— Мы сидим здесь уже целую вечность. А добились только того, что петля вокруг нас начала понемногу затягиваться. Не знаю как вы, а я поговорю завтра с этим надменным гхотом. Ух, как я поговорю!

Ночное происшествие взбудоражило Милава до такой степени, что заснуть он смог только перед самым рассветом. Да и слово «сон» едва ли подходило тому пограничному состоянию сознания, в котором он пребывал. Сквозь рваное, тревожное забытье он чувствовал, что буквально задыхается. Проснувшись, он понял, что сон о собственной смерти — это не кошмар: все тело кузнеца было покрыто мельчайшими ворсинками, при ближайшем рассмотрении оказавшимися остатками магической паутины! Волокна были настолько тонкими, что Милав, с его незаурядными способностями к видению тонкой структуры мира, с трудом различал их. Крепость волокон была потрясающей — кузнец, как ни старался, порвать их не смог, они сами, едва наступил рассвет, истаяли, не оставив и следа. И если бы Милав не видел их собственными глазами, он едва ли поверил бы в их существование. Теперь стало понятно, почему росомоны слабеют на глазах, в то время как гостеприимный Латтерн О-Тог присылает им со своего стола все более изысканные деликатесы. Оставалось выяснить: имеет ли токонг короля Сыбзыка Четвертого к этому отношение.

Кальконис после ночного «сна» выглядел просто жутко — измученное лицо, воспаленные глаза и страдающий взгляд собаки, умоляющей отпустить ее на волю. Даже непробиваемый ухоноид имел весьма помятый вид.

— Я больше в этом жутком месте ночевать не буду! — заявил он категорически.

— Боюсь, Ухоня прав, — проговорил сэр Лионель бесцветным голосом. Еще одна ночь в стенах дворца может стать последней для кого-нибудь из нас…

От трапезы они отказались — ждали появления токонга короля. Милав кое-что сопоставил и имел теперь к Латтерну О-Тогу несколько вопросов. Поэтому, когда тот наконец прибыл, Милав не стал тратить время на пустую болтовню, а приступил сразу к делу

— У меня есть несколько вопросов, — сказал Милав в глаза гхоту, изумленному непочтительностью росомона. — И от того, как вы на них ответите, будет зависеть наше дальнейшее сотрудничество!

— Ваш тон слишком категоричен. — Взгляд гхота похолодел. — Я не привык…

— А мне плеваты — Милав даже не пытался себя сдерживать — Мы достаточно долго здесь сидим, ожидая непонятно чего. А вчера…

— Я знаю. Это была случайность!

— Случайность, повторившаяся дважды, становится закономерностью. Ночной гость из гильдии наемников. Мы уже встречались с ними. Но не ожидали, что ваша охрана не способна защитить нас.

Латтерн О-Тог сказал:

— Караул уже наказан.

— Дело не в карауле. Меня интересует история этого дворца.

— Что вы хотите знать?

— Когда его начали строить?

— Три года назад.

— Что было на этом месте до него?

— Ничего не было. Голый холм.

— Откуда доставляется гранит для возведения стен?

— Часть — из каменоломен на севере. Но это очень далеко. Основную часть блоков привозят с развалин крепости к югу от Тмира. Там много хорошо сохранившегося гранита.

— А что это за крепость?

— Когда-то она называлась Темный Чертог.

— И кто был хозяином?

— Аваддон.

— Вы строите этот дворец из камней, собранных на развалинах замка Аваддона?!!

— А что тут такого? — Латтерн О-Тог не понимал, почему росомон так взволнован.

— И это спрашиваете у меня вы — маг?!!

— А-а, вот вы о чем! — догадался токонг короля. — А я-то думал! Камни эти совершенно безвредны. Я проверял их. Плюс ко всему мы совершили обряд очищения.

— Сколько лет стояла крепость?

— Ну-у, может, тысячу лет… Может, больше…

— Тысячу лет, — тихо повторил Милав. — Тысячу лет гранит стен впитывал черную магию чародея, как растение влагу. А вы всего за один раз надеялись все очистить!

