Враги поняли, что шансов на победу у них нет. Поэтому постарались спастись бегством. Не прошло и несколько минут, как последний из нападавших прыгнул в воду.
Милав перевел дыхание и сложил Поющего. Потом обернулся к Витторио.
— Вы прекрасно владеете шпагой! — сказал он.
— Я всегда хорошо владел ею! — ответил Витторио, ясно и отчетливо выговаривая слова.
Милав несказанно удивился, но не успел и рта открыть, как Витторио выбил у него Поющего из рук, а в следующую секунду клинок вонзился в грудь кузнеца, с хрустом разрывая ткани мышц. Сталь пронзила сердце, ноги ослабли, и потухающее сознание уловило только один звук — парус, не до конца спущенный кормчим, затрепетал на резко усилившемся ветру. Лодка закачалась и…
И для Милава-кузнеца из далекой страны Рос мир перестал существовать…
Часть третья
ВОЗМЕЗДИЕ
Ни один человек не является островом, отделенным от других. Каждый как бы часть континента, часть материка; если море смывает кусок прибрежного камня, вся Европа становится от этого меньше… Смерть каждого человека — потеря для меня, потому что я связан со всем человечеством. Поэтому никогда не посылай узнавать, по ком звонит колокол: звонит по тебе.
Джон Донн, епископ англиканской церкви
Глава 1
ВИДЕНИЯ
Почему мир изменил привычное соотношение цветов? И почему небо теперь серое и грязное, как почва в дождливую погоду? Отчего земля стала голубой и прозрачной, словно она поменялась местами с небесной синью?
… Вопросы выплывали из ниоткуда и исчезали в никуда, оставляя после себя едва уловимую горечь разочарования.
Но приступ отчаяния быстро проходил, и вокруг снова начинало твориться что-то невообразимое. Видения накатывали бурным речным потоком и буквально топили зыбкое сознание, заставляя ежесекундно испытывать боль утраты чего-то близкого и бесконечно дорогого.
Постепенно река воспоминаний стала мелеть. Бурные водовороты, надолго затягивавшие в омуты невыносимой печали, утратили свою стремительность. Видения потекли с такой скоростью, что их восприятие делалось осознанным.
На смену страху и неуверенности пришла надежда. Она была слабой и хрупкой, словно хрупкий стебелек в пору ужасной засухи. Росток надежды не хотел погибать, и, питаясь влагой реки воспоминаний…
Надежда росла. И даже усиливающиеся время от времени страшные картины уже не могли погубить его, потому что росток крепко уцепился корнями за илистое дно реки, а верхушкой стремительно тянулся вверх. Туда, где было солнце. Туда, где было спасение…
— Шуи шоо…
Странные слова втекали в сознание и не собирались его покидать. Они обосновались крепко и надолго, продолжая хозяйничать там.
— Шоау шииу…
Слова несли какой-то смысл, надеясь на отклик.
— Шии жиу…
Отстаньте от меня, слышите! Почему вы так громко стучите в моей голове?!
— Ты-ы жи-ив…
Что?! Кто это сказал?!
— Ты жив… Открой глаза…
Милав затрепетал — жив! Он жив!
— Кто вы?! — Милав мысленно задал вопрос, уверенный в том, что ни один звук еще не коснулся его уха.
— Я — твой друг.
— Друзья не хозяйничают в чужой голове, словно у себя на огороде!
— А ты забавный…
— А ты нет! Так кто ты?
— Я же сказал — друг!
— А могу я тебя увидеть?
— Не сейчас. Жизнь возвращается медленно. Потерпи.
— Долго?
— Не знаю… Сначала вернется слух, потом осязание, потом обоняние… Зрение вернется в последнюю очередь.
— А что со мной было?
— Не сейчас. Воспоминания тоже вернутся. Не волнуйся…
Голос ушел. Милав этому даже обрадовался — интересно и необычно было оказаться один на один со своим опустевшим сознанием. Он помнил лишь те немногие секунды, в течение которых незнакомый голос гремел в нем, словно ревущий ураган. Теперь же наступило одиночество. И только гулкая пустота окружала его…
Милаву сделалось тоскливо и страшно, нестерпимо захотелось, чтобы звучавший в нем голос вернулся. И он действительно вернулся, словно услышал призыв кузнеца.
