Джуд, старший брат Чарли, был старше Кассиуса и немного младше Бена Закари. Джуд был точной копией своего отца до того, как Зеб Роулинс утратил большую часть своей былой подвижности и сильно растолстел.

Джуд был сильным и мощным, с бычьей шеей, очень плотный и крепкий. Энди завидовал его силе и как-то сказал:

— У этого Джуда — железные руки.

— Может быть, — ответила ему Рейчел. — Но только Бен может легко перебросить его через голову, если захочет.

Джуд держался рядом со своим отцом и Беном, надеясь слышать от них какие-то умные слова и замечания, которые могли бы в дальнейшем пригодиться ему самому.

Последними в дом вошли Кассиус и Бен Закари. Кассиус затмил своим внешним видом и одеждой всех остальных мужчин. На нём была чёрная замшевая рубашка из тонко выделанной кожи, чёрные брюки и широкий пояс, обильно украшенный серебряными накладками. Рейчел решила, что Кассиус выглядит просто потрясающе. Правда, Бен Закари, несмотря на то, что на нём была обычная потёртая одежда, всё равно выглядел как главный в их доме. Бен с некоторым неодобрением посмотрел на брата, точно говоря ему, что тот выглядит по-дурацки.

После того как все поужинали, Зеб Роулинс и Бен сели в сторонке, чтобы заняться подсчётами и бухгалтерией. Для Бена Закари эти подсчёты были самой скучной и неинтересной частью занятия скотоводством. Но без этого было не обойтись.

Договориться с Зебом Роулинсом было нелегко — от глаз Рейчел не укрылось, что он отрицательно качал головой в ответ практически на любое предложение или реплику Бена. При этом Зеб был готов охотно принять из рук Бена половину доходов от продаж скота, которые Бен Закари сумел так успешно осуществить, однако сам не желал вкладывать и доллара в покупку новых животных, которые, по плану Бена, должны были принести им ещё больший доход. Бен понимал причину упорства старого Зеба: когда две семьи занимаются по соседству друг с другом одним и тем же, между ними всегда невольно возникает соперничество, когда кто-то из них двоих заметно вырывается вперёд. Зеб всегда тайно недолюбливал семью Закари за высокомерие и в глубине души считал их чем-то вроде выскочек. Сейчас ему хотелось не упустить шанса осадить их. И он пытался ставить им палки в колёса, как только возможно.

Между тем Джорджия Роулинс сумела втянуть молодёжь — Кассиуса, Чарли, Джуда и Рейчел — в громкую игру. Один из участников игры должен был стоять в центре комнаты, в то время как двое других гонялись друг за другом, пока один не ловил другого. Затем роли играющих менялись. Всё это сопровождалось топотом и громким пением, от которого дрожали окна. Бен и Зеб Роулинс, сидевшие за столом и обсуждавшие свои денежные дела, в конце концов не выдержали этого шума и прекратили обсуждение деловых вопросов: делать это в таком гаме и грохоте было невозможно.

— Если бы сейчас с нами была Эффи, — мечтательно повторяла Хейгер Роулинс, обращаясь к Матильде Закари. Та кивала ей головой. Она прекрасно понимала чувства Хейгер, понимала, как она гордится своей дочерью, как желает ей счастья и предвкушает свадебное торжество, которое должно было вот-вот состояться и стать одним из кульминационных моментов в жизни её и дочери. Глядя на раскрасневшееся счастливое лицо Хейгер Роулинс, Матильда и сама чувствовала радостное возбуждение и чувство удовлетворения. Сегодняшний день и особенно вечер выдались по-настоящему хорошими. И если мимолётная мысль об обречённом несчастном человеке, который, возможно, скрывался где-то рядом в темноте и глядел на ярко освещённые окна их дома и возникала в головах Матильды и Бена, то эта мысль была похожа на призрак, быстро появлявшийся и ещё быстрее исчезавший, чтобы уступить место другим, радостным и хорошим мыслям.

В помещении стало жарко, волосы играющих намокли от пота и липли ко лбу. Воздух звенел от криков и радостного смеха. Румянец разлился по лицу девушек, их глаза светились — они снова и снова переживали радость и счастье. Душа Рейчел наполнилась ощущением непередаваемого блаженства. Ей хотелось, чтобы этот счастливый вечер длился как можно дольше, чтобы он никогда не кончался. Так, точно он был последним вечером в их жизни.

