Вогнир закашлялся. Кусок мяса, который он как раз положил в рот, выпал обратно на тарелку.

— Так крестьяне у тебя или у графа?

— У господина графа.

— А у тебя?

— А у меня нет крестьян, — маленькие прищуренные глазки чуть не расплакались, показывая всю несправедливость мира. У всяких графьёв есть крестьяне, а у бедненького помощника управляющего — ни одного.

Вогнир хрюкнул, пытаясь не подавиться во второй раз.

Ладно, будем считать, что Бальчис меня развлек.

— И где эти крестьяне?

— Которые? Мои?

Гном снова закашлялся.

— Вогнир, ты не заболел?

Книжник энергично помотал головой.

— Графские, Бальчис. Меня интересуют исключительно графские крестьяне.

— А-а-а-а! Графские-то? А чего сразу не сказали? А оне во дворе.

— Хорошо, идем. — Я направился за ковыляющим толстяком, на ходу хлопнув поперхнувшегося побратима по спине. Заболел он всё-таки, кашляет чего-то, и вон — кружка в руках не держится.

Крестьяне действительно ждали во дворе. Они что, всей деревней сюда притащились? Толпа мужиков и баб в латаной-перелатаной одежде стояли возле телеги. Изможденные лица, синяки под глазами. Я уже неделю здесь, а все еще не могу привыкнуть к таким портретам.

Как только мы с Бальчисом вышли во двор, вся толпа бухнулась на колени и склонилась к земле. Извращенец этот граф Исторский. Какой интерес, когда перед тобой ползают на коленях? Как-то стрёмно становится.

— Все встали. Старший ко мне. — Я скривил морду лица, чтобы фраза звучала построже.

Подошел мужик возрастом явно под сорок. Для крестьян, наверно, глубокий старик. Сорвал на ходу с головы шапку.

— Рассказывай.

— Мы эта… Молодуху привезли… — Шапка, терзаемая в руках крестьянина, издавала непонятные звуки. — И эта… Женишка еённава… Ага… Шоб налог, значицца, отменили.

Во как. А граф так это дело любит, что фактически платит за него. Отмена налога, это получается оплата из своего кармана. С другой стороны, налог с крестьян — мелочь. Основной доход идет от шахт.

— Ну, пойдем, посмотрим.

Я заглянул в телегу. Два тощих подростка валялись связанные на дне.

— Сколько им? У вас в деревне что — дети женятся?

Шапка скрипнула, свернутая в жгут. Староста мелко закланялся:

— Дык. Дюжина исполнилась ужо. Всё чин чинарем. Оне ж как услышали, што граф на войне, так решили, што жениться можно. А мы их раз!

Сволочь ты, староста. А может — он просто вынужден так делать. Узнай кто о нарушении — и всю деревню отправят на рудники. А ребята никак не тянули на дюжину местных лет. Это по Земному получается — почти пятнадцать. В пятнадцать бывают такие цыпочки! А у этих от бескормицы такой вид, что дашь не более десяти лет. Еще постоянно на мозги давят эманации зла, которые прорываются из открытого прохода в другой мир. Поэтому-то все жители постоянно имеют болезненный вид. Или идиоты, как Бальчис.

И всё-таки, графу что, нравятся такие скелеты? Её же откармливать надо полгода. Или он заставляет себя? Типа, пацан сказал — пацан сделал. Ввел обязательное право первой ночи, а теперь расхлебывает.

— Молодцы, молодцы! Идите к себе, в деревню.

Мужик продолжал стоять, терзая многострадальный головной убор.

— Ну что?

— Дык эта… А налог отменят?

— Отменят, конечно отменят.

Стоит.

— Что еще?

— Дык эта… Телегу бы. Вол, опять же.

Действительно. Дал знак ребятам, чтобы забирали виновников торжества. Отведут в подвал, потом посмотрю.

Староста, наконец, ушел, на ходу напяливая истерзанную, но оставшуюся целой шапку. Пора и мне. Там такие отбивные!

Вот этот кусок хороший…

— Господин капитан! Господин капитан!

Он даст мне сегодня поесть? И чего это Вогнир опять ухмыляется?

— Что у тебя, Бальчис?

— Поросята, господин капитан.

— Это какая свинья тебе родила?

— Заврона…

— Вогнир, ты чего пиво выплевываешь? Не вкусное что ли?

