– Мои слёзы – это тоже сома-раса… – проговорил Чандра, пытаясь уловить ускользающую идею.
– И даже отчасти – амрита, – суровый агхори вновь вернулся в Яма-локу и предстал перед дэвами, те почтительно его приветствовали. – Чандра, когда тебя растворили в мировом океане, а потом вновь собрали пахтанием, в тебя попала и амрита. Теперь понимаешь, какой драгоценный дар ты растрачиваешь попусту, проливая слёзы из жалости к себе?
– Да, Господь Даттатрея, я понял! Постараюсь исправиться, – вздохнул Чандра. – Но как же быть с мёртвыми? Нельзя ведь допустить, чтобы они тут так мучились, но и работу Ямараджа нельзя прерывать! Господь, вы ведь несёте в себе частицы всех богов Триады, и Вишну, поддерживающего мироздание! Подскажите, как поддержать существование этого дерева, чтобы мёртвые по крайней мере могли видеть Луну, считать время и облегчать свои страдания?
– Ты тоже несёшь в себе частицы всей Триады, – усмехнулся агхори. – И сдаётся мне, сам знаешь, что нужно сделать.
– Вы правы, – потупился Чандра. – Но никак не могу решиться…
– Помнишь, что я говорил тебе про нетерпение сердца? – агхори был неумолим. – Хочешь изменений – жертвуй! Отсеки лишнее и прими то, что не можешь принять из-за страха страданий.
– Чего ты боишься, Чандра? – подхватил Ямарадж. – Боги благословили тебя так, как никого из дэвов! Не только же ради того, чтобы ты охмурял дев…
– Ну, хорошо, хорошо, – замахал руками Чандра. – Вы оба правы. После этапа сотворения следует этап поддержания – без него локи бы не держались на своих местах, и вообще ничто не могло бы сохранять свою форму и место в мире. Помню, как-то риши Вишвамирта сотворил особую планету для Тришанки – проклятого нищего, так она стала падать на Землю, так что Господу Вишну Нараяне пришлось вмешаться, чтобы удержать её в небесах…
– Чандра! – в один голос воскликнули агхори и Ямарадж укоризненно.
– Простите, – лунный дэв вздохнул, и, смирившись с тем, что оттянуть неизбежное не получится, наконец, приступил к делу. – Ты не волнуйся, дружок, всё будет хорошо, – успокоил он оленя, в тревоге постукивавшего копытцами по полу Яма-локи.
Даттатрея протянул Чандре пустой череп. Дэв снова воспользовался им в качестве сосуда, зачерпнув чёрной смолянистой жидкости, текущей подобно реке, омывавшей корни лунного дерева, отравляя его. Ещё раз вздохнув, Чандра, весь дрожа, всё-таки выпил несколько глотков яда мёртвых.
Тут же Луну на небе заволокли тучи, а Раху, кружащий неподалёку, вновь увидел свой шанс добраться до лунного света. Он как следует примерился и уже раскрыл было огромную змеиную пасть, но в этот момент перед демоном возник сам Ямарадж на чёрном буйволе с огненными глазами.
– Ты, Раху, в неурочный час затеял мешать Луне заниматься своим делом, – сообщил Яма мрачно, наставив на Раху свою булаву. – Шёл бы, пока не стало хуже.
– Яма, разве у тебя есть причины защищать Чандру? – рядом с Раху появился Мангал на своей вахане – свирепом баране. – Вспомни, ведь Чандра причинил твоей семье множество огорчений и беспокойств. Он даже похитил твою сестру Ями, и…
– Знаю, – оборвал Мангала сын Сурьи. – Но он также сумел сделать мою сестру счастливой – какой она не была уже много лет. А вы – не смогли этого, хоть и считаетесь её женихом. Сейчас Чандра делает важное дело не только для Яма-локи, но и для мироздания. Правильный цикл жизни и смерти – это важно, Мангал-дэв. И я не могу допустить, чтобы вы с Раху навредили Чандре, пока он занимается этим делом.
– Нарада Муни уже сообщил, что в семье Сурья-дэва меня больше не рассматривают как жениха его дочери, – усмехнулся Мангал. – Разве это не ты, в отсутствие Сурья-дэва, благословил наш будущий союз? Как же к тебе относятся в собственной семье, Яма, что пренебрегают твоим решением… Но это мы ещё обсудим позже. Но что насчёт твоего настоящего места, Яма? У тебя есть своя лока, тёмная и мрачная, в то время как на трон сияющей Сурья-локи собирается сесть твой младший брат Шани, от которого отреклась даже родная мать…
– Это неправда! – в один голос возмутились Ями, Каколь и Дхамини.
