своего нежелания присоединиться к Бильбо — все, кроме старого Балина, вечного караульного, который очень привязался к сычику-эльфу. Он сказал, что во всяком случае зайдёт внутрь и, может быть, даже сделает с десяток шагов, чтобы в крайнем случае было кому позвать на помощь.