— Лир, послушай меня, послушай… — жарким шепотом говорила мама, надломленному от навалившейся на него трагедии папе.

Из груди вырвался непроизвольный всхлип. Бедный, бедный мой… Как же ты это пережил? Где искал в себе силы идти дальше?

Ответ нашелся очень быстро. Он лежал, завернутый в белую кружевную пеленку и взирал на взрослых задумчивым, серьезным взглядом, пока что темно синих глаз.

Но от лицезрения себя маленькой я отмахнулась. Чувство умиления невозможно испытывать, когда судьба предоставила шанс увидеть ту, что дала жизнь, распрощавшись со своей.

— Мне… ведь недолго осталось, — дотронувшись до вздрогнувшей руки родителя, тихо и утомленно проговорила родительница.

У меня в сей момент сердце замерло и закровило, будто бы его исполосовал десяток лезвий.

— Нет, — категорично и твердо заключил отец, не желая верить в происходящее, словно усомнись он в своих словах хоть на миг, и уже ничего нельзя станет исправить.

— Любимый… я. Так надо… не держи, — проговорила мама, безвольно опуская ладонь.

Меня затрясло. И появилось практически неуправляемая потребность сбежать. Не видеть, не слышать, не знать. О, богиня Созидания, я и представить не могла, что будет ТАК тяжело.

— НЕТ, — припечатал Лиррен Фирсен, не собираясь покоряться судьбе, но был перебит мягким, слабым, женским требованием.

— Я должна предупредить тебя. Это касается нашей девочки. Нашего чуда…

И столько нежности в тоне, что…

Мороз пробегает по хребту, и укусы его столь глубоки, что начинает ломать кости.

Нет, мама, не чудо — проклятье. Это ведь из-за меня… все.

Слезы, крупные, что бусины, покатились из глаз, не видя границ. Будь бы они и впрямь хоть вполовину драгоценны, хватило б тогда раздать всем беднякам подаяние возле храмов.

Папа молчал, видимо давая возможность жене сказать все что угодно. Лишь бы сказать. А мама… мама вдруг застонала, заставив отца сжать ее в скорбных объятьях, вытянулась словно струна, глаза заволокло белесой дымкой и уже не своим, а каким-то ломким, срывающимся голосом, обращаясь к пустоте, она заговорила:

Клокочет Феникс: "Только б успеть"

Порталы закрыты… Остается — лететь.

Расчищен алтарь и дева в цепях,

Смертельный удар на птичьих глазах.

Янтарные слезы прольются над ней,

Слова, произносимые мамой, как будто вписывались, вплетались, и впитывались в нить мироздания. А уровень магического фона, покрыл тело тонкими иголочками. Сердце же набатом ударяло, после каждого произнесенного слова, ибо было оно приговором. Для Демирина…

Неожиданно глаза матери обретают ясность и утыкаются прямо в мое лицо. Вернее в то место, где я стою, но… НО. Я могу заручиться чем угодно, что меня видели. Это невозможно, нереально, но так.

Арсения сделала короткий выдох, словно пытаясь набраться так не достающих ей сил, и улыбнувшись самой невероятно-любящей улыбкой, которую мне когда-либо доводилось встречать, едва слышно договорила:

Пусть будет, как будет — ни о чем не жалей…

Это… знак? Ключ? Отгадка? Что? Что она хотела сказать последней строчкой?

В голове неожиданно не то от рокочуще стучащего сердца, не то от переизбытка вопросов закружилось, завертелось, и я почувствовала себя песчинкой в образовавшемся речном водовороте. Сил сопротивляться которому не нашлось.

Нет. НЕТ. Не сейчас, я еще не успела. Я не хочу с не расставаться.

Действительность оглушила, сбила волной накатывающего горя, как прошлого, так и предстоящего. И не в силах ей противиться, я могла только хватать ртом воздух и пытаться за что-то ухватиться. Или за кого-то…

— Ты что с ней сделал, рыхтов дипломат? — угрожающе тихо, что для Рина и вовсе непривычно, а оттого, в серьезности его намерений в раз перестаешь сомневаться, прошипел тролль. — Я ее ни разу не видел в таком состоянии.

— Меру нужно знать, — не менее дружелюбно в свою очередь отозвался песчаник, продолжая резкими, нервными пассами проходиться пальцами по моему лицу. — А не цепляться за лабиринт памяти. Так, знаешь ли, и заплутать недолго, а то и вовсе остаться растением и слюни всю жизнь пускать.