– Ещё какая правда! – возразил Индра-дэв. – Шани даже своего поста Воздающего за поступки лишился! И разве он не вредил все эти годы Сурья-локе, пользуясь тем, что Сурья-дэва не было, а Яма учился в гурукуле риши Брихаспати? И разве он не ошивается здесь, несмотря на то, что его никто не звал и Сурья-дэв недоволен его присутствием? Так какие же причины, кроме жажды трона Сурьи, всего этого?
– Пожалуйста, Шани, не молчи, скажи что-нибудь, – взмолилась Ями, Каколь истово закивал, поддерживая девушку.
– Незачем тратить слова, если их не слышат, – пожал плечами невозмутимый Шани, едва глянув на присутствующих. – В своё время все увидят истину.
– Тебе нечего сказать, вот и прикрываешься словами об истине, – не преминул заметить Индра-дэв и оглядел зал торжествующе.
Ями сердито топнула ногой и отвернулась, Дхамини опустила глаза, а Каколь с верой глянул на Шани.
Тем временем Яма, покрасневший от возбуждаемого Мангалом гнева, хотел уже было ответить резко, но в просвет тучи выбился лунный луч и нежно посеребрил волосы бога Смерти. Яма подставил лицо свету Луны, чувствуя, как успокаивается гнев, и ответил Мангалу спокойно:
– Возможно, так оно и есть, и Шани задумал сместить Сурья-дэва и самому занять трон Солнца. Я понимаю, вы клоните к тому, что Чандра-дэв, заняв пост визиря, ему поможет. Но вы не знаете их характер, Мангал-дэв. Шани никогда не отступает от дхармы, а Чандра никогда не пойдёт против Сурья-дэва, своего Господа. Повторяю: сейчас Чандра делает важное дело, и моя дхарма – обеспечить ему безопасность. Так что, пока он в моей локе, никто не посмеет причинить ему вред.
– Хорошо же, – произнёс Мангал после некоторого раздумья. – Пошли, Раху, – мне не с руки сражаться с будущим родственником. И ты ведь не хочешь иметь дело с Ямараджем в силе, ведь так?
Раху не хотел, и удалился неохотно, всё время поглядывая на показывавшую из-за тучки круглый бок Луну, которая, казалось, дразнила демона.
– Молодец, Яма! – улыбнулась Ями брату в карте.
– Несмотря ни на что, не отступаешь от дхармы! Прекрасно! – с удовлетворением произнёс Сурья-дэв. Только Индра был недоволен, но он тут же скрыл это под маской гордости за Яму.
Тем временем в Яма-локе события разворачивались своим чередом. Выпив яд мертвецов, Чандра потемнел, как во время затмения. Горечь, накопленная за тысячу жизней, сковала его так, что лунный дэв почувствовал, что не только не может дышать, а и сердце останавливается, превращаясь в камень в груди. Волосы дэва покрылись инеем, а откуда-то сверху на долину смерти стал падать снег, смешанный с пеплом.
– Матушка Дхумавати, прошу, помогите… – шепнул Чандра и замер с остановившимся взглядом, подобно статуе.
Агхори с почтением сложил ладони – из дыма погребальных костров соткалась высокая фигура женщины в белом одеянии вдовы. Дхумавати – одна из форм Махакали, матушки Парвати, супруги Махадэва – была довольно устрашающей. Её руки были высохшими – кожа обтягивала кости, не более. Лицо было изрезано морщинами, но то были морщины не только старости, но и постоянного глубокого горя. С пепельно-седыми волосами, выбивавшимися из-под накидки, Дхумавати была олицетворением старости, одиночества и смерти. В горьком образе вдовы, лишившейся всего, что ей дорого в этом мире, но всё же вынужденной как-то существовать, Дхумавати напоминала смертным о том, о чём им вспоминать было неприятно, но, тем не менее, что находилось всегда рядом.
Богиня сделала шаг и оказалась за спиной Чандры.
– Матушка Дхумавати, пожалуйста, помогите Чандре яд, что несут умершие, превратить в сому жизни, – произнёс агхори с удивительным смирением. Вдова медленно наклонила голову и, положив руку на плечо Чандры, зашептала ему на ухо:
– Люди и после смерти не оставляют своё горе, они несут его и несут сюда, в Яма-локу. Сейчас ты чувствуешь то же, что чувствовали они: разочарование, несправедливость, страх, боль всех утрат жизни, одиночество, потерянность. Всё это есть, но люди стараются не замечать этого, пока у них всё хорошо. Но ты теперь всегда будешь помнить. Поплачь об этих людях, сынок, поплачь как следует – так, как ты плакал об Амале. Не держи это в себе – работа горя должна быть сделана, без слёз не обойтись. Давай, позволь себе чувствовать это горе, позволь оплакать утраты жизни.