Расстались они очень недовольные друг другом. Латтерн О-Тог опять не сообщил ничего утешительного. Он сказал, что по всей стране его люди ищут Аваддона, но безрезультатно. Наверное, черный маг покинул страну. Милав был категорически не согласен: стал бы Аваддон прятаться от росомонов именно в тот момент, когда они сами пришли к нему в руки?! Нет, черный маг рядом. И не просто рядом — он настолько близко, что, если закрыть глаза и затаить дыхание, можно услышать его легкие шаги…

День прошел в напряженных спорах: Ухоня требовал покинуть дворец, пропитавшийся черной магией настолько, что и днем было нелегко дышать воздухом многочисленных его залов; Милав же настаивал на том, что они должны остаться: дворец — это пока единственное место, где они имеют шанс встретиться с Аваддоном. А покинь они его, — где искать неуловимого мага?

Кальконис держал нейтралитет, и Ухоня скрепя сердце согласился остаться во дворце до завтра в надежде, что Латтерн О-Тог принесет им утром утешительные вести.

— Но спать я все равно не лягу! — заявил ухоноид в конце разговора.

— Мы этому только рады будем! — отозвался Милав. — Ты заодно и покараулишь нас!

— Держи карман шире! Я не буду спать не потому, что волнуюсь за вас, а… из вредности!

— А нам без разницы — лишь бы не спал!

Похоже, слова Милава все-таки задели ухоноида — он действительно не собирался спать этой ночью. Милав же, почувствовав, что отрицательное давление на мозг как бы ослабло, с большим удовольствием окунулся в давно забытый спокойный сон. Но отдыхал он недолго.

Кто-то тихо тронул его за плечо, и Милав, открыв глаза, сразу почувствовал странное напряжение вокруг.

— Вставай, напарник, думаю, тебе стоит взглянуть на это… — прошептал Ухоня.

Милава не нужно было просить дважды. Он быстро оделся, продолжая слушать:

— Я еще вечером почувствовал, что во дворце творится неладное: обычно слуги допоздна донимают мой тонкий слух своей болтовней. А тут, едва вы с Кальконисом завалились, подобно колодам трухлявым, наступила мертвая тишина.

— И что тут такого? — подивился Милав. — Нормальные люди ночью спят. Это только ухоноиды бродят как неприкаянные!

— Мели, Емеля, твоя неделя! — огрызнулся Ухоня и продолжил: — Ничего, скоро сам все увидишь!

Они шли по пустым переходам. Наконец вошли в большой зал, и в свете редких жировых светильников Милав увидел странную картину: вокруг большого круглого стола в затылок друг другу двигались не менее десятка слуг. Они совершенно бесшумно переставляли ноги, казавшиеся ватными. Вызвала недоумение и поза, в которой они совершали непонятный ритуальный марш едва ли нормальный человек станет разгуливать на полусогнутых коленях и с опущенной головой. В комнате находилось несколько слуг, не участвовавших в жутком шествии. Они стояли или сидели совершенно неподвижно, глядя перед собой и не шевеля ни рукой, ни ногой. Милав приблизился к одному такому истукану и заглянул ему в глаза.

Лучше бы он этого не делал!

Перед ним была молодая служанка из числа тех, что суют свой маленький носик в каждую щель, где можно найти что-либо интересное, забывая при этом мудрую пословицу росомонов о любопытной Варваре. Она безмолвствовала, как статуя, стоящая рядом. В глазах ее Милав не увидел ничего, кроме бездны черной пустоты. Милав отшатнулся — он узнал этот взгляд…

— Ну что? — подал голос Ухоня. — Как тебе этот «шабаш»?

— Жуткое зрелище! А как с караулом за стенами?

— Там все в порядке. Только звуки и голоса с улицы поступают глухие, словно по всему дворцу вставили еще по две рамы в каждое окно.

— Нужно вернуться к сэру Лионелю и обсудить наше положение. По всему видно — готовится что-то серьезное.

Они двинулись в обратный путь. Но не успели сделать и десяти шагов, как со стороны их комнаты послышался слабый шум. Был он тихим, почти неуловимым, но в звенящей ночной тишине прозвучал, как обвал лавины. Ухоня подобрался, скребанул когтями по полу и понесся вперед, бормоча при этом:

— Да что же это такое! Стоит только оставить кого-нибудь в одиночестве, как сразу что-то происходит!!