Перспектива не обрадовала, однозначно. Однако хоть как-то выбраться из странного состояния и открыть глаза, пока не выходило.

— Но не все ж тебе по ней, — а вот ехидный комментарий Рина порадовал, и я будто бы одинокий парусник, не успевший причалить к гавани до заката, плыла на него, как на маяк.

Салисен нападки троллика проигнорировал, в виду того, что был полностью занят попытками вернуть меня в сознание.

— Давай же, девочка, давай, — звал он наигранно-спокойным тоном. — Возвращайся к… своему Птенчику, — заминка вышла странной, как будто демон приложил немало усилий, дабы закончить речь именно этой кандидатурой и именно так равнодушно. Подчеркнуто равнодушно.

Но аргумент выдался и впрямь убедительным.

Вздох вышел надрывным, словно я до этого усиленно тонула, и уже практически уверилась — не выплыть. Глаза распахнулись и тут же зажмурились от яркости освещения. А слезы… Слезы полились втрое усиленней, будто бы догадываясь, что сейчас нас определенно станут утешать и жалеть.

— Мелкая… — как-то потерянно позвал Эринир, растерявшись от этакого зрелища.

Да, тролля можно понять — плачущей он меня видел реже, чем духов предков. И собственно, что с таким явлением делать, не знал так же.

Мне же… Умом-то я понимала — нужно успокоиться, но сердце… Сердце в сей момент, словно старый тысячелетний дуб, готовящийся встретить свою последнюю осень, скидывало остаток листвы-ожиданий. Все что мы с Демирином планировали, все о чем мечтали, к чему стремились… Предсказание перечеркнуло все. И интуитивно я ощущала — исполнение его не за горами. За этими рыхтовыми горами Забвения Фей, так мешающими андрогинам для передислокации основных сил.

Отвернувшись от взволнованных парней, я уткнула лицо в подушку и позволила себе несколько минут слабости для принятия решения. Самого сложного и "себяразрушающего" решения в жизни.

Янтарные слезы… Я ведь изучила не только родословную ненаглядного, в попытке отыскать разгадку самостоятельно, но и все, что только связанно с его тотемом. Ставшим в одночасье фольклорным элементом в наших краях. И узнала… Узнала, что предел бессмертия у пташек есть. А слезы эти спасительные, та грань, которую уже не переступить и не воскреснуть. Значит… он пожертвует собой ради того, чтобы вернуть меня, а сам… Что там сам додумывать не стала, поскольку не хочу представлять такое даже мысленно.

Рыхта с два, родной, я позволю тебе сие сотворить.

Мрачная решимость, коя в последние дни прямо-таки распихала всех прочих претенденток на трон в мой душе, расцвела чертополохом, осознала свое величие и приказала завершать со страданиями. Успеется…

Приподнялась я уже перестав орошать мебель рарха слезами скорби по загубленному будущему. И даже оправдание себе нашла — в конце концов, если у моего отца получилось пережить такую утрату, то и Демир справится. А я вот… Я просто не смогу иначе.

На демона поглядела с отчаянной лихостью и проговорила ломким после испытанного потрясения голосом:

— Завтра… Поцелуй состоится завтра.

Отрыв глаза Демирин из рода Алых Фениксов (сколько не отрекайся, а природу не перекроишь) с прискорбием осознал — где-то в своей недолгой, но вполне себе насыщенной жизни, он определенно согрешил. Причем, по крупному. Да так, что богиня Созидания задалась целью теперь в сии грехи ткнуть оборотня клювом. С чего вдруг в его, несклонную к самокопаниям голову, закрались такие мыслишки? Все оказалось просто и одновременно до одури сложно. Ведь неуемная невестушка… При этой мысли Феникс отдельно возвел очи к выбеленному потолку и пообещал сам себе — если Фирсен вляпается в очередную неприятность (а она вляпается всенепременно) он, наконец, со спокойной душой прожжет портал, и даже особо не спрашивая согласия некоторых синиц, "обраслетит" свою колючку и запрет дома. На перевоспитание. Мыслеобразы, которые изголодавшаяся мужская фантазия тут же подкинула парню, соблазняюще намекнули, дескать, процесс сей спешки не жалует, и грозит затянуться к их обоюдному удовольствию.