— Ну, как ты себя чувствуешь?
— А что могло измениться? Ведь вы покинули меня только на один миг!
— Один миг?.. Интересно… Значит, меня не было совсем недолго?
— Можно сказать, что вы и не уходили. А что?
— Ничего… Это я так…
— Послушайте, мне здесь ужасно одиноко!
— Могу себе представить…
— Едва ли! Здесь не просто невыносимо одиноко, здесь еще и… страшно…
— Почему это?
— Не знаю… такое ощущение…
— Значит, эмоции начинают возвращаться к тебе. Это хорошо. Могу только сказать, что самыми неприятными будут лишь первые минуты. Потом все образуется.
— О чем это вы?
Ответа Милав не услышал. Его слух (или сознание?) потряс настоящий рев. В следующий миг Милав оказался погребен под бурным потоком событий своей (и не только своей) жизни. Сначала он тонул. Долго. Мучительно. Потом откуда-то пришла уверенность, что он может плавать, и он поплыл. Затем он понял, что способен управлять гремучим потоком!
Открытие окрылило его, и он с радостью принялся манипулировать сознанием, словно игральными костями.
— Я вижу — ты вполне освоился?
— Не совсем, но ощущения непередаваемые! Это что-то запредельное!
— Естественно — мало найдется людей, удостоившихся чести полистать книгу собственной жизни!
— Это так интересно!
— Не увлекайся. А то дойдешь и до главы, которую липики еще не успели написать.
— Разве такое возможно?!
— Конечно. Но я пришел к тебе не за этим.
— Пришел?
— Разумеется! Я ведь не дух бестелесный, хотя поговорить с тобой мог и на расстоянии. Я пришел, чтобы помочь тебе вновь увидеть мир.
— Зрение?
— Да.
— Что я должен сделать?
— Ничего, лежи и выполняй мои приказы.
Милав почувствовал, что кто-то коснулся его лица. Чьи-то пальцы мягко и нежно стали поглаживать закрытые веки. Они несли на своих кончиках какую-то влагу. Милав услышал:
— Попробуй открыть глаза. Не сразу — небольшими усилиями…
Милав заморгал глазами, не испытавая ни боли, ни страха. Наконец он увидел над собой потолок, который словно появился из его воспоминаний. Был он серым и каким-то невзрачным. А вот кровать, на которой он лежал, светилась бирюзой!
«Я уже все это видел, — подумал он, — но когда?»
— Не хотите поделиться впечатлениями?
— Здорово!!
— Ну-у, для человека, в сердце которого побывало два дюйма стали, маловато экспрессии!
— Будет экспрессия, — пообещал Милав, — когда голова перестанет кружиться…
На это понадобилось время. Как и на то, чтобы упорядочить сумбур и хаос, царившие в его мыслях. Чтобы не мешать, голос, поддерживавший кузнеца, отключился. Пока его не было, Милав привел в порядок свои ощущения, но когда настала очередь воспоминаний, он почувствовал своеобразную преграду — что-то мешало ему.
Вернулся голос.
— Ты подавлен. В чем причина?
— Я не могу преодолеть внутренний барьер. Воспоминания перемешаны, словно бирюльки на игровом столе: потяни одну — и все они на тебя рухнут…
— И ты не догадываешься почему?
— И-нет…
— Все дело в том, что сознание не хочет возвращать тебе воспоминание о моменте смерти.
— Но как же так…
— Не спеши. Оно опасается, что это может поставить тебя на грань, которую ты с таким трудом преодолел.
— И что мне делать?
— Немного подождать. Время способно излечивать все. В том числе и образ смерти, испытанной тобой когда-то.
Милав стал ждать. Его никто не торопил, не подгонял. Все происходило удивительно плавно и естественно. Обрывки воспоминаний сами собой складывались в картину, словно имели взаимное притяжение, способное преодолеть хаос, творящийся в голове кузнеца. Это продолжалось долго. Сколько? Время не имело значения. Да оно и текло в эти минуты рывками — от даты к дате, от события к событию. И настал момент, когда в голове что-то прояснилось, будто из-за свинцовых туч выглянуло солнце и озарило самые темные и потаенные уголки, скрывавшиеся в сумерках сознания. Пелена спала Милав вспомнил все настолько ярко, что воспоминания казались реальностью.