Гном, только успевший отхлебнуть из кружки, снова выпустил фонтан пива.

— Бальчис, что ты пристал ко мне с этими поросятами?

— Так ведь они господина графа.

— Точно?

— Если граф имеет свинью, то и поросята, получается, евонные.

Жадный все же у меня побратим. Нельзя так быстро пиво пить, тогда оно не будет лезть через нос.

— Бальчис, у меня что, других дел нет, как разбираться, чьи поросята?

— Так ведь графские.

— Иди уже, пусть скотник разбирается.

Так, куда делось пиво?

— Господин капитан! Господин капитан!

Ему нравится слово «капитан» или он другого обращения не выучил?

— Что опять, Бальчис?

— Пленных кормить?

Книжник сытно рыгнул и направился к выходу.

— Вогнир, ты всё-таки заболел!

— Не…ик…эт!

— Тебя заразил наш идиот помощник управляющего. Ты стал такой же круглый. И переваливаешься так же.

Гном оглядел толстяка, потом себя, что-то обдумал в уме. И по большой дуге обошел Бальчиса, выходя из комнаты.

— Господин капитан, пленных кормить?

— Корми.

— Но при господине графе не кормили.

— Тогда не корми, — только бы отстал, потом сам указание дам охране.

— Но ведь не доживут до приезда господина графа.

— Тогда накорми.

— Но при госп…

— Бальчис, иди отсюда! Я сам распоряжусь.

Обиженный толстячок вышел за дверь. Да чтоб тебя! Все остыло. И мясо куда-то пропало. Я злобно отставил тарелку. Потом наклонил бочонок над кружкой. На дно упало несколько капель. И всё пиво гном вылакал. А мясо, точно, это он спёр. Ладно, схожу на кухню.

Если идти из главного зала, то до кухни совсем не далеко по переходу. Но меня бесит питаться в огромном помещении, где эхо гуляет по пять минут. Поэтому приказал накрывать в своем кабинете. Теперь надо из другого крыла пройти в центральную башню, а уже из неё — на кухню.

В огромном жарком помещении хозяйничала старая ведьма — мать управляющего замком. Может, она и не колдует, но её вид, а главное характер — не отличить от классической злобной фурии.

Готовит старая карга может и хорошо, но на кухне рядом с ней никто не выдерживает. Местные говорят, что все остальные кухарки заканчивают свою карьеру в подвале. Или просто умирают на боевом посту — клюка, с которой ходит старуха, очень уж тяжела.

Меня встретили со всем радушием:

— Чего припёрся? Ужин еще не готов.

— Заткнись, карга! Мясо давай! И пива!

Главное тренировки — и станешь таким же грубым, как и другие.

— Окорок и пиво иди вон — в людской поищи, — она показала клюкой на дверь в соседнее помещение. Оттуда доносилось смачное чавканье и рыгание. Надо поспешить, пока не съели.

В огромном помещении для слуг был только один человек. Он и производил весь шум. Остальные, видать убежали от греха подальше, или от омерзения. За столом сидел Бальчис и обгрызал огромную кость. Капли жира стекали с подбородка и капали на грудь и стол. Толстяк время от времени обтирал подбородок рукой и облизывал её. Перед ним на столе лежала еще одна копченая ляжка. И стояли два бочонка пива — литров на пять каждый. Он, конечно, огромный мужик, но этого даже ему будет многовато. Тем не менее, когда я попытался отпластать кусок от окорока, послышалось утробное рычание.

— Тихо, Мухтар, — ошарашено произнес я.

— Я… — толстяк проглотил кусок, — не Мухтар. Я — Бальчис.

Сказано было с особой гордостью.

— Тихо, Бальчис, — поправился я.

Мясо я себе все же отрезал. Забрал один из бочонков с пивом и смотался подальше от этого психа.

***

От голода на обратном пути я начал на ходу грызть мясо. Теперь захотелось еще и пить. Я не эквилибрист, чтобы из бочонка пить одной рукой. Пришлось искать подходящее местечко. Да вот, хотя бы в этой комнате — открыто и никого нет. Стол вроде чистый. Положил на него окорок и отхлебнул из бочонка.

«Этот придурок взял себе мяса с пивом и теперь обжирается». — От еле слышного голоса в тихой до этого комнате я чуть не подавился. Ха! Не один я Бальчиса называю придурком.