Она не знала, что всем им действительно было суждено в последний раз собраться вместе под крышей этого дома в этот самый вечер.

Со следующего дня в прерии начался сезон дождей. Но дождь лил не так, как об этом мечтали фермеры — с медлительной монотонной неторопливостью, обильно и качественно смачивая всю землю, обеспечивая рост травы и всего живого, а налетал яростными порывами, во время которых по прерии начинали бежать стремительные бурные ручьи, размывая землю на своём пути. Во время недолгих перерывов над прерией повисало ослепительное солнце, и через всё небо потягивалась волшебно-яркая радуга.

Когда дождь полили в первый раз, Бен босой выбежал из дома и, широко расставив руки и запрокинув голову, подставил лицо льющейся с неба воде. Он был счастлив — приход дождя означал, что прерия начинает оживать. Дождь обещал сочную весеннюю траву, обещал новый корм для скота, который так изголодался по нему за долгую холодную зиму.

Пляшущая Птичья река сразу вышла из берегов и разлилась по прерии широкими грязными потоками. Пол в доме Закари был теперь всё время заляпан грязью, несмотря на героические усилия, которые ежедневно предпринимали женщины, чтобы хоть чуть-чуть отскоблить его. Но сейчас никто не обращал на это внимания. Самым главным был скот. Все помыслы и все расчёты вертелись теперь вокруг него, и все надежды были связаны только лишь с ним.

Каждый год, когда животных выгоняли на весенние пастбища, вставал вопрос, может ли Рейчел вместе с мужчинами заниматься этой работой. Матильда всякий раз выступала против этого. Когда Рейчел была маленькой, Матильда боялась, что какая-нибудь лошадь лягнёт её и причинит ей увечья. Когда же Рейчел подросла, Матильда стала говорить, что, общаясь с ковбоями, девочка невольно научится от них тем грубым нецензурным выражениям, которые они так обильно использовали в своей речи и без которых практически не могли обходиться в разговоре. Теперь же, когда Рейчел превратилась в юную леди, Матильда была категорически против её совместной работы с молодыми ковбоями по вполне очевидной причине: практика показывала, что каждая третья молодая девушка сбегала из дома с каким-нибудь ковбоем или подпаском. Впоследствии из этого молодого человека мог вполне получиться толк, однако все родители категорически возражали против такого способа устройства личной жизни своих дочерей. Матильда не была исключением.

Рейчел было очень трудно возражать против непреклонной позиции матери, однако она всякий раз находила возможность обойти её запреты. Когда ковбои начинали заниматься с лошадьми и скотом, Рейчел принималась выскальзывать из дома, направляясь к ним под разными благовидными предлогами — сначала ненадолго, потом на всё большее и большее время. В конце концов получалось так, что она проводила вместе с ковбоями чуть ли не весь день. А Матильде приходилось делать вид, что всё в порядке вещей и что она этого просто не замечает.

В этом же году Бен не стал препираться с матерью по поводу участия Рейчел в совместной работе с ковбоями, а поступил просто и решительно: подъехав к дому, чтобы забрать ещё один непромокаемый плащ для работы в поле, он посадил Рейчел сзади себя на седло своей лошади и, крикнув «Мама, Рейчел едет со мной!», был таков. Матильда ничего не успела сделать.

— Вот что, Рейчел, — обратился он к девушке, когда они скакали вперёд. — Я хочу, чтобы в этом году ты могла принимать участие во всех работах с лошадьми, коровами и быками наравне с мужчинами. Но прежде я хочу показать тебе кое-что, чтобы ты знала, где другим надо остановиться во взаимоотношениях с тобой и где тебе самой надо остановиться.

Он подъехал к большому круглому загону, в который ковбои выгоняли необъезженных лошадей и усмиряли их, превращая в послушных скакунов. Это была тяжёлая работа. Техасские дикие лошади, которые происходили от испанских лошадей, вырвавшихся на волю в прерию три столетия назад и с тех пор не знавших ни узды, ни седла, отличались бешеным нравом. За три столетия они научились успешно обороняться от волков и койотов, выживать во время пронзительно холодных зим и жестоких засух, и когда на них пытались накинуть узду и надеть седло, сопротивлялись до последнего. Зато один такой объезженный конь стоил нескольких обычных: он был удивительно неприхотлив, он не боялся ни жары, ни недостатка воды и отличался поразительной выносливостью.